— Конечно, — ответил полицейский. — Только давай не останавливаться. Общественные адвокаты всегда перегружены, и времени у них мало.

Мэтью на ходу вытащил из наружного отделения портфеля телефон и набрал номер, который, как оказалось, запомнил наизусть. С каждой цифрой его сердце все сильней и сильней — может от того, что он понятия не имел, зачем звонит и что скажет, если ему ответят. Вряд ли он сумеет выразить цивилизованным языком все, что крутилось у него в голове при мысли о шальной красотке, непонятно как пустившей всю его жизнь коту под хвост. Набрав последнюю цифру, он отправил звонок.

— Не отставай, — приказал полицейский, уводя его все дальше в глубь полицейского управления. Мэтью послушно подтянулся, считая длинные гудки, отдающие эхом у него в голове. Свернув, они пошли по скучному коридору с одинаковыми дверьми кабинетов и уставленному одинаковыми же длинными скамьями.

Два гудка, три, четыре…

Ответом этим гудкам вдруг стала тоненькая телефонная трель, раздающаяся будто бы из-под какой-то из дверей. От неприятного предчувствия у Мэтью засвербело где-то между ребрами, а трель все приближалась, становилась громче, нахальнее.

Пять гудков, шесть…

— Сюда.

Полицейский подвел его к той самой двери, из-за которой звенело, посторонился и жестом пригласил Мэтью войти. Телефонная трель радостно слилась с гудками в его мобильнике, кровь ударила ему в виски, и он схватился рукой за дверь.

— Твой адвокат.

Небрежно усевшись на письменный стол посреди бедно обставленного кабинета, Инга была так же хороша, как и тогда, в полумраке захламленного библиотечного офиса. Даже еще красивее, хотя и сменила амплуа и зачем-то была в длинной, оливкового цвета кофте и рваных джинсах.

Ее телефон изо-всех сил заливался, ездя по столу. Не сводя с Мэтью холодных серых глаз, она взяла его в руки, провела по экрану пальцем и ответила на звонок:

— Здравствуйте, господин Бёрнс.

Мэтью попятился, беспомощно оглядываясь на оставшегося в коридоре полицейского.

— Она не адвокат… Она…

— Стоять, — коротко приказала Инга.

Задыхаясь от ужаса, Мэтью почувствовал, как ноги его буквально срастаются с полом, превращаясь в одно с ним целое. Теряя равновесие, он беспомощно закачался, обернулся и только и успел увидеть, как захлопывается за его спиной дверь.

Продажная полицейская сволочь! Вот и доверяй после этого внутренним голосам. Он вжался спиной в дверь и так замер.

— Хочешь сесть? — смилостивилась Инга.

Мэтью помотал головой.

— Хочу свалить отсюда и никогда больше тебя не видеть.

— Поверь, мне этого хочется не меньше, чем тебе, — ему показалось, что она как — то очень грустно это сказала. — Но так не получится.

С отсутствующим видом она крутила в руках телефон, будто ждала важного звонка.

— Слушай, мне кажется, тебе сейчас не до меня. Может отпустишь? — попросил он, особо ни на что не надеясь. Даже дернулся — попытка не пытка. Но увы — ноги его все так же были прикованы к полу.

— Ты уже уничтожила мою карьеру. Зачем я тебе сдался?

Резко бросив телефон на стол и закрыв лицо руками, Инга вдруг совершенно по девчачьи разрыдалась. Ее плечи вздрагивали в безмолвном горе, рыжие кудряшки полностью скрывали лицо. Мэтью оторопел. К такому он был не готов. Не зная, что сказать, и надо ли, он молча наблюдал.

Спустя несколько минут, успокаиваясь, Инга наклонилась, достала из потертой дорожной сумки пачку салфеток, вытащила одну и уткнулась в нее носом.

— Инга, — позвал он. — Что, черт возьми, происходит?

Она подняла голову, и Мэтью уставился в ее глаза — блестящие, мокрые от слез и… зеленые? Не веря тому, что видит, он помотал головой.

— Это не я должна была тебе все объяснить, — высморкавшись, Инга покачала головой. — Я даже не знаю с чего начать…

— Начни вот с этого, пожалуйста, — сказал он, указывая головой на свои ноги.

— Объяснить или освободить? — улыбнувшись сквозь слезы, спросила она.

— И то и другое, если можно.

Она щелкнула пальцами правой руки, и Мэтью немедленно почувствовал, как его ноги перестали быть одним целым с плиткой на полу. К этому он тоже не был готов и медленно, спиной по закрытой двери, съехал на пол.

— Эй, ты в порядке?

Инга спрыгнула со стола, обеспокоенно опустилась перед ним на колени, и Мэтью испугался, что его сейчас опять будет тошнить. Он махнул ей рукой, чтоб ушла, но вместо этого она взяла его за запястье и поводила пальцем по пульсирующей вене. Тошнота немедленно прошла, вместе с головокружением. Мэтью с облегчением выпрямился и вдохнул полной грудью.

— Где ты была, когда я позорил себя перед… ах да, ты там же и была, — он хотел отвернуться, но она не позволила, крепко взяв его за подбородок.

Лицо ее было совсем близко, и Мэтью явственно увидел, как из зеленых, ее зрачки становятся радужными, а затем, медленно темнея, наливаются голубым.

— Как ты это делаешь? — спросил он, имея в виду все сразу.

Она беззлобно усмехнулась.

— Очень просто. Я — ведьма, дорогой.

Четки были дорогие, малахитовые, с тяжелым литым распятием на искусно свитой цепочке. Софья Марковна купила их на распродаже в Люблино и врала всем, что они достались ей в наследство от первых на Руси колдунов, принявших христианство. Гладенькие, увесистые, солидно постукивающие шарики — перебирать их было сплошное удовольствие. А удовольствий, с тех пор как Внесторонним Судом Софью Марковну приговорили к вечному покаянию и лишению ведьминских сил, у нее в жизни оставалось совсем немного. Ни тебе в юную красотку обратиться и вспомнить молодость с каким-нибудь «жеребцом», ни денег из банкомата выколдовать — да так чтоб в кошелек не влезало, ни с любимой кошкой поболтать по душам. Еще и ушла предательница к бывшей подруге, бросив хозяйку в одиночестве доживать отведенные ей короткие годы.

Но это еще ничего, убеждала она себя в минуты отчаяния. По крайней мере, ей досталось не так сильно, как сокамернице, молоденькой шлюшке Элоизе с острова Крит, которую по постановлению Суда уволок в Преисподнюю жуткий Безглазый Демон, на потеху своему папаше. Бедная шлюшка всего-то и натворила, что соткала мантию-невидимку. Она же не виновата, что мантия работает, только если использовать для пошива кожу и волосы своего бывшего. А бывших у Элоизы было не один и не два, и все как на подбор здоровые и волосатые — что ж добру-то пропадать?

Софья Марковна поняла, что опять сбилась со счета и мысленно выругалась, тут же мысленно попросив прощения. Отца-исповедника к ней приставили особенного — ангельских кровей, с таким не пошалишь. Сколько молитв положил, столько и прочитаешь, не больше не меньше — иначе с места не встать. А она ох как торопилась.

Еще с позавчера в сообществе Отверженных чувствовалась какая-то непонятная, но очень волнительная движуха. Толкаться по облюбованным Внесторонними кабакам да подслушивать, о чем говорят уважаемые люди города им было запрещено, а потому слухи были неясными, обрывочными и порой совершенно дикими. Не то в город пожаловала сама королева гоблинов и нанимает лишенных сил, но знакомых с Сокрытым, не то объявились давно покинувшие мир древние вампиры и будут одаривать всех желающих вечной жизнью за дневной постой.

Ведьминской мудрости Софье Марковне было не занимать, даже и после лишения сил, и, конечно же, всей этой чуши она не верила. Однако дыма без огня не бывает, и выяснить это можно было только одним способом.

Она вздохнула, закрыла глаза, сосредоточилась, и размеренным речитативом, пощелкивая тяжелыми кругляшками, на память прочитала все пятнадцать положенных на сегодня «Господи помилуй мя» и четырнадцать «Аве Марии». Подождала, поерзала на твердой церковной лавке — превосходно, заклятье отпускало ее. В который раз Софья Марковна порадовалась, что мера ее пресечения пала на старую, добрую Католическую веру. Прочитала молитвы, причастилась, исповедалась и иди себе с Богом. И стоять не нужно, как в Православном храме.