– А я-то какое отношение к нему имею? – возмутился детеныш шимпанзе. – Не друзья мы с ним, не соседи, не подельники… У меня от душещипательных разговоров о нем уже вся душа в синяках от вопросов…

– Может быть, может быть, – согласился Полк. – А вы к нему хорошо относились? Уважали его? Боялись? Выполняли какие-то поручения?

– Я? – задумался Дрист.

– Ну не я же! Конечно – вы!

Дрист внимательно смотрел на Полка, юное шимпанзе долго прикидывало, и с лица его не сходило выражение местечкового агрессора: «Я не дам плевать себе в кашу!» Потом предложило:

– Дайте сигарету…

Полк протянул пачку, Дрист вытащил две – одну закурил, другую ловко вставил за оттопыренное ухо. Полк опасался, что сигарета выпадет из этих торчащих в стороны лопухов и Дристу нечего будет курить, ибо этот тип курильщиков отличается устойчивостью вкусов: они курят сигареты одного сорта – чужие.

– Я Витю знаю давно. Но плохо. Я бы, может, и стал с ним дружить, да он ни с кем не дружит… Если по чести сказать, он человек, конечно, выдающий… Но очень сильно плохой…

– Понятно, – кивнул Полк. – Поэтому мы с вами сейчас пойдем, погуляем и непринужденно поболтаем… Здесь на вашу искренность плохо влияют полицейские стены…

– С чего это вы взяли? – насторожился Дрист.

– С того, что вы морочите голову копам, которым вы «поете». Вы, готов голову заложить, нормальный полицейский «кенарь». Но полицейские, в свою очередь, делают передо мной вид, что вы не имеете к ним отношения…

– А им-то это зачем? – горько усмехнулся Дрист. – Стесняются?

– Нет, они ребята не стеснительные. Но сами пока не знают, как обернется дело… Может быть, им придется вас предъявлять суду как свидетеля, – спокойно объяснял Полк. – А закон гласит – свидетелем не может быть агент-осведомитель по этому делу. Поэтому собирайтесь, и мы пойдем куда-нибудь. В поля, в моря, в общем – на волю. Поговорим о том о сем, познакомимся поближе… И там нас не будут слушать копы, и не увидят нас ваши дружки с Брайтона. Вам ведь это ни к чему?

– Да уж наверное… Только за разговоры с вами мне кирдык могут сделать…

Они спустились в вестибюль – мрачное сооружение храмового типа с громадными мемориальными досками в память погибших полицейских по стенам и бронзовым рослым идолом посредине, изображающим, надо полагать, бессмертного стража правопорядка. Наверное, тоже погибшего.

Полк предъявил офицерам охраны удостоверение и записал в книге регистрации посетителей, что свидетеля Лаксмана забирает с собой.

На улице Дрист облегченно глубоко вздохнул:

– Епонский бог! Тут у вас, в ментовке, ужасное атмосферное давление… Уши болят…

– Кислородную маску хочешь? – вежливо спросил Полк.

– Лучше бы пожрать чего-нибудь…

Не спеша они спустились к Бруклинскому мосту, прошли под эстакадой, вышли к Семнадцатому причалу – живописно-просторной развлекательной площадке. Здесь были ошвартованы большие океанские парусники – самые настоящие, только никогда и никуда не плавающие. Ностальгический аттракцион – памятник ушедшим временам, развеселым разбойным романтическим походам пиратов. Полк подумал, что через век современный бандитизм тоже будет выглядеть романтично.

Они уселись в кафе «Збарро» напротив клипера «Йорктаун». Суетливая команда киношников снимала там какой-то клип. Вокруг сновала, ротозейничала, веселилась праздная толпа, сверкали вспышки фотоаппаратов в руках бесчисленных туристов, большинство из которых все-таки составляли разновозрастные японки на своих коротеньких извилистых ножках. Прозрачная туманная дымка стелилась над заливом, в голубовато-серой глубине была ясно видна на Эллис-айленде позеленевшая от старости леди Либерти. Не верилось, что в такой светлый солнечный бездельный день кто-то кого-то убивает, грабит, травит, рвет из пасти зубы.

Полк велел официанту принести две больших неаполитанских пиццы и пива.

Тогда Дрист осторожно спросил:

– На кой хрен я вам сдался? Я ничего не знаю… А знал бы, не сказал…

– А удовольствие от общения? – засмеялся Полк.

Рядом с ними – за огромным витринным стеклом кафе – толстопузый усатый пекарь на мраморном столе готовил тесто для пиццы. Это было завораживающее зрелище – кусок теста размером с футбольный мяч он бросал в воздух, тестяной пузырь с тугим тяжелым шлепком падал на каменную плиту, превращаясь в здоровый каравай. Тогда пекарь принимался лупить его кулаками всмятку, пока мяч не превращался в тощую длинную подушку, а истязатель, шевеля хищно усами, складывал ее в несколько раз и обрушивал серию ударов ребром ладони – Чак Норрис умер бы от зависти! Потом пекарь отрывал кусок избитого до беспамятства теста, сминал в цилиндр и принимался раскручивать его в воздухе, и белоснежный сдобный ремень будто вырастал из его ладони, превращаясь в лассо, неотвратимую гастрономическую петлю, миновать которой не сможет никто, увидев, как это вершится.

– Я ведь не собираюсь разрушать вашу местечковую омерту, – сказал Полк. – Раз ты дал страшную клятву молчания – это святое! Я искушать тебя не стану. А прояснить кое-какие вопросы тебе придется.

– И что вам от этой ясности? – ощерился Дрист. – Это как в той истории о еврее, подавшем на паперти слепому кусок мацы. Тот ощупал дырчатый тонкий кусок мацы и грустно сказал: слова замечательные, но много неясного…

Полк ухмыльнулся:

– Молодец, Лаксман! Главное, что смысл замечательный. Ты знаешь, что в России называют «крышей»?

– А то!

– Вот и прекрасно! Тебе повезло, что ты встретился со мной…

На лице шимпанзе было написано сомнение в таком неслыханном везении. Но официант принес огнедышащие пиццы и зеленые сталагмитики «хейнекен», которые дымились ледяным паром. Дрист сразу же откусил ломтище, залил раскаленное месиво сыра, овощей и теста протяжным глотком холодного пива и кивал непрерывно головой при этом – да! да! да! – мне очень повезло встретиться с пиццей и пивом, и вежливым федом в придачу, в погожий солнечный день на Семнадцатом причале.

Заглотив наконец невломенный кус, Дрист деликатно рыгнул, прикрывая щербатый рот ладошкой, и проникновенно сказал:

– Уважаемый гражданин начальник из ФБР! Или из ФСБ! Или из ЦРУ! Или какой-нибудь еще бейсашхиты! Спасибо за доброту и вкусный завтрак! Но мне «крыша» – силовое прикрытие – совершенно без надобности… Я человек маленький, безвредный – вон как эти животные!… – Дрист показал на белоснежных чаек, подбирающих на настиле корки хлеба. – Ведь они тоже вроде эмигрантов. Им надо над морем реять, а они тут ходят побираются. Животное, а ума хватает – черт с ним, с морем, на берегу сытнее. Вот и я – если кто там чего бросил ненужное, я подобрать могу. А чтобы самому взять, без спроса, значит, то есть спереть, или, не дай Бог, силой отнять – это никогда в жизни! Да ни за что!

Полк засмеялся:

– Ай-яй-яй, Лаксман! Вы легкомысленно отталкиваете протянутую вам руку дружбы и сотрудничества… Я ведь вас не вербую, мне такие агенты не нужны…

– А чего вы делаете? Приглашаете в Ротари-клуб? – уставился на него Дрист своими круглыми глазками ученой обезьяны.

– У вас, Лаксман, мания величия… Я из-за такого агента, как вы, могу в два счета со службы вылететь! Нет, в агенты я вас не возьму. – Полк снова засмеялся и с удовольствием выпил бокал прохладного пива.

Дрист подумал, что люди здесь в ментовке вообще-то неплохие. И вежливые, конечно. Но недалекие.

Мятый, грязный Дрист, будто ночевавший на помойке, горестно покачал рыжеватой меховой головой:

– Это ваше дело! Но если вы намекаете на интимные отношения, то я вас предупреждаю – я завзятый твердый гетеросексуал…

Полк, похожий на хлыщеватого парня с рекламы Ральфа Лорена, искренне захохотал:

– Ну и ну! Не грубите мне, Лаксман, иначе я вас очень строго накажу…

– Что же вы предлагаете? – осторожно спросил Дрист.

– Прикрыть вас от моих коллег – копов. И от ваших дружков – гангстеров… Мне кажется, что у вас дела – швах…

– А шо такое? – прикинулся дурачком Дрист.