«И только если больше никого не было в свободной зоне, ты мог наконец-то сделать пас и отправить мяч в сетку ворот», – говорил он. Хоган, может, восхищался бы их стилем, но навряд ли разделил бы их идеалы.

Такие случаи беспокоили Нерца, и он не стал вызывать в сборную прославленных оттянутых форвардов «Шальке»: Эрнста Куцорру и Фрица Шепана (на самом деле он вызвал Шепана для участия в чемпионате мира 1934 года, но заставил его играть на позиции центрального полузащитника). «Нерц, – пояснял Куцорра, – говорил, позволь мне пояснить свою позицию: ты хорош для «Шальке» и не более, меня не впечатляют все эти пасы и движения по футбольному полю. Если ты и Шепан играете вместе, то все заканчивается дриблингом и бесполезной суетой на поле».

Сборная Германии достигла полуфинала в Италии в 1934 году – такой успех позволял надеяться на возможное золото на домашней Олимпиаде в 1936-м. Вместо этого они позорно уступили норвежцам 0:2. Еще более усугубило горечь поражения для Нерца присутствие на матче Гитлера – к тому же, это был единственный матч, посещенный им.

Зепп Хербергер был ассистентом Нерца, позднее он возглавил сборную ФРГ и привел ее к победе на чемпионате мира 1954 года. Но в тот момент он не присутствовал на матче, а наблюдал за игрой Италии против Японии в другом четвертьфинале. О поражении Германии он узнал от одного из тренеров, известие застало его во время обеда, который состоял из пирога со свининой и кислой капусты. Он отреагировал достаточно бурно, отодвинул тарелку с едой и больше никогда не притрагивался к таким пирогам. После этого турнира он сменил Нерца на посту главного тренера сборной Германии и моментально внес изменения в тактику команды, переключившись, в большей степени, на дунайскую модель игры. Он вызвал в команду Адольфа Урбана и Руди Геллеша из «Шальке», а также перевел на позицию центрфорварда весьма пьющего Отто Шифлига, изначально игравшего на позиции оттянутого форварда в «Мангейме». В результате преобразований команда стала очень «гибкой», наиболее показателен был матч 16 мая 1937 года – в товарищеской игре немцы выиграли у Дании в Бреслау (теперь это Вроцлав) со счетом 8:0. «Особенности игры Германии заставили говорить о «стиле роботов», что потом обросло легендами, – писал журналист Герд Крамер, – артистический футбол ликовал».

Однако они не были столь талантливы и артистичны, как австрийцы, и Остмарк (так называли Австрию после аншлюса) доминировал в «примиряющей игре». Хоть он и оброс мифами, факт остается фактом: Синделар в первом тайме не реализовал целую серию шансов для взятия ворот. Учитывая, как часто он губил моменты и терял мяч, а также степень удивления его современников такой игре, провоцировавшей мысли о том, что он подыгрывал Германии, высказывались предположения, что был отдан приказ не забивать мячи, умышленно нанося удары мимо ворот. В конечном счете, в середине второго тайма он все же забил гол, а его друг Карл Сеста удвоил преимущество ударом со штрафного, – он танцевал, празднуя забитый мяч, перед вип-ложей, переполненной высокопоставленными нацистами.

Впоследствии Синделар, который никогда не делал секрета из своих социал-демократических убеждений, неоднократно отказывался играть за объединенную сборную Германии под руководством Зеппа Хербергера. В августе он купил кафе у Леопольда Дрилла, который, будучи евреем, по новому законодательству, был вынужден продать свою собственность за 20 000 немецких марок – что было вполне справедливой ценой или же оскорбительно низкой, все зависит от вашей точки зрения, – и подвергся преследованиям властей за нежелание вывешивать нацистские плакаты. Впрочем, мнение о том, что Синделар был диссидентом, высказывая свои мысли, является преувеличением его оппозиционности.

Утром 23 января 1939 года его друг Густав Гартман в поисках Синделара взломал дверь в его квартиру, которая была расположена на улице Аннагассе. Густав нашел его обнаженным и мертвым, рядом с находившейся без сознания девушкой, Камиллой Кастиньолой, с которой Синделар познакомился десять дней назад. Она скончалась позже в госпитале по той же причине, что и Синделар, – отравление угарным газом из-за неисправного отопления.

Во всяком случае, таков был официальный вердикт полиции после двухдневного расследования обстоятельств его гибели. Публичные слушания, тем не менее, не закончились каким-либо заключением после шести месяцев и позже были закрыты нацистскими властями. В документальном фильме, снятом Би-би-си в 2003 году, Эгон Улбрич, друг Синделара, заявлял, что местные официальные лица были подкуплены и поэтому признали его смерть несчастным случаем, что гарантировало финансирование похорон государством. Однако были приведены и другие трактовки тех событий. В австрийской газете «Kronen Zeitung» от 25 января было опубликовано следующее сообщение: «Все указывает на то, что этот великий человек стал жертвой убийства, его отравили». В своей книге «Баллады о смерти футболиста» Торберг предположил самоубийство и объяснил мотив тем, что он не находил «свое место» в «новом порядке». Позднее появились предположения, что Синделар, или Кастиньола, или же оба они были евреями. Основание так полагать есть – Синделар играл за венскую «Аустрию», команду, которая считалась клубом еврейских буржуа, к тому же он родился в Моравии, именно оттуда многие евреи эмигрировали в столицу. С другой стороны, его семья была католической. Кастиньола, возможно, была еврейкой по происхождению, несмотря на итальянское подданство, однако сумела хорошо скрыть этот факт, поскольку стала совладельцем бара за неделю до смерти. Наибольшее доверие вызывает факт жалобы несколькими днями ранее жильцов того же дома, что один из дымоходов в доме был неисправен. Доступные доказательства свидетельствуют в пользу того, что смерть Синделара была несчастным случаем, и все же чувство, что герой не может так погибнуть, превалирует. Что же еще может быть более символичным, по крайней мере, для романтико-либеральной ментальности, с точки зрения аншлюса Австрии, как не великий атлет, драгоценность венского общества, который был отравлен газом вместе с еврейской девушкой? «Добрые дела Синделара славят город, чьим сыном и гордостью он был до самой смерти, – такие слова написал Полгар в его некрологе. – Он был столь сильно вовлечен во все эти события, что его смерть была неизбежна. Все доказательства указывают на суицид и верность своей родине. Для него жить и играть в футбол в растоптанном, сломанном и униженном городе означало изменить Вене и самому себе… Но как кто-то может так играть в футбол? И продолжать жить, когда жизнь без футбола – ничто?»

До самого конца история о футболе и кафе оставалась героической и одновременно романтичной.

Футбольный бум в СССР пришел поздно и, наверное, поэтому быстро занял радикальное положение, не стесненный исторически сложившимся «правильным» порядком вещей. Британские моряки играли в футбол в доках Одессы начиная с 60-х годов девятнадцатого века, описание в журнале «Hunter» («Охотник») дает представление о хаосе и физических приемах, которые царили во время игры. «Она игралась людьми с крепкими мышцами и сильными ногами – слабак мог быть лишь зевакой в таком беспорядке», – с критикой и потрясением писал их корреспондент.

И только с 90-х годов девятнадцатого века спортом начали заниматься организованно. В России, как и во многих других городах, британцы играли решающую роль. Сперва в Санкт-Петербурге, а потом и в Москве, где Гарри Чарнок, владелец «Мельниц Морозова», основал клуб, который впоследствии стал московским «Динамо», с целью убедить рабочих разнообразить свои выходные еще чем-нибудь, кроме питья водки. Когда советская пропаганда достигла своего пика, она придумала, чтобы спортивный клуб «Динамо», который находился под шефством Министерства внутренних дел и побеждал клубы по всему СССР, выбрал белый и голубой цветами клуба, так как они символизировали воду и небо – два элемента, без которых человек не смог бы жить. На самом же деле Чарнок был родом из Блэкберна и одел свою новую команду в те цвета, за которые болел всю свою жизнь – цвета «Блэкберн Роверс».