Но до Советской власти и Сытинской пенсии пока было далеко. Нынче декабрь девятьсот пятого, а значит, гореть этой великолепной типографии синим пламенем. Жалко, конечно, — такое совершенное оборудование могло бы лишние тыщи полезных книжек напечатать. Но ведь восстание! Тут жертвы неизбежны.
Через Пятницкую Ванька проскочил благополучно, «бульдог» согревался, засунутый поглубже во внутренний карман фуфайки. Прятал-то напрасно, керст и с пулеметом наперевес вряд кому ли в глаза бросится. Но опять же — привычки живых очень приставучи…
— С «Цинделя»? — окликнул в дверях возбужденный парень в студенческой тужурке и с шашкой через плечо. — А где ваши остальные?
— А черт его знает, — честно ответил Ванька. — Там конные солдаты рыскают, должно быть, наши дворами обходят.
— Быстрей бы. Солдат нагнали, пушки выкатывают…
Со стороны Серпуховской протрещал винтовочный залп, в ответ захлопали разрозненные выстрелы дружинников…
Все же восстание это не совсем то, что предполагает по этому слову человеческое воображение. Может, оттого что уж четвертый день идет то восстание и усталость бойцов дает о себе знать. Или от того, что у некоторых керстов чересчур яркое воображение? Нет, упрекнуть себя Ивану было не в чем — он оказался на своем месте.
…По сути, противостоящие стороны больше пугали друг друга. Порой мелькали на противоположной стороне площади фигуры в длинных серых шинелях, взблескивали штыки, пыхали вспышки выстрелов. Им отвечали из типографии, потом несколько отчаянных дружинников выбегали к жиденькой баррикаде, сложенной из столбов, створок ворот и перегораживающего рельсы вагончика конки, разряжали барабаны револьверов в сторону солдат, и, пригнувшись, неслись обратно к дверям революционной цитадели. Сквозь разбитые высокие окна тянуло холодом, «снайперы» восставших менялись на позициях, поочередно ходили греться чаем. Винтовок и ружей у дружинников насчитывалось немного, револьверов сотня, но и к ним патронов не густо. Имелось несколько самострелов — оружия кустарного, со сложным характером, но производившего большое впечатление на противника. Иван догадался, что будет нужнее у такого пулемета и сразу пристал к расчету мощной установки.
…— Ровнее спускать надо! Иначе левый ствол припаздывает.
— Да не ори в ухо! — Яков, пожилой, уже лет под сорок рабочий, возился с установкой. — Это ж шарманка деревенская, а не оружие. Попутал бес связаться…
— Дай я залп выдам.
— Да на! Тебе, Ванька, в окно высунутся, да языком на врага трещать — оно куда страшнее выйдет. Да только пулю словишь…
— Не словлю, не каркай, дядь Яш…
Убитого Ванька видел пока одного единственного — долговязый был парень, вот его прямиком в лоб и клюнуло. Раненых имелось побольше, санитары их вели и несли через фабричный двор — там, в соседнем корпусе был обустроен лазарет. Да и вообще в тылах народу толклось куда гуще: санитары и сестры милосердия с повязками на рукавах, заводские бабы, ребятня, какие-то невнятные личности в картузах, кое от кого и водочкой попахивало. Вот для чего сбились стадом в решительный момент? Только под ногами путаются. А если солдаты с тыла зайдут? Ванька поспешно пил чай, отогревал руки и возвращался на позицию. По воспоминаньям очевидцев выходило, что дружина здесь была солидная — человек шестьсот как минимум. Ага, да тут с оружием от силы сотня бойцов…
Скорострел подняли к подоконнику. Иван, примеряясь, подправил бруствер из книжных пачек. «Подъ ивою и другiя сказки Андерсена» пулю держали — проверено. Обзор со второго этажа открывался недурным: даже пушку видно и солдат, мелькающих за выставленными поперек улицы возами. Был бы пулемет настоящий… Да только это вам не кино «Чапаев», тут вместо опытной и обученной Анки не особо понимающий в военном деле дядя Яков, да эта… импровизированная конструкция.
— Взвожу!
— Давай, я стойку придержу.
— Станина это, дядь Яков. «Ста-ни-на!»
Четыре ствола, намертво закрепленные в кронштейнах. Место под пятый свободно — то ли не нашлось ствола в запасе, то ли еще до прибытия Ивана заклинило затвор, и бойцы сковырнули с пулемета пятую часть боевой мощи. Прикладов нет, лишь грубый станок-станина, склепанный из металлических полос. Зарядка поодиночная, зато спуск залповый — деревянный штырь пропущен через все предохранительные скобы. Если за его концы дернуть слаженно, то грянет короткий залп. Ну, или не грянет, ежели у стрелка руки кривые, или в каком стволе патрон тухлый. Боеприпас тут, конечно, того… наскребали по всей Москве.
Улица… знакомая, да и площадь что подальше, как не узнать. В будущем там, правее, магазин «Колбасы» откроют. Очень недурной магазин, если в него умудриться в нужную смену-год заглянуть…
— Чего ждешь, Ванька? Пали, вон, шевелятся, — прокашлял Яков.
— Спокойно. Не достанем, так хоть пугнем. А заведомо жечь патроны я не буду…
Вот… офицерская фуражка мелькнула. День неяркий, словно уже вечер. Но определенно, золотопогонник там красуется, «ваш-бродие», белая кость, иных здесь не будет.
Пальцы на спусковом стержне почти обесчувствели… не-не, пусть высунутся…
— Товарищи, они ротой наступают! — заполошенно завопили от углового окна. — По местам, товарищи!
Да какая там рота, взвод от силы, да и тот без особой решительности…
Застучали револьверные выстрелы — солдат пули явно не доставали, бегут «ребятушки» рваной цепью… Это они к той угловой лавке нацелились…
— Заснул, что ли⁈
— Спокойно, без суеты, — процедил Ванька, стараясь без рывков подправлять вертлюг и целить с упреждением…
Замолчали опустевшие револьверы и браунинги, вот кто-то бахнул из охотничьего ружья…
А офицер-то наглый, любо дорого глянуть — почти неспешно шагает в конце цепочки, шашку на бедре придерживает. Взмах руки этакий сдержанный. Ну-ка, ваше благородие…
Грозно стукнул в затишье скорострел, и, правда, как короткая пулеметная очередь хлестнула. Только куцая донельзя…
В офицера Ванька не попал, вот семенящий следом солдат выронил винтовку, повалился на мостовую. Его благородие тоже присел на корточки, весьма малоизящно пытался выправить запутавшуюся между ног шашку. Держи, держи ее там, а то прослабит…
Пока выбили гильзы и перезарядили скорострел, пока водрузили обратно на пачки «Подъ ивою и другiя…», улица опустела: отошла «рота», уводя с собой двух раненых. В типографии среди станков, рассыпанных книг и изгвазданной сапогами бумаги грянуло революционное «ура!». Не особо раскатистое, поскольку любому дружиннику было ясно, что нынче промежуточная пауза…
— Отобьемся, товарищи, непременно отобьемся! — заверял, хрустя штиблетами по осколкам стекла, знающий человек длинноволосого интеллигентного вида. — Вся Москва нам сочувствует и поддерживает! Это я вам как представитель городского комитета заявляю!
— Пока комитет заверения выставляет, мы чайку поставим, — улыбчивая баба в короткой плюшевой жакетке, туго подпоясанной ремнем, бабахнула огромный чайник на груду бумаг. — Кому горячего, налетай, подешевело!
— Ты бы, Лоудка, чего бы пожарче от себя нам припасла, — гыгыкнул кто-то из дружинников.
— После победы революции тебе самому первому, — откликнулась развеселая бабенка. — Вношу в список. Под нумером восемьсот шестьдесят четыре. Ежели не передумаешь, герой-любовник.
Иван чуть не выронил подготовленный для самострела патрон — было в ядовитой бабе нечто… Из лепотцов она, что ли? Не, быть того не может. Но угадывается что не человек. Но не Сланная же⁈
Конечно, баба с чудным именем Лоудка была абсолютно живая, но все же…
— Дядь Яш, а это кто? — вполголоса спросил керст, полируя тряпочкой подозрительный патрон.
— Что, глянулась? Старовата для тебя, Ванюшка. Хотя веселая оторва, того не отнять. Из городского Совета. Кажись, анархистка. Пуль не боится, ловка, образованна.
— Кличут шибко странно, — пробормотал Иван, мучаясь подозрениями — разливая чай, баба кинула на него заинтересованный взгляд и вроде бы даже заговорщицки подмигнула.
