Лагерь был разбит на самом берегу реки, подальше от топких зарослей. И поближе к воде, теперь не внушающей опаски. Нечего нам бояться, самое страшное уже произошло. Было ли случившееся проявлением Силы Воды или нет — меня этот вопрос больше не занимал.

Я перевёл взгляд с одного товарища на другого. Измученные. Щёки запали — во сне чудилось, что кто-то кашлял. Немудрено, мы ведь теперь настоящие бродяги. Сначала остались без повозки с мягкими футонами, теперь — без покрывал, и даже сменной одежды нет. Всё сгинуло вместе с тем клочком ада, в котором осталась наша подруга. Мешки с припасами и посудой, рисунки земель, именные печати — всё.

Мы нашли то место, где стояла деревенька, утром Второго Дня Металла. Ясумаса и Химико рыскали повсюду, но на поросшем осокой пространстве, где можно было разглядеть лишь древние тележные колеи и утоптанные до каменного состояния полы жилищ, ничего не нашли. А мне было всё равно, как и юмеми. Я вообще с трудом сознавал происходящее, подавленный и отрешённый. Спасибо лисице, что ещё на болотах разыскала мои гэта — ведь так бы и ковылял босой!

Наша хранительница вовсю расстаралась: превратила какие-то листочки в татами и одеяла, набитые соломой. Да только не греют они — вот, в чём беда. Одна видимость. Может быть, оттого и не греют, что всем это известно?

И денег нет… Если у кого они и сохранились, то лишь у ханьца. Ну да звонкие о-сэны раньше Тоси нам не понадобятся. А до Северной Столицы ещё доберись. Должно быть, это не случится никогда, или в другой жизни, не со мной.

Мысли, тяжелые и немощные, как моё тело, упорно избегали возвращаться к воспоминаниям той самой ночи — и одновременно жаждали к ним вернуться. Похоже на запёкшуюся ранку: тронешь — из-под кровавой корочки выступят алые капельки, скатятся слезами по коже. И так хочется, так не терпится содрать, расчесать — ногтями, изо всех сил, чтобы хоть что-то чувствовать…

— Проснулся, Кай?

— Да.

Я не обернулся на голос Ю — незачем ему видеть моё лицо. Сделал вдох, надевая маску приветливости, и вовремя. Ханец крутанул меня за плечи, осторожно, но быстро и властно, будто куклу. Куклу… Проклятье! Я высвободился единым рывком.

— Кай… Если хочешь что-то сказать — так и сделай. Не держи в себе.

От твоего участия лишь на душе муторнее. Что я могу сказать тебе, Ю? Что ты был прав, и лучше бы мы не стали свидетелями того, что происходило на болотах? Что ты был прав — ведь мы ничем не могли помочь нашей подруге, да и жителям этой проклятой деревушки — тоже? Что ты был прав: вмешательство оказалось губительным. Не в наших силах было спасти, но зато в наших оказалось лишить смысла тот дар, который принесла Мэй. А ведь он был тем самым камнем, что мог застопорить колесо маленького вечного ада. Крошечный искрящийся белый камешек… Добровольная жертва.

И да, ты был тысячу раз прав, когда скрыл от нас решение девушки. Не только потому, что такова была просьба Мэй. Но и потому, что слишком безупречен, чтобы ошибаться, а истине никто не верит. Мы бы не приняли её выбор, никогда. Нет, не так. Я бы не принял. Я слишком привязался к ней — как к брату, как к Ясу, как к тебе самому, Ю. Та легкомысленная влюблённость, что заставляла моё сердце трепетать в Южной Столице Кёо, превратилась в восхищение настоящим, живым человеком. Именно тогда, когда мне стало известно, что Мэй-Мэй — кукла. Правда, нелепо? Да, я бы не справился с собой. Попытался бы что-то изменить, защитить, уберечь, а надо было всего лишь согласиться, поверить, понять, что это — её право, только её.

Но не буду я говорить с тобой об этом. Иногда мне кажется, что ты способен читать мои мысли не только во сне. То, что я кричал, стоя на берегу озера — уже тогда ты знал, что вовсе не я угрожаю разделаться с тобой, а мои горе и отчаяние. Наверно, мне следовало бы просить у тебя прощения. И за то, что снова ударил, когда ты держал меня и не позволял кинуться вслед за Мэй, пока Ясумаса отбирал меч. Ты безропотно принял на себя всю мою ненависть. Тебе ведь тоже было тяжело, это я понимал и тогда. А произнёс столько злых, несправедливых слов — вместо того, чтобы просто поддержать.

— Считай это моей частью жертвы, — грустно сказал юмеми. Я подпрыгнул.

— Значит… Значит, всё-таки?..

— Нет, твои опасения беспочвенны, Кай, — он невесело рассмеялся. — Просто эти раздумья у тебя на лице написаны, такой виноватый взгляд…

— Хитрая же ты бестия! — мои губы дрогнули, и тоже не в улыбке.

— Это вместо извинений? — скривился ханец.

— Это… прости меня! — я склонил голову — так, как кланялся только перед Сыном Пламени. — И спасибо за всё.

— Приму к сведению. — Мне показалось, или собеседник усмехнулся?

— Я вёл себя… жестоко и недостойно. Тебе ведь было тяжелее, чем мне. Я-то знал её чуть больше месяца… как мало… и то не смог бы принять…

— Не надо! — его возглас остановил меня, и я послушно умолк. — Не надо. Сейчас не время говорить об этом. Ради меня.

— Прости.

Ощутив, что упражнения с поклонами мне не по силам, я распрямился. В глазах потемнело.

— Ну-ка, ложись! Немедленно, — строго приказал Ю, и я последовал его словам, только сейчас осознав, что успел продрогнуть на утреннем холодке. Придвинулся одним боком к Ясу, мирно проспавшему наш разговор. Наверно, не без помощи некоторых личностей.

— Схожу, раздобуду дров, пока наша добытчица очередного зайца уговаривает. — Сладко потянувшись, ханец поднялся на ноги и кинул мне свою верхнюю куртку, оставшись в штанах и исподнем. — Поблизости — ни веточки, весь плавник пожгли. А на болоте ничего путного не произрастает. Вот что! Как будешь в состоянии идти, так и двинемся. Слишком уж здесь неудобное место, чтобы застревать надолго.

— Особенно в непогоду, — поёжился я. — Не замёрзнешь в одной рубахе? — Я потискал плотную хлопковую ткань и с неохотой протянул куртку обратно.

— Замерзну — разогреюсь! — фыркнул Ю, забрал у меня пояс от куртки и был таков. Ладно, мы люди не гордые — с некоторых пор. И всё же, как изменчива судьба…

Я высвободил продолговатые застёжки из петелек и накинул пожертвованное одеяние на нас с Ясумасой. Прижался к другу спиной, тот оказался таким тёплым! Хорошо… Вот только спать устал.

Почему-то после разговора с ханьцем печаль моя приутихла. А ведь всего парой слов перемолвились. Словно занозу достали — саднит, но больше не досаждает колющей болью. Может быть, потому что я окончательно осознал: случившееся необратимо. И есть тот, кому гораздо хуже, чем мне. И… бедная, бедная наша Мэй! Теперь, вспоминая её рассказ, понимаю — выбор и впрямь был непростым.

Я впервые увидела лунный свет в южных Землях Гингати. Словно длинные русалочьи косы, выступают над поверхностью воды их протяжённые мели; будто звеньями, соединены горные цепи узкими полосками суши, обнажающими стройные тела лишь в отлив. Почему эти земли называют ещё Островами Млечного Пути, поймёт любой, кому доводилось там рыбачить в дзю полнолуния. Когда огромная луна восходит над морем, озаряя все островки, видимые глазу и не скрытые водой, серебряным сиянием. Когда свет её сшивает шёлковой нитью лоскутки суши, и прекрасные белые леса бросают блики на рябь мелких волн, почивая в объятиях лёгкого бриза. Когда…

Но обо всём этом я узнала много лет спустя.

В одну из таких волшебных ночей отец вынес меня на обрыв, и обвёл рукой водную гладь с лунной дорожкой.

— Это море, дитя моё. То самое, о котором я пел. И пересказывал истории, что мужчины приносят с собой, возвращаясь с промысла. Нравится?

Я молчала.

— Не бойся, оно совсем не страшное. Посмотри, какая красота!

Я не вымолвила ни слова.

— Ты должна полюбить его. Иначе всё будет впустую, — тихо шепнул он и бережно усадил меня под одним из белых деревьев, на уступе. Всю ночь я слушала пение запоздалых цикад и неотрывно смотрела на воду, провожая луну и встречая рассвет.

Следующий день намечался праздничным, одним из тех, что предшествуют Тёмной Половине года. По обычаю — отец много рассказывал о них — жители нашего острова ежегодно благодарили его покровителей и суровых морских ками за милости, щедро поливая берег саке и вознося молитвы в небольшом подземном храме. Островок был пронизан пещерами; многие из них отец излазал ещё мальчишкой, до того, как лишился ноги из-за змеиного укуса. Непригодного к промыслу паренька пристроили в помощники старому мастеру, знаменитому на все Гингати и за их пределами своими чудесными куклами. Говорят, к нему приплывали даже послы из Лао — высокомерной и задиристой страны, расположенной к западу от нас. И это несмотря на то, что остров находился немного в стороне от остальных, и ничем более не славился.