— Сам не грохни, — предупредил Вано. — Подъем впереди, а ты в последнее время порядком обессилел. Пусть и прибавил в живости.

Намек был прозрачный, в чем-то справедливый, но не актуальный, так как Ворона не появлялась четвертую смену. Накануне случился день диких бездатных времен — снежный, морозный, серый. Из живого наличествовали только мышиные следы под кустами. Да и предыдущую смену морозило, хотя и относительно цивилизованно — приземистый Кремль уже торчал на заречном холме, дымил очагами — но погода явно не способствовала визитам. Не любят морозов засмертные жители, стынет холодная кровь, что в получугунных, что в иных телах. Должно быть спала Ворона в какой-то берлоге на острове, который островом еще не стал.

Но сейчас было тепло и даже жарковато, впереди задирался крутой подъем Якиманского переулка.

— Один арбуз я на ночь сэкономлю, — предупредил Вано, неодобрительно косясь в сторону церкви — несмотря на глубоко-советские времена, памятник архитектуры в стиле по-братски слившихся российского и украинского барокко, оставался действующим, следовательно, там можно было столкнуться с попами и прочими служителями культа. По понятным причинам не выносил этих граждан товарищ начоперот. Вот и сейчас забурчал:

— Давай обойдем дворами. Там и покороче будет.

Ага, покороче, как же. Тащиться лишние сто отягощенных арбузами метров, Игорю не хотелось, да и сама церковь Иоанна Воина никаких неприятных эмоций у хозинспектора не вызывала. Когда-то весь первый класс шнырял Игорек по школьному коридору, окна которого выходили на церковный двор, смотрел с третьего этажа как служка двор из шланга поливает, потом метет длинной метлой… Так и закладывались немаловажные основы традиционного хозяйствования. Но и Вано с его попытками уклониться от лобовых неприятных эмоций вполне можно понять.

— Ладно, пошли двором.

Керсты свернули к лесенке между заборов, рассчитывая попетлять дворами и срезать угол. Но тут не повезло. Навстречу с лестницы шустро семенила старушенция: вся в темном, с классической клюкой, явно из тех бабулек, что при церкви днюют-ночуют. Кратко глянула на встречных керстов, с ходу брякнулась на колени, взвыла:

— Благослови, милостивец! Счастье-то какое!

Игорь от неожиданности чуть не бахнул старушку арбузом по темени. Это надо же — обычно живые люди, даже если к ним сам обратишься, реагируют с замедлением, а тут наоборот… Понятно, не на грешных хозинспекторов сей экстаз направлен — бабулька наползала на Вано, норовила занятую фруктом руку поймать и облобзать. Начоперот панически пятился, богомолка инстинктивно норовила зацепить его клюкой и придержать. Керсты развернулись и зарысили прочь по узкому тротуару. На углу Вано оглянулся, с тоской сплюнул:

— Твою ж мать…

Бабка отстала, но все ползла следом, посекундно бухаясь лбом в асфальт и целуя следы сбежавшего «милостивца».

— Да, засада, — сочувственно пробормотал Игорь. — Ладно, не бери в голову. Случается, чего такого…

Начоперот промолчал.

Керсты пересекли Димитрова и вошли в родную дверь.

— Вас Тать-Ванна спрашивала! — порадовал Валерик и оживился. — Это что у вас, арбузы? Надо же! И почем килограмм?

— По заказу руководства брали, — мгновенно пресек намеки хозинспектор. — Для презентации.

— Понятно, зажмете. Кстати, тут у меня имелся странный овощной вопрос, — охранник поспешно листал замусоленные страницы. — Вот, «участок на котором выращивают дыни или тыквы?», это как? «Дача» не подходит…

Керсты разгрузились в подвале, Вано принялся придирчиво изучать добычу.

— Бери вот этот, — предложил хозинспектор. — Не слишком большой, но правильной формы, сбалансированный. Красавец!

— Возьму, — наконец разверз уста угнетенный религиозным нападением боевой комсомолец. — В этом отношении внешним видом пренебрегать нельзя — Соседка у нас к мелочам чувствительна. А вообще погано получилось. Карга нам не к добру попалась. Сглазит, баба яга бессознательная.

— Товарищ начальник, слышать от вас такие суеверия даже как-то странно.

— Чего уж там… Я предзнаменования четко отличаю от суеверий и прочей глупости.

— Да ну нафиг, как там отличишь. Давай лучше арбуз попробуем. Зря, что ли тащили?

— А я, что, отказываюсь? Может, заестся тошное предчувствие.

Игорь помыл самый большой фрукт, взрезали, — оказался выше всяких похвал.

— Главное, никаких нитратов, — похвалил начоперот, нарезая финкой ярчайшую мякоть на ровные «солдатики».

Съели по паре скибок, заляпались сладким.

— Вкуснота, редкая при нашем климате и образе существования, — признал начоперот. — Отнесу, разрежу — должна прочувствовать. По моим наблюдениям — близок кризис! Не знаю, уж к лучшему или худшему, но сдвинется она.

Игорь кивнул. Насчет состояния Соседки-Танцовщицы имелись у приземленного хозинспектора сомнения. Сущность она, несомненно, волшебно-прекрасная. Но… Что, собственно, ей делать в полужизни? Служить, искать приключений, вести философские беседы и проводить занятия по боевому сплачиванию, девушка не склонна. Собственно, и в отношении иного сплачивания, это вряд ли. Мерзко так думать, но Игорь ничего не мог поделать — в последние смены телесное преобладало: хотелось гулять, жрать, делать что-то полезное. И бесполезное, но приятное, делать хотелось особенно. Сегодня как-то не по себе — Птица уж давно могла бы прийти. Хотя бы просто для успокоения и культурного променада. Между прочим, знать, что с подругой ничего дурного не случилось — важно и для не совсем живого мужчины. Хотя, конечно, бескультурная жаркая прогулка с Вороной была бы еще лучше. Суетные желания, чтоб им…

Сейчас еще и курить хотелось.

— Свернешь? — начоперот развалившись в кресле, развязывал кисет.

— Нет уж, махра — мне остатки обоняния отобьет. Схожу к начальству, проведаю, стрельну сигаретку. А ты бы на улицу ступал, удушишь весь подвал.

Начоперот пробубнил, что все отлично помнит — договаривались курить на природе, так чего уж. Поднялись к лифтам вместе.

Смотрел хозинспектор в лифтовое зеркало — все та же рожа, разве что скулы стали жестче. Странная штуковина это неживое бессмертие. Казалось, время остановилось, так чего тебе: остановись и ты, предайся глубоким размышлениям и воспоминаниям. Фиг там. Все какие-то дела, арбузы, ожидания руководящих телеграмм-приказов, патрули, блядство, «Нэта» ремень оттягивает… Человек в любую засмертность свою мелочность непременно приволочет. Вздохнув, керст пощупал оттопыренный хрупкий карман камуфляжа. Стул в кабинете можно взять…

— Игорек, ты где был? — вопросила Исполнительная директор.

— Лампу на лестнице поменяли, Татьяна Ивановна. Вон — сияет. Сейчас подмету, насорилось. Цоколь гнутый оказался, поковырялись. Извняюсь, сигареткой не угостите? Умаялся малость.

Нужно признать, отвратительная во всех иных отношениях, Исполнительная Директор куревом делилась охотно — нравилось ей хвастать дорогущими сигаретами.

Игорь прибрал на лестнице, с чувством закурил. На лестничной площадке стало как-то непривычно светло, в другом конце коридора тихонько гудел лифт, негромко разговаривали на втором этаже. Вяло жила «Межкнига», дрейфовала по кругу, сама не понимая, чем утомлена. Замкнутость. Бесконечно такое состояние продолжаться не может. Но продолжается.

Душистая сигарета показалась невкусной. Необъяснимый парадокс: в засмертии так и рыщешь — то за хлебом нужно, то в патруль, то сигареты кончаются, а живые соседи одну пачку курят и курят, да единственные две бутылки старки все так же хлебают. Экономно, хотя и невыносимо однообразно.

Осталось на две затяжки. В мыслях о Вороне появилась и Бейли-Корал. До девчонки один этаж и ее телу наверняка скучно. Кому будет плохо от сексуального упражнения? Никому не будет. Вот только секс с живой, понятно-привлекательной девушкой — сейчас покажется диетическим. Вроде безалкогольного пива. С другой стороны… Уж очень хочется. Черт, явная гиперсексуальная зависимость, отягощенная сатириазисом и встречной нимфоманией.