— Девушка! Родная! Милая, драгоценная вы моя! — пассажир уронил полуоблупленное яйцо и двумя руками вцепился за руку Веры-Ники. — Не пропадайте!

— Ну что вы, сударь. Вот мы все здесь, рядом. Товарищи из органов вами интересуются. Вот же, взгляните.

Пассажир с трудом, но сфокусировал взгляд на начопероте:

— Товарищи! Спасите! Я понимаю: ночь, объект транспортный, стратегический. Я штраф какой угодно заплачу. Только выведите! Честное слово, я не нарочно. Заблудился. Спросил — говорят «да тут рядом». А оно вон как…

— Понятно, не волнуйтесь, разберемся, — строгим служебным голосом заверил Вано. — По порядку: куда направляетесь, где именно заблудились?

— Командировочный я, — несчастный неловко полез во внутренний карман полупальто, не рискуя отпускать спасительную руку чугунной девушки. — Вот документики. В Ленинград направили, вот предписание, вот оно! Мне бы только на Ленинградский вокзал прибыть, поезд утром.

— Значит, с Казанского на Октябрьский[19]? — вздохнул Вано, просматривая документы. — Да малость намудрили вы, гражданин Трегубов. И что с вами теперь делать? Так, товарищ Мостовая, держите его и разговариваете, а то снова запропадет.

— Почему я вдруг «Мостовая»? — запротестовала Ворона.

— Рабочий псевдоним такой! — рассердился начоперот. — Потом фамилию возьмешь, хоть через черточку, хоть с прицепом фон-баронским. А сейчас разговаривай с ним, пока мы выход из ситуации найдем.

Ворона заговорила с приезжим о том, как тому глянулась столица, а керсты принялись совещаться:

— Если его наверх сейчас выпустить — точно крышей поедет. Психушка — это засчитается не упорядочиванием, а лишним грузом отечественному здравоохранению, — рассуждал Вано.

— Тем более наш товарищ Трегубов вообще без медицинской страховки, — согласился Игорь.

— Давай без иронии! Как его в соответствующее время вернуть? Он, между прочим, с автозавода, не с туристическими целями по стране катается.

— Я понимаю. Давай не усложнять: посадим в поезд, и пусть до «Комсомольской» едет. Только нужно втолковать, что именно там надлежит выйти и на поверхность подняться. Если он в своем времени живет и курицу недавно скушал, следовательно, велика вероятность, что и выйдет в своем времени.

— Выйти, он выйдет, но куда? Там же «Комсомольской — Кольцевой» еще нет. К тому же, если его в утренний поезд посадить, так и поедет он уже со стандартными пассажирами, и не в 30-е. Собственно, если он в свое время выйдет, а они наоборот, получится еще хуже. Справедливо взгреют нас за подобное «упорядочивание».

— Так зачем ждать? Поезд-то циркулирует. Как раз и довезет куда надо.

— Да, но с графиком-то у нашего вольного состава… — Вано посмотрел на часы, — где гарантия что поезд вообще появится? Кроме того, этот несчастный Трегубов уже сколько кругов на призраке по Кольцевой нарезал. Как пить дать, еще столетие намотает, пока заново отловим.

Керсты понимали, что поезд придет, стоит его только позвать — свой поезд, московский, хотя и иллюзорный, скучно ему без пассажиров. Вот с живым, но заглючившим товарищем командировочным сложнее — какой-то явный сбой в его сознании, не выйдет человек на «Комсомольской», прошляпит и продолжит кататься, о ситро мечтать.

— Может, проводим? Рискнем? — неуверенно спросил Игорь.

Понятно, отлучаться так далеко от Дома-Объекта было жутковато и, наверное, в этом крылось очевидное нарушение гарнизонной дисциплины. С другой стороны, не бросать же несчастного Трегубова на произвол злой метрополитеновской судьбы?

— Не знаю, — заколебался Вано. — Мы с тобой может и выдержим. А Ворона? Она не тренированная и вообще чувствительная. Слышишь ход нашей мысли, а, товарищ Мостовая?

— Слышу, — заверила девушка, не прерывая свой малосодержательный диалог с гостем столицы. — Ваня, ты сам куда почувствительнее меня. И к Якиманке вдвойне привязан. Разумнее нам с Игорем проводить гостя, я как раз я метро посмотрю — когда еще случай выдастся? А ты в гарнизон вернешься, чай заваришь.

— Значит, выдержишь? Уверена или как? — сурово уточнил начоперот.

— Была бы не уверена, не предлагала.

— По-моему, у вас возникла мысль осквернить наш советский метрополитен, — с горечью констатировал проницательный комсомолец. — Омерзительно зависимые вы люди. Никогда бы такого не допустил, если бы не оперативные обстоятельства. Ладно еще в эти годы метрополитен имени Кагановича, а я к наркому без особой симпатии…

— Мы блудную душу проводим в лучшем виде, — заверил Игорь.

— Он-то блудный, а вы вообще блудливые, — припечатал начоперот. — Ладно, где этот состав неучтенный, брови его колесиком?

В туннеле немедленно засвистело-застучало: должно быть, поезд-призрак сделал очередной виток по Кольцевой, а может, появлялся, как только редкие пассажиры намечались.

Игорь взял гражданина Трегубова за локоть:

— Садимся. Сейчас быстро докатим, не волнуйтесь.

— Да-да, мне бы к поезду успеть. Я же билет закомпостировал, а тут такая незадача. Ей-богу, товарищи, я и объяснить не могу…

С другой стороны за керста ухватилась утерявшая уверенность Ворона. По-змеиному зашипели закрывающиеся двери, оставшийся на платформе начоперот выразительно погрозил кулаком отбывающим подчиненным…

Странная это была поездка. Едва вкатили в темноту туннеля, как навалился ужас. Куда⁈ Куда ехать⁈ Дом же здесь остается, нельзя без него. Игорь был готов вскочить, дернуть стоп-кран. С усилием представил, что сейчас наверху — ведь все рядом, еще и под мостом не пролетели — все та же Якиманка, пусть и глубокого залегания. Мигали плафоны, мерцали соседние вагоны. Состав казался сборным: сели в непримечательный вагон поздносоветской постройки, дальше гремел желтостенный ретро-вагончик с гнутыми светильниками-бра, с другой стороны мчался сдвоенный «крокодил» с многочисленными табло и гибким тамбуром. Непрерывно болтал гражданин Трегубов — на грани истерики товарищ. И Ворона готова сорваться — на скулах уже проступил открытый черный чугун. Игорь понимал, что сейчас девичьи пальцы-тиски сломают ему руку, но это даже к лучшему — пусть боль заслонит, отгонит страх…

Без остановки проскочили «Парк культуры». Куда? Куда везет? Уж точно не в голубой неоновый рай поезд-призрак несется. Вагон немедля еще сильнее зашвыряло на стыках рельсов, вот-вот стену туннеля зацепит, сорвет кобеля, хлестнут в открытые форточки жирные, искрящиеся обрывки электрических корней…

Спокойно! Там, наверху, Садовое кольцо, все знакомо, все тысячу раз хожено. Игорь через силу улыбнулся, кивнул вверх, прокричал в твердое ухо девушки:

— Я здесь как-то Зубовский переходил, так меня безумная бабка зонтиком приложила. Представляешь? Прямо на переходе, прилюдно как врежет! Совершенно жуткая Шапокляк…

— А… — Ворону корежило, лицо стало неподвижным, лишь матово-черные глаза жили, да пряди волос вагонный сквозняк разбивал на полосы ровных стальных заноз.

«Киевская» — мать ее… это уже за рекой, даль какая, аж ноги немеют. Ничего, тут можно через мост к Смоленской, а если времена поудачнее, так через пешеходный Старый Краснолужский, напрямую, — это еще ближе. Всё, всё знакомо, только не ссы, не позорься, хозинспектор…

…— Прямо наваждение, бес попутал, не поверите, товарищи… — монотонно бормотал заблудший пассажир, закатывая глаза…

Поверим, всему поверим. Сами такие. Мелькнула кроваво-красная «Краснопресненская».

— А здесь зоопарк, — сказал Игорь в чугунное ушко, из последних сил пытаясь не закричать. — Жирафы летом в вольерах гуляют — воистину изысканные звери. Видели когда-нибудь?

Ворона помотала головой и порезала лезвиями волос щеку друга. Игорь почувствовал облегчение — теплые струйки закапали на шею — живой, раз кровишь.

«Белорусская» — трогательно-светлая, невинная, свистит сквозняк в форточках, несет из туннеля привкус дыма паровозного, былинного…

— А здесь вокзал. Можно будет как-нибудь в лес съездить, за грибами. Если ты мне руку не оторвешь — а то корзину носить нечем будет.