— Подлецу?! — Эвелина даже встает, но вовремя опомнившись, грациозно опускается на мягкое сиденье, нервно одергивая полы своего пиджака. — Мой сын оступился! И вины с него я не снимаю. Но он из кожи вон лез, чтобы заслужить ее прощение!

— Вас послушать, так он просто герой, — теперь и рыжая не остается безучастной. Пропуская мимо ушей критику в свой адрес, она принимается о чем-то шептаться с депутатом, и теперь студия больше напоминает улей, где жужжащие пчелы меряются длиной своего жала.

— Думала, выйдешь чистенькой? — едва Филипп объявляет о двухминутном перерыве, свекровь резво подходит ко мне, отпихивая гримершу, уже во всю колдующую над моими губами.

— Постыдитесь камер, — я выжата, поэтому голос мой звучит глухо. Обнимаю себя за плечи, случайно задевая микрофон, и теперь всячески стараюсь вернуть наместо небольшую коробочку, от которой идут тонкие проводки.

— Стыдиться нужно было тебе! Когда устраивала шоу из собственного развода!

— Если бы Игорь не был таким мерзавцем, я бы здесь не сидела!

— А чего ты ждала, когда кувыркалась с его лучшим другом? Благодарностей? Благословения?

— Вы сами слышите, что несете? — не остаюсь в долгу и теперь и сама встаю с дивана, игнорируя покалывание в своих затекших ногах. Гнев поднимается высокой волной, грозясь затопить мой рассудок, чьи призывы к спокойствию становятся еле слышными. Она выше, но я впервые не чувствую робости, не меньше Эвелины пылая еле сдерживаемой яростью.

— Слышу! И если бы ты была хоть чуточку мудрее, с детьми бы тебя никто не разлучал. Нужно было признаться раньше. Все мы взрослые люди!

— Мне не в чем признаваться!

— Твое дело. Тем более что Слава оказался куда смелее, — бросает, и разворачивается на каблуках, оставляя меня в растерянности хлопать глазами.

Кошусь на друга, не в силах выдавить из себя вопроса, и, прячу свой удивленный вздох за трясущейся ладошкой — в глаза он мне больше не смотрит. Потирает брови, опустив голову, и нервно отстукивает пяткой по сверкающему глянцевому полу.

— По местам! — доносится словно издалека, а я все так же стою, ожидая, когда хоть кто-нибудь объяснит, в какую игру меня втянули…

Я не могу дышать. Отчего-то вспоминаю сейчас тот вечер, когда Игорь смахнул со стола посуду, перевернув блюдо с картофельным пюре, которое неаппетитным пятном красовалось на дорогом напольном покрытии с коротким ворсом.

— Пошла вон! — цедит сквозь зубы, гаркнув на Нину Алексеевну, чтобы та не смела вмешиваться в наш конфликт, и уже хватает пеня за локоть, настойчиво волоча в спальню. Я оступаюсь, едва не свалившись с крутой лестницы, а он и не думает отпускать, игнорируя мое слабое поскуливание, когда неприкрытые колени царапаются о деревянные ступени.

— Собирай свое барахло, — достает чемодан с полки и теперь бросает в него мою одежду, не слишком-то задаваясь вопросом, что именно попадает в саквояж. — Думала, я не узнаю?

Жмурюсь, когда, с шумом захлопнув крышку, он толкает к моим ногам поклажу, из которой торчит рукав любимой блузки, и, взревев, ударяет ладонью о стену, чуть левее моего побледневшего лица.

— Не могла выбрать другого?

— Лиза, — доносится издалека чей-то голос, и мне приходится тряхнуть головой, чтобы внезапно обрушившиеся воспоминания уступили место реальности. Яркий свет, шепот зрителей, камеры, логотип программы на стене с монитором, на котором красуется наш с Игорем свадебный снимок… похоже, реклама уже закончилась, а я все так же стою, изучая пол под своими туфлями.

— Присядьте, пожалуйста, — вкрадчивый голос ведущего буквально обволакивает меня, и ноги сами идут к дивану, где мой молчаливый друг сидит с опущенной головой.

Только друг ли? Есть ли, вообще, на Земле хоть кто-то, кого можно назвать таким громким словом? Сначала Игорь, потом Таня, теперь вот… Славка. Славка, все это время так искренне меня поддерживающий!

— Вам плохо? Принесите воды! — чувствую, чью-то ладонь, опустившуюся на мою поясницу, и несколько раз моргнув, чтобы прогнать эту липкую темень перед глазами, сменившую цветную картинку, с силой отталкиваю от себя Лисицкого. Справлюсь и без его помощи.

— Простите, — осушив до дна стакан, сглатываю привкус валерьянки и отодвигаюсь подальше от мужчины, взволнованно взирающего на меня из-под густых ресниц.

Жалею ли я, что пришла? Безумно. Только сейчас понимаю, для чего мне так тщательно укладывали волосы, почему выбрали такой кричащий оттенок помады, и почему не поскупились на тушь, от количества которой мои глаза стали в несколько раз выразительней. Обсуждать неверную жену олигарха, до этого в красках описывающую ужасы своей семейной жизни куда интересней, чем перемывать кости загулявшему бизнесмену, который уже завтра выложит крупную сумму, чтобы ни одно солидное издание не валяло в грязи его доброе имя.

— Уверены, что мы можем продолжить? — кажется, искренне озаботившись моим состоянием, Филипп садится рядом, даже не подозревая, какую благодарность я испытываю к нему в эту минуту.

Пусть лучше так, рядом с человеком, поставившим перед собой цель то ли уничтожить меня, то ли спасти, докопавшись до истины, чем ощущать на своем плече холодную ткань пиджака Лисицкого, постоянно задевающего меня рукой.

Я не хочу здесь находиться! Единственное, что сейчас занимает мою голову, острая необходимость избавиться от сотни пар глаз притихших гостей этого телешоу.

— Ну, хорошо, — Смирнов даже в ладоши хлопает, отвлекая от меня оператора, и принимается за Эвелину, наверняка ликующую, что хоть как-то сумела мне отомстить за любимого сыночка. — Вам ведь наверняка известно, почему их брак дал трещину?

— Да. Три месяца назад, мой сын узнал о том, что Лиза ему неверна.

— При каких обстоятельствах? — я вздрагиваю, а ведущий уже участливо пожимает мою ладошку, адресуя свой вопрос сидящей напротив женщине.

— Случайно. Вернулся домой пораньше и обнаружил, что жены нет.

— Это повод для переживаний? Она могла выйти в магазин, встречаться с подругой в кафе…

— Но вместо этого проводила время с мужчиной, — отмахнувшись от догадок, свекровь устало вздыхает. — Лиза больше года не садилась за руль, поэтому в город ее сопровождал шофер. Именно от него мой сын узнал, что она не впервые отлучается из дома, оставляя детей на няньку.

Бред. Не стану отрицать, что проводила эти часы с Лисицким, но обвинять нас в запретной связи до невозможности глупо. Кожей чувствую, как выжидательно Филипп взирает на меня из-под стекол ультрамариновых очков, и все же решаю не дожидаться очевидного вопроса.

— Нет, — машинально качаю головой, но не порываюсь поднять своих глаз: все так же изучаю свои пальцы, позволяя волосам укрыть пылающие щеки своей непроницаемой ширмой. — Слава мой… — осекаюсь. Кто он? Я теперь и не знаю.

— Нас связывали лишь деловые отношения. Я на него работала.

— Ну, конечно! Знаем мы, каким местом ты так усердно трудилась! Прос…

— Не забывайтесь! — прежде, чем она успевает договорить, Филипп пригвождает Эвелину к дивану своим возмущенным взглядом. — Мы на федеральном канале. Ваш муж об этом не знал? — обращается уже ко мне, оставляя без внимания народную артистку, и устраивает свою руку на спинке позади меня.

— Нет.

Мой муж не знал много. Потому что однажды, даже у самого понимающего, доверчивого человека заканчиваются ресурсы, иссекают запасы терпения и собственные желания, наконец, выходят на первый план. Моей страстной мечтой стало избавление. Избавление от вновь предавшего меня человека, который продолжал бы из года в год играть в семью, удовлетворяя свои потребности на стороне. Ведь Яна была права — ее хотят, и порой это влечение так нестерпимо, что для своих любовных утех Игорь не брезгуют использовать наше брачное ложе…

Яну я обманула. Потеряла покой, и, к собственному стыду, нет-нет да подносила к лицу брошенную мужем рубашку, всякий раз переживая, что найду на его одежде следы ее возращения — духи, отпечаток помады или черный волос…