— Что надо? — выхожу в подъезд, избегая встречаться с ним взглядом, и приваливаюсь спиной к металлической двери, со скучающим видом рассматривая свои погрызенные ногти. Не стремлюсь его разглядывать, но все равно замечаю и разбитую губу и ссадину на правой скуле.

Не жаль. Ни капли не жаль, даже если в своем стремлении за меня постоять, Слава сломал ему пару ребер. Чего стоят его царапины по сравнению с той дикой болью, что будет преследовать меня не один день? Ведь у меня кровоточит душа, но огромную пульсирующую рану, образовавшуюся в тот миг, когда я увидела мужа в объятьях другой, никто никогда не увидит. Так что, Игорь легко отделался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ты не пришла домой, — голос тихий, надрывный и… Нет, вряд ли он раскаивается.

— Не хотела мешать. На столе наверняка вам было не удобно, — бросаю ядовито, ощущая, как внутри просыпается ненависть — такая же жгучая, как и любовь, что к моему великому разочарованию, за минувшую ночь так никуда и не ушла. — Уступаю свою кровать. Простыни свежие, так что можете не тратить время на смену белья.

— Лиз…

— Только трогать меня не надо, — отвожу руку за спину, спасая похолодевшую ладонь от обжигающего жара его пальцев.

— Прости, — шепчет, еле слышно, и сам понимая, как это нелепо звучит. С таким же успехом он мог покаяться на моей могиле, эффект был бы тот же — тишина.

Не знаю, что говорить, не знаю, хочу ли и, вообще, должна ли спросить, зачем он все это сделал, ведь по большому счету наши жизни это знание не изменит. Я все решила — вооружилась ластиком и несколько раз скользнула по его образу, поселившемуся в моих мыслях. Эффекта нет, но главное ведь не сдаваться? Чаще напоминать себе, что наш брак моих слез не стоит, и когда-нибудь, горький привкус от этой фразы сменится сладостью.

Слышу, как в его руках позвякивают ключи и поднимаю голову, тут же встречая задумчивый взгляд родных глаз. Все-таки, они черные — такие же мрачные, как эта бездна, что разверзлась под моими ногами…

— Машина под окном.

— Не нужно, — отмахиваюсь, и недовольно морщусь, когда он пытается вложить ключи в мою руку.

Свою красную ауди я бросила на парковке. Словила такси, не желая встречаться со Славой, убежала подальше от проклятого здания, которое навеки стану считать цитаделью порока. Нет, дела у этих представительных бизнесменов мелкие, вовсе не многомиллионные контракты занимают их мысли…

— Возьми, — ухватив меня за запястье, насильно разжимает пальцы, смыкая их на холодной связке металла. — Она твоя. Как и дом.

— Как благородно! — сдаваться я не намерена, поэтому демонстративно швыряю на пол горемычный брелок, вовсе не из-за потери машины или полюбившегося мне особняка в уголках глаз собираются слезы. — Ей отдай! Я поносила ее кольцо, она покатается на моем автомобиле. Разве не справедливо?

Разворачиваюсь, собираясь укрыться в квартире Петровой от своего мучителя, но мужская рука уже отрезает мне путь к отступлению. Он нерешительно, почти невесомо касается моего плеча, с шумом выпуская воздух из легких, но тут же ее одергивает, заметив, как напряглась моя спина.

— Не знаю я, что сказать. Виноват, и готов на коленях стоять, лишь бы ты сумела меня простить. Только я понимаю, что этим ничего не исправлю, — шепчет, а мне хочется ударить себя по щеке, чтобы голова прояснилась, и сердце перестало барабанить о грудную клетку. — Не отказывайся от машины, от дома и… Карту оставь себе. Все это твое по праву. Ты не заслужила того, что я сделал с твоей жизнью…

Мне хочется повернуться. Нестерпимо хочется заглянуть в его глаза, чтобы найти ответы на мучащие меня вопросы… Ведь они наверняка там есть? Хочу знать, о чем он думает в эту самую минуту когда наша с ним жизнь рассыпается подобно карточному домику, не устоявшему под порывом лютого ветра…

— Уходи, — шепчу вместо этого, с силой потянув дверную ручку, и прежде, чем закрыть дверь перед его носом, все-таки позволяю себе маленькую слабость — лишь на мгновение бросаю взгляд на мужское лицо, отмечая, что в таком освещении оно отдает нездоровой серостью.

— Мы разъехались, — продолжаю свою исповедь, глядя в первую камеру — сегодня именно она моя главная собеседница. Стараюсь не отводить глаз, но надолго меня не хватает — прилипаю взглядом к серому пиджаку ведущего и даже с такого расстояния замечаю, что платочек в его нагрудном кармане сложен уж слишком небрежно. Выступает из границ больше положенного, и если дотошные гримерши на следующем перерыве не уделят этой мелочи должного внимания, к концу эфира он обязательно выскользнет, грозясь погибнуть под ботинками своего же владельца.

— Точнее, Игорь съехал в свою квартиру, галантно уступив мне наш загородный дом.

— И как долго вы жили раздельно? — кажется, мое пристальное внимание к атласному лоскуту не осталось не замеченным, и теперь Филипп старается поправить этот аксессуар, пользуясь тем, что оператор переключился на одного из зрителей. Садится на подлокотник депутатского кресла и больше не смотрит ни на меня, приготовившуюся отвечать, ни на мужчину, недовольно склонившегося вправо, чтобы не задевать плечом руку ведущего.

— Месяц, может быть, полтора. Не слишком-то задавалась подсчетом, — произношу, и против воли запускаю шестеренки в своей голове. — Полтора. Точно.

— Как думаете, до вашего воссоединения, он продолжал свои встречи с любовницей?

Хороший вопрос. И если честно, им я задавалась так долго, что на одной из моих извилин наверняка натерта мозоль…

— Не знаю. Если верить Игорю, нет. Но, если быть честной с самой собой — зная, что он за человек, полагаться на слово ему все же не стоит.

Говорят, что время неплохой лекарь. Но то ли мне не подходит часовой пояс, то ли сердце мое настолько упрямое, что совсем не поддается лечению. До боли сжимаю пальцы, и теперь удивленно разглядываю свои ладошки — красные дуги от отпечатавшихся на них ногтей постепенно разглаживаются, оставляя после себя еле заметные отметины.

Игорь

Я встретился с Яной всего лишь раз. Через несколько дней после ухода жены и нашего с ней разговора в полумраке подъезда… Не справился с безудержным потоком мыслей, атаковавшим мою голову и, больше не находя спасения в спиртном, решил, что, увидев ее, смогу отвлечься от душевных терзаний и голоса совести, который становился все громче, почти оглушая меня поучительными речами.

Верил, что одного взгляда на женщину, ради которой я так жестоко растоптал чувства Лизы, мне хватит, чтобы найти хоть какое-то оправдание собственной жестокости…

— Полтора. Точно, — прислушиваюсь к словам супруги, кажется, уставшей сидеть в одной позе, и сейчас с таким вымученным выражением лица, меняющей положение. Касается рукой шеи, медленно ее растирая, и ждет, пока Филипп перейдет к другому вопросу.

— Как думаете, до вашего воссоединения он продолжал свои встречи с любовницей?

Можно даже не слушать дальше. Наперед знаю, что произнесут эти губы, притягивающие мой взгляд: темные, пухлые, и слегка приоткрытые… Когда-то они говорили мне о любви, сейчас на всю страну ставят под сомнение все мои клятвы и обещания.

— Ты мог бы остаться на одну ночь, — Яна ведет пальцем по моей спине, уже облаченной в серую рубашку. Поглаживает плечи, заглядывая мне в глаза, и тянется к губам, хмурясь, когда я, отпрянув, убираю с себя ее ладони.

Я хочу домой, но уже слишком поздно, ведь дома у меня больше нет… Странное, дикое желание, как можно скорее, выйти из этой квартиры, не позволяет мне расслабиться, зародившись в ту самую секунду, когда я переступил порог ее жилья. Хочу убраться подальше от этих красных простыней, от плотных штор, наверняка не пропускающих в окно первые солнечные лучи, от этого запаха ароматических свечей, от пестрой картины, повешенной кем-то над изголовьем кровати… и от нее, что удивляет меня куда больше, чем странная цветовая гамма художественного полотна.