Была у меня в детстве книга со сказками и притчами народов мира. Старая, потрёпанная, с разлохмаченным переплётом. Некоторые страницы потерялись ещё до того, как она попала в мои руки, так что конец истории, которую собираюсь я пересказать, остался для меня загадкой. Еще маленькой девочкой я воображала, чем она завершится. То один, то другой исход событий казался верным, и к окончательному решению я, помнится, так и не пришла.

Не исключено, что и собственную книгу написала, надеясь получить правильный ответ.

Случилось это давным-давно в столице небольшого уезда — одного из тех, что доставляют наместнику лишь хлопоты да головную боль. Городок славился не тонкими шелками, через которые проглядывает небо, и не тайным мастерством ремесленников или оружейников. Самым главным его достоянием и предметом народной гордости был человек, благоговейно именуемый Учителем. Со всей страны стекались люди, чтобы послушать его мудрые речи и чудесные песни. Песни в те времена слагали не такие, как сейчас, а длинные, подробно повествующие о великих битвах и завоеваниях, подвигах и победах. С рассвета до заката могли перекликаться четыре струны, оживляющие неторопливый и проникновенный рассказ. А на следующее утро он продолжался с тех слов, на которых умолкал поющий.

Дар этого человека так покорял сердца, что некоторые путешественники оставались жить в городе, обзаводились домом и семьями. Очень скоро последователи основали Школу, и брали туда лишь тех, кто первым самостоятельным произведением, будто клинком, доказывал свои способности к сочинительству, музыке и пению.

Об одном из таких претендентов и пойдёт здесь речь.

Вырос этот человек в небогатой, хотя вполне обеспеченной семье, снискавшей уважение соседей, сплошь мастеровых людей, умелым изготовлением кисточек для начертаний. Вовсе не простая задача — сделать кисточку, которую не стыдно предложить хотя бы писцу при Управе, не говоря уже об окружном судье. Тонкая работа, как и само искусство красиво выводить слова. И почтение к мастерам соответствующее.

По всему выходило, что следовать юноше дорогой отца и деда, но судьба распорядилась иначе. Однажды поручили ему доставить в Школу небольшой заказ. Да не какому-то безвестному ученику принадлежавший, а самому Учителю! Ожидая, пока тот освободится, паренек наслушался стольких песен да сказаний, что вернулся домой сам не свой. А ночью встал потихоньку, зажёг светильник и принялся писать. Кисточка была из коробки в углу, куда скидывали запорченные при работе, а бумагу испещряли пятна, но это его не смущало.

Родные вскоре заприметили, чем занимается их старший отпрыск и наследник. Иногда они даже поругивали его за бесполезную трату масла и туши, но препятствий не чинили. Всё-таки неплохо, когда мальчик при деле. Заодно и в кисточках начнёт разбираться, какая для каких целей пригодна.

— Что пишешь-то, несмышлёныш? — спрашивал отец, но юноша лишь кланялся, упрямо мотая вихрастой головой.

Тот не настаивал, помнил себя в молодости. А сыну казалось, что стоит хоть одному человеку поведать о замысле и тайных надеждах, как пальцы разучатся выводить слова, а мечты так и останутся мечтами. Он писал, чёркая и надолго задумываясь. Бывали дни, когда сомнения одолевали его, насмехаясь над всеми усилиями. Но спустя некоторое время он снова принимался за работу, мурлыча под нос мелодию будущей песни.

И вот, наконец, он прошёл через арку, ведущую в обширный, вымощенный камнем двор Школы, и учтиво присел, не поднимаясь на ступеньки крыльца.

— Ты к кому? — спросили его.

— Я написал песню. Примите её слова, пожалуйста! — Он вынул из-за пазухи обёрнутый драгоценной цветной бумагой свиток.

Посовещавшись, наставники избрали утро, когда все соберутся, чтобы послушать юношу. Такие события были не слишком частыми, и каждое, знаменовавшее появление в Школе нового ученика, жители города превращали в праздник. Но многие, слишком многие уходили, стиснув зубы, поскольку судьи были строгими, как и положено судьям. А люди, заполнившие двор, разочарованно вздыхали: в другой раз.

Так и песня нашего героя не пришлась по сердцу ценителям прекрасного.

— Чересчур коротка! — бросил один. — Я как свиток пощупал, так сразу понял: ничего путного не жди! Где ж это видано, чтобы солнце ещё не спускалось с небес, а струны уже умолкли?

— Согласен с вами, — поддакнул другой. — И добавлю, что даже это незначительное время было потрачено нами попусту, ибо какой толк в подобных песнях? Воспевать следует, по примеру Учителя, сражения и воинскую доблесть. Или же мудрость и милосердие правителя. А о чём твоя песня, юнец? Журавли, цветы, какая-то девушка в одеяниях из перьев… чушь несусветная! Отвечай!

— Она о любви, — еле слышно пробормотал паренёк. Все засмеялись, но он упрямо продолжал. — Это история несчастной любви знатного вельможи и прекрасной небожительницы. Я прочёл её в хрониках, это не выдумка… почти.

— Сказки, — скривился третий. — И ничего, кроме сказок. Кому нужны такие песни? А? Разве что тебе одному!

— И, коли ты убеждён, что история подлинная, — вкрадчиво произнёс четвёртый, — почему допустил столько несоответствий с тем, что известно нам, учёным людям? Мне знакома эта легенда, якобы относящаяся к правлению прежней династии. Но тогда, о необразованный мальчишка, не носили двойных заколок! И в краях, где произошла встреча влюблённых, на самом деле нет озера!

— Ну что вы придираетесь по пустякам?! — взорвался последний, и сердце юноши радостно затрепетало. Неужели нашёлся заступник?! — Глупая песенка, да к тому же исполненная никудышным певцом. Знакомо ли нашему юному посмешищу, каким должно быть повествование? Степенным, размеренным, чтобы строфы совпадали по длине. А у него мелодия скачет, как перепуганный заяц, то вверх, то вниз. И вместо ударного слога в конце каждого куплета… нет, мне даже противно говорить о таком пренебрежении установленным порядком! Сначала послушай, как поют и играют воспитанные люди, а затем сочиняй! Верно, Учитель?

И все обернулись, чтобы услышать решение того самого человека, чей голос был воистину бесценным. Если он и высказывался, то после помощников. Но обычно молчал, кивая в знак согласия.

А пристыженный певец незаметно отёр глаза рукавом. Но даже этой простой надежде скрыть слёзы не суждено было оправдаться.

— Плачешь? — обратился к нему Учитель, даже не глядя в сторону спросившего. — Понимаю, положение незавидное. Зато не понимаю другого. — Его речь, доселе тихая, внезапно вознеслась к самому Небу, обрела ту необыкновенную силу, что ввергала слушателей в священный трепет. — Почему плачешь не только ты? Почему, пока ты пел, я видел слёзы на глазах женщин и детей, и даже многих мужчин?! И почему…

Вот на этой-то фразе заканчивалась страница, а следующей не было. И впрямь, почему плакали люди? Может быть, паренёк так сильно терзал уши слушателей, что это причиняло собравшимся неимоверные страдания? Или ответ другой?

И о чём ещё собирался спросить Учитель? Приняли мальчика в Школу или нет?

Кто знает…