Хотелось добавить "не без ваших скромных усилий", но я удержался. Наедине скажу. Всё скажу, что думаю! И про наваждение, которое он как юмеми просто не мог не признать. И про наглое враньё о том, что мы с ним не можем одновременно находиться в одном Юме. Ведь это какое-то проявление Юме, правда? Такая же видимость, как история в заброшенной гостинице с зеркалом. Или нет? Мэй-Мэй и её обморок… нет, не сходится. Но как тогда понимать происходящее?

— Это наваждение? — прямо спросил я ханьца, всё ещё собирающегося с мыслями.

— Смотря, что ты подразумеваешь под этим словом. В каком-то отношении…

— Ю… — угрожающе прорычал я. — Просто скажи, да или нет! Без великомудрых рассуждений о том, что "всё в мире является лишь видимостью", так любимых тобой!

И снова улыбка уголком рта была наградой за мою настойчивость. А может, за что-то другое.

— Хорошо. А в чём именно ты подозреваешь наваждение?

— Как, в чём?! Селение это. После сильнейшего стихийного бедствия — целёхонькое, будто подземные толчки его и не коснулись. Да любая деревушка давно бы превратилась в развалины!

— А может, — заговорила кицунэ, — это хозяин её уберёг?

Хм… И правда! Я посмотрел на Ю. Несмотря на здравость последнего замечания, что-то в моей догадке было.

Юмеми покачал головой.

— Нуси, если предания хотя бы немного правдивы, — произнёс он, — безмозглое чудовище, не способное даже на те благие деяния, которые приписывают ему местные жители. А уж оградить от землетрясения — увы, это ему не подвластно.

Переводит разговор! Ладно, пока послушаем про нуси… а потом и всё остальное выжмем!

— То есть плодородие полей — не его заслуга? — уточнил Ясу.

— Уверен, что заслуга принадлежит тем, кто их возделывает, — усмехнулся ханец. — Или хотя бы ками, чьей милостью существовала эта деревушка. Но никак не…

— Существовала? — поднял ладонь я. — Ага, значит, ты признаёшь, что это нава…

— Отнюдь. Тебе следует верить моим словам, Кай. Хотя бы изредка, — в мягком голосе прозвучала грусть, и я почувствовал себя неважно, будто обидел человека. — Это селение принадлежит Хонне. Впрочем, за то, что оно — часть Чию, я бы не поручился.

Что?! Если Чию — мир живых, то неужели мы?.. Неужели все эти люди вокруг — мертвецы?!

— Чию, — добавил Ю, заметив непонимание, написанное на лице Ясумасы, — Мир Бодрствования Живущих. Вместе с Тэнной и Макаи, Раем и Адом, он составляет Хонне, Мир Яви. Ваш недоверчивый друг, господин Татибана, немного наслышан и о другом мире, Юме, обители грёз и сновидений. Но почему-то убедил себя в том, что знакомства с последним ему достаточно, и иного опыта не приемлет. А что может быть ценнее опыта, в любом из миров?

Язва! Хотя, надо отдать ему должное: смех — лучшее лекарство от страха. К Тэнне эта злосчастная деревушка определённо не имеет отношения. Значит, Макаи. Что ж, если Ю спокоен, пристало ли мне пребывать в смятении?

— Я постигла, что ад — это колесо прялки; подобно вечности, тянется неизбывная моя судьба… — тихий шёпот Мэй-Мэй заставил меня подпрыгнуть. Стихи? Словно нож, режущий по живому, отхватывающий кусок за куском от, казалось бы, умерившего своё биение сердца. Девушка давно уже лежала, закрыв глаза и выронив головоломку, хотя и не спала. Отдыхала. Думала о чём-то своём. Оказывается, и слушала — тоже.

Ю склонился к ней и провёл узкой ладонью по лбу. Кукла поймала его руку и накрыла своей. Этот трогательный жест напомнил мне ту ночь, когда я сам льнул к юмеми, словно ребёнок к взрослому, опасаясь закрыть глаза и снова увидеть холмы, озарённые пронзительно-белым светом. Мне снова сделалось не по себе. Ведь из нашего отряда, кажется, только ханец представляет себе истинное положение вещей. Все остальные лишь смутно ощущают что-то. Боги, мы вмешиваемся в дело, которое нам не по плечу и сама суть которого от нас сокрыта! Чудища какие-то… Макаи. Мы же не доблестные герои сказок, чтобы лезть на рожон. У нас свой долг и своя ноша. Но Мэй…

— Если это и ад, — твёрдо сказал я, и сам удивился силе, прозвучавшей в моём голосе, — мы найдём дорогу обратно, Мэй!

— А если не найдём, — подмигнул мне Ясу, — то рогатые демоны Макаи сами будут рады выдворить нас по-хорошему, я обещаю.

— Хм, и как ты собрался их убеждать? — я изобразил недоумение.

— А я и не намерен. Им достаточно будет тебя увидеть, и…

— И осознать, что для сохранения приятных воспоминаний лучше отпустить нас подобру-поздорову — то есть, до того, как их взоры обратятся на тебя! — огрызнулся я.

— Потому что, если всякая нечисть будет засматриваться на моего прекрасного возлюбленного, я за себя не ручаюсь! — завершила нашу короткую перепалку Химико. Мэй тихонечко рассмеялась — чего мы и добивались, если честно. Ю посмотрел на нас, как на разыгравшихся детишек:

— У вас какое-то дикое представление о демонах Макаи. Лично я не горел бы желанием с ними встретиться.

— А как же ценный опыт? — не преминул я дать достойный отпор.

— Есть вещи, для который я слишком молод, чтобы их оценить… и всегда буду! — отрезал тот. — Нет, господа. Спешу вас успокоить — я говорил отнюдь не о том Макаи, который вы себе вообразили — судя по вашему воодушевлению, совершенно мне непонятному.

— А что, их ещё и несколько? — ужаснулся я.

— Кай. Дашь ты мне договорить, наконец? — устало спросил Ю. — Я уже начинаю думать, что демоны — милейшие существа. В отличие от них, люди способны замучить кого угодно, не отдавая себе в этом отчёта.

Я извинился, слегка пристыженный отповедью.

— Макаи, — продолжал рассказчик, кивнув мне в знак примирения, — это не обязательно подземный мир, в котором тени умерших заново переживают прегрешения, надломившие им крылья своей тяжестью. Есть люди, что носят ад в себе, искупая однажды совершённое зло снова и снова — и вновь и вновь повторяя его. Места, духи-хранители которых движутся по кругу в непрестанном хороводе, не способные выйти из него, проигрывающие одни и те же события, словно песню — единственную, слова которой высечены в их памяти. Они держат души, причастные к содеянному, не отпуская их, заставляя вращаться в этом вечном колесе. Не давая воспарить или пасть окончательно. Всё это — Макаи. И всё это — часть повседневной, обыденной жизни.

— Так деревенька?.. — отважился спросить я, когда юмеми умолк.

— Как раз нечто подобное, — договорил тот. — Сейчас дома строят немного иначе. Но в отдалённых селениях, как и в тех, что так и не вырастают в города, уклад жизни сохраняется из века в век, люди следуют обычаям предков. Немудрено, что вы и не поняли, куда попали.

Он обвёл комнату взглядом.

— Всё это — маленький лоскуток, обрывок прошлого. Нити, из которых он соткан, запутались и прерваны — или вплетены друг в друга, образуя кольцо. Разумеется, я выражаюсь образно, ради доступности. Он выпал из ткани минувшего и появляется тогда, когда что-то тянет за остатки нитей, торчащих из него. Когда нечто, ставшее толчком к каким-то важным событиям и причиной пагубных решений, повторяется в будущем — оно притягивает к себе этот разлохмаченный лоскут, и история проигрывается вновь… вновь… и вновь — будто на подмостках. Одни и те же актёры. Всегда одинаковое начало. И прежний конец.

— Землетрясение! Это оно — начало!

Ханец опустил веки, выражая согласие.

Всё стало на свои места — словно незримые глазу рычажки пришли в действие, открывая шкатулку Мэй. Я стал рассказывать — уверенно, будто видел всё — нет, был сопричастен! Ю, склонив голову, внимательно слушал; но моим словам уже не было нужно подтверждение, и он молчал, закручивая длинную фиалкового цвета прядь вокруг пальца. Наматывая одно кольцо за другим, распуская, и снова наматывая.

Жители деревни в незапамятные времена стали свидетелями стихийного бедствия и принесли жертву, дабы умилостивить разгневанное божество. Человеческую жертву. Если предания не лгут, в древности такое не было редкостью. Лишь ками ведают — может, это происходит и в наши дни, где-нибудь на островах Хикко… да что далеко ходить, на самой Миясиме, глубоко в провинции…