– Учу английский язык… Самое время…
– Прекрасно! Выучить еще один язык никогда не поздно. Немного терпения – и все в порядке…
– По-моему, в английском слова «пациент» и «терпение» однокоренные… К ним хорошо было бы присоединить и слово «арестант»…
Полк смотрел на него сочувственно:
– Мне не хочется, чтобы вы считали себя арестантом. Я решил отпустить вас домой…
– Домой? – удивился Драпкин. – Я был уверен, что вы меня отправите в эмиграционную тюрьму и оттуда на депортацию…
– Я хочу поддержать ваше ходатайство перед властями о натурализации в Штатах… Боюсь, на родине вас ждут не очень веселые перспективы.
– О! Это уж точно! Правда, веселые перспективы меня не ждут нигде. Но я вам очень благодарен. – Драпкин подумал и спросил:
– А что будет с Эммой?
– А у Эммы большие проблемы. Скорее всего ее депортируют в Россию, – сказал Полк. Он был уверен, что Драпкин должен испытать чувство какого-то злого удовлетворения – за то поругание, которому его подвергла здесь эта бойкая баба.
Из своей застекленной начальнической конуры вынырнул Джордан – он продолжал непрерывно разговаривать по телефону, видимо, рапортовал всему начальству. Подошел к Ибрагиму Нассири, которого уже привели в чувство и усадили на стул, и доверительно сообщил:
– Ну ладно, хватит дурковать! Ты арестован, и в соответствии с законом Миранды я объявляю тебе твои права. – И сразу же официально возгласил:
– Вы имеете право хранить молчание… Все, что вы скажете, может быть употреблено против вас в суде в качестве доказательства. Вы имеете право посоветоваться с адвокатом, прежде чем мы начнем задавать вам какие бы то ни было вопросы, а также он может присутствовать на вашем допросе. Если у вас нет средств, чтобы нанять адвоката, то таковой будет назначен вам, прежде чем начнется допрос, если вы этого пожелаете. Даже если вы теперь решитесь отвечать на вопросы без присутствия адвоката, вы продолжаете иметь право перестать отвечать в любое время. Вы также имеете право перестать отвечать на любой вопрос до тех пор, пока не посоветуетесь с адвокатом… Ты грамоту знаешь? – зловеще закончил Джордан. – Тогда распишись вот здесь…
И твердо ткнул пальцем – уже не и нос Ибрагиму, а в протокол.
Драпкин, внимательно прислушивающийся к речи Джордана, сказал:
– Все-таки я думаю, что этот Миранда был очень гуманный человек…
Полк от души захохотал:
– Наверняка! Эрнесто Артуро Миранда, мексиканский нелегал, в двадцать три года был осужден как воришка, грабитель и насильник. Наши стряпчие судились пять лет во всех инстанциях, пока в Верховном суде не доказали, что он был арестован незаконно. Вот тогда и возник закон «Миранда против штата Аризона»…
Драпкин слушал Полка с огромным интересом, потом развел руками:
– Все-таки здесь довольно странная страна…
– Что делать? Так живем, нам нравится. – Полк пожал плечами. – Конечно, наша страна – совсем не рай… Но из того, что придумали людишки для совместного проживания, – это наилучший вариант…
– Может быть, – кивнул Драпкин. – Но для этого как минимум здесь бы надо было родиться… Чертополох, пересаженный в оранжерею, не даст райских яблочек… Вырастет махровый пышный бурьян…
– Вы, Драпкин, пессимист… – усмехнулся Полк. – Ладно, вы пока лишнего по Брайтону не болтайтесь. Устройте себе что-нибудь вроде домашнего санатория… Я вам через пару дней позвоню, вы мне еще понадобитесь…
Драпкин встал. Его правая рука подергивалась в нерешительности, он явно не знал, можно ли протянуть руку для рукопожатия – или же это будет с его стороны фамильярностью.
Полк взял его вялую ладонь, крепко сжал и сказал:
– Я вам желаю счастья…
– Спасибо, – вздохнул Драпкин. – У меня к вам остался вопрос…
– Слушаю, – нахмурился Полк.
– Если власти решат депортировать Эмму, то, наверное, все-таки мне лучше ехать с ней… Я бы ей мог чем-то там помочь…
– Русские говорят: вольному – воля…
Полк подозвал слоняющегося без дела офицера, велел проводить Драпкина на выход и записать его в регистрационный журнал. А сам отправился в коридор и налил из поильной машины коричневой горячей бурды, которую все единогласно договорились называть кофе. Вопрос привычки. Полк, вообще-то говоря, ненавидел этот напиток, но, как и другие миллионы кофеманов, уже не мог без него обходиться. Сколько выпивалось за день этого мерзкого пойла – не подсчитать. К вечеру во рту бушевала кислятина, и, медленно разгораясь, вспыхивала пылающая едким пламенем изжога. Но отказаться от этой гадости не мог – с утра без трех-четырех стаканчиков бурой мутной жижи мозги не шевелились.
Полк уселся снова за свой стол и со спокойной совестью достал из кармана конверт – письмо от отца. Выходя из дома, он встретил в подъезде почтальона, который еще не успел положить в ящик почту – пухлую кучу рекламной макулатуры и конверт со слюдяным окошечком. Письмо отобрал, а макулатуру засунул почтарю обратно в сумку – выкинь, друг, по дороге!
Полк боялся опоздать в управление, еще не предвидя, что копам предстоит их уголовный праздник ловитвы и им будет не до него. Полк уже понял, что сегодня от них никакой помощи не добьешься, поэтому с чашкой бурда-кофе уселся за стол и с удовольствием вскрыл конверт. В окошечке аккуратным круглым почерком был вписан адрес, отец так и не научился, а скорее всего не захотел научиться пользовать компьютер. Он работает всегда на старой пишущей машинке «Смит-Корона», но письма пишет собственноручно.
«Старшему специальному эмоционалу Нью-Йоркского отделения ФБР Стивену Полку».
Полк смотрел на страницу, заполненную ровными, будто рисованными строками, и перед ним стояло худое лицо отца, коричневое, с жесткими морщинами, с вислыми седыми усами, как у Марка Твена.
"Сынок!
Прочитал твое письмо и долго смеялся. Оказывается, мы с разрывом в сорок лет одновременно переживаем кризис возраста. Ты – кризис зрелого возраста, а я, видимо, перезрелого. Со мной все понятно – дыхание старости. Что касается тебя, то ты переживаешь кризис, который является важным эпизодом в развитии думающего и совестливого человека. Тот, кто не пережил этот кризис, остается животным.
Наверное, человек следует своему предназначению, которое проявляется еще в детстве. Мы с мамой смеялись четверть века назад, когда ты привязался к нам с вопросом: «Как удается запихнуть в бутылку большой толстый огурец?» Ты увидел на Кейп-Коде сувенир. Квадратная прозрачная бутылка из-под джина «Бифитер» была запечатана, а внутри был большущий зеленый огурец. Я не мог разгадать этой хитрости, и мама не могла, и никто из наших знакомых не мог тебе объяснить.
Тебе было лет семь, и ты не давал житья никому, пока первым сам не сообразил: пустые бутылки раскладывают на грядке и заводят внутрь росток с завязью. И вырастает огурец внутри бутылки. Думаю, что этот смешной фокус относится и к многим людям – они родились и выросли в бутылке, не догадываясь, что этот прозрачный стеклянный объем – не мир, не свобода, не большая жизнь, а сытое постылое бытие в тепле и защищенности неволи.
Я ни в коей мере не хотел бы ни порицать твою жизнь, ни восхищаться ею. Ты сам избрал свой жизненный путь. Ты хотел, уже став взрослым, угадывать, как огурцы попадают в бутылки. Человек должен проживать свою собственную жизнь, даже если она иногда кажется со стороны безумием. Известно, что епископ Райт, недовольный глупыми затеями своих взрослых сыновей, прислал им письмо:
«Оставьте это, дети, никогда человек не будет летать, ибо это удел ангелов». На другой день братья впервые в человеческой истории взлетели на своем самолете – их звали Уилбур и Орвелл Райт.
Я очень хотел, чтобы ты всю жизнь был свободен, чтобы ты всегда хотел летать. Целую тебя. Будь счастлив".
Полк аккуратно сложил письмо, спрятал в карман. Надо написать несколько строк отцу.
Отец бы наверняка понял, подумал Полк, почему меня так занимает судьба Драпкина, который вырос и прожил целую жизнь в закупоренной бутылке. Потом судьба сорвала ее с каменистой грядки и швырнула через океан, где она вдребезги разлетелась от удара о брайтонскую мостовую. И выполз этот несчастный на волю, оказавшуюся вдруг рабством.
