Вечерами я устраивалась за компьютером и с нетерпением ждала, когда же Игорь Громов войдет в сеть. Наши разговоры были пустыми, лишенными романтизма, и в основном состояли из его шуток и моих просьб помочь с очередной работой, которых к сессии задавали все больше. Он подорвал мою успеваемость — уж не знаю, как ему удалось оттеснить на задний план мою погоню за званием «круглой отличницы», но постепенно я утратила страсть к преподаваемым мне наукам, выполняя задания механически, все чаще предаваясь мечтам, в каждой из которых был он. Теперь я постоянно сверлила взглядом монитор, с трудом концентрируясь на учебниках. А, может, глупела специально, чтобы в очередной раз завести долгий диалог по поводу непонятного мне материала. Однажды ступив на эту зыбкую почву виртуального общения, я оказалась в полной зависимости от активности его аккаунта…
С того случая в университетском коридоре, мы так ни разу и не встретились. Все-таки это нереально, если учесть, что число студентов нашего факультета превышает количество учеников средней школы, которую я так триумфально окончила. И пусть я больше всего на свете желала случайно столкнуться с ним в дверях или увидеть его машину на парковке, но меня вполне утешала возможность любоваться фотографиями в его профиле.
Игорь все так же называл меня Копчиком, с чего-то решив, что это довольно милое прозвище, а я незаметно для нас обоих стала начинать нашу переписку с неизменного «Здравствуй, Гоша». Четыре с половиной месяца, пролетевшие как один миг, теперь были обречены стать самым светлым периодом в моей жизни, ведь каждый день я начинала с мыслей об этом загадочном парне, впустившем меня в свой сокровенный мир.
— Опять сидите? — оторвав меня от чтения очередного бестселлера, Федя Самсонов нависает над нашей с Танькой парочкой, загораживая своей массивной спиной солнечный диск. Упитанный и неповоротливый, словно медведь мальчишка, швыряет к моим ногам свою сумку, и валится на лужайку, закидывая руку на Танькино плечо.
«Петькой» ее он больше не называет, и теперь ни для кого не секрет, что четвертый размер моей подруги одурманил его светлую голову. Светлую во всех смыслах — он неплохо разбирается в высшей математике, раньше всех сдает работы по физике и волосы у него — цвета спелой пшеницы.
— Там тебя парень какой-то спрашивает, — непонятно к кому обращается одногруппник, пожевывая травинку, и с философским видом устремляет свой взгляд к небу. — Ведь ни облачка…
— Руку свою убери! — Петрова возмущенно шипит, но сама сбрасывать ладошку навязчивого ухажера не торопится. Лишь притворно надувает губы, старательно скрывая улыбку.
— Да что такого-то? Я же тебя не щупаю. Полежим по-товарищески!
— Еще бы ты меня щупал! Клешни твои сразу поотрываю! — она ворчит, а я умиляюсь — пара из них получилась бы неплохая. Самсонов со своим задором и любовью к гитаре, и Таня с живым огоньком в глазах и голосом, от которого мурашки идут по коже.
— Смотрите, какая недотрога! Сама на меня всю лекцию таращилась…
— Никуда я не таращилась! Скажи, Лиз!
— А ты Лиза иди, парень долго ждать не будет, — едва я открываю рот, вклинивается Федя.
— Парень? — я удивленно округляю глаза, а руки уже живут своей жизнью: вырывают рюкзак из-под Танькиной головы, прячут новенькую, еще сохранившую запах типографской краски книгу в ранец, и торопливо натягивают на плечи ветровку. Сердце пускается вскачь, а в голове набатом бьет мысль «Он!».
Я несусь едва ли не вприпрыжку, чудом не сбивая встающих на моем пути студентов, даже не замечая, как оставляю позади залитую солнечными лучами площадку, и, перепрыгивая через две ступеньки, миную лестницу, от быстрого бега теперь жадно хватая губами воздух. Я плыву! Плыву по бескрайнему морю своей первой влюбленности и если и вижу впереди заветный клочок суши, то он где-то там, рядом с Игорем Громовым, сейчас стоящим у окна и с задумчивым видом рассматривающим улицу.
В синей футболке, рваных голубых джинсах, немного спущенных на бедрах, он выглядит даже лучше, чем в том кашемировом сером пальто. И это обезоруживает, сбивает с ног, заставляя меня замедлиться, чтобы как можно дольше любоваться его профилем, навеки выжигая образ этого брюнета в памяти… И я бы шла с черепашьей скоростью, если бы молодой человек не заметил меня и не улыбнулся, теперь и сам делая шаг навстречу.
— Ну, здравствуй, Лиза, — потрепав мою макушку, он выглядит вполне довольным. Только в сердце мое впивается острая игла — понравившуюся девушку так не треплют. Ее ласкают глазами, как Федька Самсонов мою подружку…
— Пришел на консультацию по диплому. Думаю, заодно и к тебе загляну, а то так никогда и не увидимся. Закончила свою контрольную? — с интересом меня разглядывая, спрашивает Гоша. А я немного теряюсь — все-таки переписка-это одно, а живое общение дается мне с трудом: постоянно сбивают его глаза, губы и спортивные плечи, на которые я просто не могу не смотреть.
— Сдала уже. Морозов меня похвалил, — нервно заламываю пальцы, словно не с другом общаюсь, а на экзамене отвечаю. И жарко так, хоть под душ беги!
— А я тебе конспекты принес. Те, что уцелели, — протягивает мне увесистую папку тетрадей, таких мальчишечьих — где спорткар, где девушка, прикрытая лишь одним купальником. — Так что, обещания свои держу. Выросла-то как.
— Неправда, — смущаюсь, и краснею еще больше, когда случайно задеваю его ладонь, забирая протянутые конспекты. — Даже сантиметра не прибавила. А за тетради спасибо.
— Кто у вас, Панфилов? — он кивает на дверь аудитории, а я не могу сконцентрироваться на разговоре, уже окончательно утонув в его глазах. Наверное, смотримся мы комично: красивый брюнет и растрепанная девица, едва достающая ему до груди…
— Странная ты какая-то, Лизка, — когда мое молчание затягивается, Громов глядит на меня с прищуром. — Не заболела?
— Нет, — еле выдавливаю из себя, а щеки уже пылают как маков цвет. Если руку с моего лба не уберет, точно в обморок упаду…
И сколько бы книг я ни прочла, сейчас для меня очевидно — ни один автор так и не сумел подобрать правильных слов, чтобы описать ту гамму эмоций, что ты испытаешь, видя перед собой любимого. С каким наслаждением ты делаешь жадные глотки кислорода, насквозь пропитавшегося цитрусовыми нотками его парфюма, с каким упоением вбираешь в себя мимолетное, невинное касание, удивляясь, почему твоя кожа не сгорает под жаром его нежных пальцев. Нет здесь места ни возбуждению, ни каких тугих узлов внизу живота, и речь моя путается вовсе не от внезапно нахлынувшего вожделения… Любовь — это нечто другое, то, что в первую очередь касается твоей неискушенной души, а уж потом заставляет подгибаться колени…
Вокруг словно и нет никого: ни студентов, ни преподавателей, торопящихся поскорее открыть кабинеты. Лишь я, позабывшая обо всем на свете, и он совершенно расслабленный и не подозревающий, какую бурю внутри меня сумел вызвать своим внезапным появлением.
— Ладно, пойду я… Пара сейчас начнется, опоздаешь еще, — Гоша бьет пальцем по циферблату своих часов, и пятится назад, не спуская с меня глаз. А я уже в его власти: к черту лекции, к черту мечту об автомате, когда он такой реальный, что можно протянуть руку и почувствовать мягкость его смуглой кожи.
— Напишешь потом, смогла ли разобраться в моих каракулях, — бросает мне на прощание, и, махнув напоследок рукой, торопливо уносится прочь.
«Дура! Какая я глупая, беспросветная идиотка!» — закатываю глаза к потолку и ругаю себя за неразговорчивость. Борюсь с желанием броситься вдогонку, крепко прижаться к мужской груди и умереть в его объятиях, навсегда запоминая, как стучит его сердце под моим ухом.
— Лизка, это ведь Громов, да? С пятого курса? — подскочив со скамейки, ко мне подбегает Светка, с недавних пор выкрасившая свою рыжую шевелюру в насыщенный красный. В нетерпении переминается с ноги на ногу, даже не подозревая, как грубо прервала мой поединок с собственными желаниями.
— Ага, — я все так же смотрю вперед, туда, где в последний раз мелькнула синяя футболка и исчезла за поворотом. — А что?
