Эх! А как, я помню, в Интернете… — был тогда такой аналог нынешний информсети, — все эти ИНДИВИДУИ изгилялись… защищали своё право загрызть ближнего своего. И называли ведь всю эту мерзость как гордо: Правами Человека! Во!

Идиоты…

А в результате, когда дошло до дела, «загрызли» их самих. В первую очередь. Из чувства самосохранения. Поубивали, как бешенных собак.

…Правда, не всех.

А жаль!

Сейчас они снова «на коне». Кто в Домах, правит в виде Праведных, а кто по помойкам убиенных Высших крысятничает — в виде мерков.

И те, и другие — мразь. Гной человечества.

Та самая гниль, что привела тогда, двести лет назад, к Апокалипсису.

…Тогда, двести лет назад…

А сейчас я стоял по пояс в снегу и озирался с диким видом, с комом в горле… и сердце щемило так…

Я вспомнил, каким был дом, какая мебель стояла в нём. Даже старую чёрную отметину на паркете, что я оставил включённым паяльником, когда пытался смастерить что-то своими руками и впервые в жизни.

Вспомнил, как ругала меня мать и как хохотал отец.

Вспомнил весенний свет солнца в окне, пробивающийся сквозь тонкие занавески, и смех на улице той, кого полюбил впервые в своей жизни. Ещё подростком.

Где она? Где её останки? Наверняка от них даже пыли уже не осталось. Осталась только память.

Память о том, как бегали вместе в школу, как дружили, как играли, как смеялись… как любили. И как расшвыряла нас безжалостно жизнь.

Вон там, на том ПУСТОМ месте, был её дом.

А снег ровный чистый, словно саван. Саван на давно умершем и безвозвратно ушедшем.

И всё равно, как призрак давно ушедшего над этими бескрайними снегами вставал образ того города.

Светлый город. Пронизанный светом солнца, наполненный людьми.

Вот здесь — магазин, куда я бегал за хлебом и молоком. Вон там, на углу, большой магазин мебели, возле которого, как сейчас помню, всё время был припаркован старый, ещё советский автомобиль его директора. «Победа». Антиквариат по тем временам. Ну вот любил директор на нём ездить!

А вон там, в двух кварталах, за высокой бетонной стеной стоял наш институт. Институт «типа фармакологии».

Ха! «Фармакологи»! А на самом деле — весьма военная штучка.

Да уж… и тоже ровная, гладкая поверхность снега. Всё занесло… Нет, вон что-то еле-еле из-под снега торчит… а может, просто мёртвое дерево… Останки мёртвого дерева.

Тогда же…

Большие, светлые корпуса советской постройки. Торгаши, завладевшие страной, такого великого никогда не делали. Они только разрушали всё это большое и светлое.

Много чего пало под их «высокоэффективными» ударами.

Наш институт уцелел потому, что относился к…

Но даже, несмотря на это, финансировали нас еле-еле. От чего я не выдержал и подался «на вольные хлеба».

Мой шеф…

Великий учёный, которого ныне кроме меня и ещё нескольких, наверное, никто и не помнит. Он был из немногих, кто не уехал, кто сохранил мозги и совесть. …И не какой-нить тухлый завлаб.

Он кричал нам всем:

«Не будет у вас Будущего, не будет!!! Не будет, если вы сейчас не оторвёте свои ж…ы от кресел и не сделаете для этого Будущего хоть что-нибудь! Не будет, если не скинете с горба этих купипродаев, этих воров. Уже почти поздно, но можно хоть попытаться, чтобы это «почти» не превратилось в «совсем».

И приводил данные. Страшные.

Но апатия рулила почти всеми.

Почти.

К счастью, что не всеми.

Я не поддался.

И я пошёл за ним.

И ещё несколько крупных по тем временам учёных.

Мы нашли людей, которые ещё не совсем скурвились, которые дали деньги. Я сам, тогда уже весьма успешный, тоже вложился, но на мою удачу пришлось заниматься не деньгами, а снова наукой. И я был счастлив.

А потом…

Потом наступили Последние Времена.

И нам оставалось лишь гадать — хватит ли того, что мы уже сделали, чтобы выжить самим и спасти хоть кого-то.

Я положил цветы прямо на снег. На эту огромную бескрайнюю могилу людей и их надежд. Былых несбывшихся надежд.

О светлом будущем, о личном счастье.

Могилу великих прозрений и великой глупости.

Я стоял посреди поля, в снегу. В снегу некогда великой России, и по лицу моему катились слёзы, намертво примерзая к щекам.

Где-то далеко, километрах в двух, чернели остовы умерших деревьев, припорошенных снегом, да остов водонапорной башни, выставившей небу свои изувеченные ржавые, почти рассыпавшиеся в рыжую пыль рёбра. И ничего больше. Не было видно даже следов зверей на снегу. Даже птичий след нигде не нарушал идеально ровную белую поверхность.

Лишь серое облачное небо, снежное поле и тишина.

Тишина, без жизни.

Что может быть разрушительней и страшней, чем атомная война?

Ответ очевиден:

Переход через Сингулярность с нарушенными параметрами входа.

Во время очередного рутинного доклада Главный Координатор вёл себя несколько нетипично. Взгляд его блуждал, а мысли витали где-то далеко. Слушал он Сингха вполуха, видно, что сообщаемая информация для него новостью не была. Наверное, просто из вежливости и из уважения к докладчику решил дождаться окончания доклада. Сам Сингх, видя это, слегка подсократил доклад и поспешил закруглиться. Ведь явно не просто для того, чтобы выслушать то, что он уже явно знал, Василий Иванович его вызвал.

— …В том, что оборотень знал о складе. И хотел его использовать, — закончил Сингх.

Подозрения Сингха тут же подтвердились. Координатор, услышав последнюю фразу, тут же оживился и вступил в разговор.

— О, уважаемый Сингх! Будда как всегда прав! И это его предположение-убеждение, — ты сильно удивишься, я знаю, — полностью соответствует действительности.

Василий Иванович усмехнулся, глядя на удивлённое лицо своего зама.

— Удивлён? Ха! Я тоже сильно удивился, когда получил анализ её ДНК. Спросишь, причём здесь её ДНК и древний склад? Всё просто! Дело в том, что ты не мог этого знать, а я помню, и кое-что у меня сохранилось с тех времён. Эта краля, которую спалил Будда, не кто иная, как Хелен Дрейк. Две тысячи двенадцатого года рождения. Одна из первых людей, кто получил полное Преобразование Оборотня.

— Но это не… — на лице Сингха мелькнула тень узнавания.

— Да-да! Та самая!

— Но ведь она, по истории, погибла в Цитадели Нокс, когда Изменённые Второй Волны убили её защитников.

— Выходит, что не погибла. И её гибель была ловко ею же инсценирована. Причём, заметь, уже через столетия она ТАМ ЖЕ, в том же Ноксе, устраивает новую инсценировку. Уже с экзотами, по которой МЫ СНОВА думаем, что она мертва. Наконец мертва. И снова ошибаемся!

— Цитадель, экзоты…

— Ага! Это одиннадцать лет назад.

— На этот раз её уже окончательно?…

— Более чем! А что осталось, ещё дезинтегратором подчистили.

— Но всё равно не вижу связи между её истинным происхождением и тем складом.

— Не видишь потому, что плохо знаешь историю Первого Апокалипсиса. Разреши-ка я тебя немного просвещу и укажу на некоторые мелкие детали.

Сингх развёл руками и приготовился слушать.

— Так вот, уважаемый Сингх…. Когда Изменённые Второй Волны поняли, что много не навоюют, если будут и далее полагаться только на свои силы, они начали «вербовать» себе армии. Где, как ты думаешь, можно было тогда набрать самые большие армии? В Европе? Так она к тому времени, к 2050-му, уже была выжженной пустыней. В Африке? После пандемии СПИДа-2 там тоже мало кто выжил. Южная Америка? Там? Да, там. Много людей. Только размазанные по большой площади. Но больше всего было к тому времени в Индии. И наибольшая плотность населения. Поэтому первые эмиссары, как раз те самые оборотни, создали фабрики преобразователей и поставили сеть «дурилок». Именно им твой народ обязан девяноста пятью процентами потерь населения. Очевидно, этот склад был создан Изменёнными до битвы при Цитадели Нокс. Потому что не был использован по прямому предназначению и остался в законсервированном состоянии.