Но в то время как британцы обсуждали футбол в пабах, в Австрии эти обсуждения шли в кофейнях. В Британии футбол зародился в публичных школах, но к тридцатым годам стал игрой рабочего класса; в Центральной же Европе это была игра англофилов из среднего класса, которую быстро подхватил рабочий люд, но не менее быстро за игру принялись и интеллектуалы.

Футбол в Центральной Европе – это также и урбанистический феномен, концентрировавшийся вокруг Вены, Будапешта и Праги. Это были те города, где культура кофеен была развита сильнее всего в мире.

В эпоху заката империи Габсбургов кофейня процветала, став таким общественным салоном, местом, где смешивались мужчины и женщины из всех социальных классов, но все же эта культура носила артистический оттенок, богемный характер. Люди читали здесь газеты, обсуждали почту, играли в карты и шахматы. Политики использовали кофейню для встреч и дебатов, а интеллигенция обсуждала все последние новости дня: искусство, литературу, театр, а в двадцатые годы – и футбол.

У каждого клуба была своя территория в стране кофеен, где встречались игроки, болельщики, функционеры и журналисты. Фаны «Аустрии» встречались в кафе «Парсифаль», фанаты «Рапида» – в «Холубе». Однако центром футбольной жизни в межвоенные годы было «Ринг Кафе». Ранее оно было полностью оккупировано фанатами крикета из числа англофилов, но к 1930 году превратилось в центр большого футбольного сообщества. Согласно статье в «Welt am Montag», после войны кафе стало «своеобразным революционным парламентом друзей и фанатов футбола; нельзя было говорить о превалировании фанатов одного клуба – здесь были представители всех клубов Вены».

Сейчас кафе «Парсифаль» носит имя своего нового владельца – «Cafe Hummel». Но футбол там все еще смотрят!

Влияние футбола на массовую культуру становится более ясным, если посмотреть на карьеру центрфорварда «Рапида» Йозефа Уридила. Он был родом с окраин Вены, из рабочего района, и его прямолинейный, откровенный стиль игры символизировал пролетарское происхождение клуба. Он стал первым футбольным героем кофеен, а в 1922 году – героем песни Германа Леопольди «Сегодня играет Уридил», которая была настолько успешной, что о нем узнали даже те, кто не увлекался футболом. Он начал участвовать в рекламе множества продуктов от мыла до фруктового сока, и в феврале 1924 выступил в дансинг-холле в качестве конферансье, а в кинотеатрах шел фильм «Pflicht imd Ehre», в котором Йозеф играл самого себя.

И это была та среда, в которую ворвалась «Вундертим» Хуго Майзля. Эта команда начала зарождаться в конце двадцатых годов, и несмотря на то, что стартовала не очень успешно, в итоге им не хватило всего одного очка до первого места в Центральной европейской лиге – тридцатимесячном турнире, в котором также участвовали Чехословакия, Венгрия, Италия и Швейцария. Проиграв трижды в четырех играх на старте, затем они разгромили венгров (5:1) и итальянцев (3:0). Однако публика в «Ринг Кафе» не была удовлетворена таким результатом и агитировала за вызов в сборную Маттиаса Синделара, талантливого и умного форварда венской «Аустрии», клуба, который был плотно связан с еврейской буржуазией.

Он был центрфорвардом нового типа, игроком столь изящного телосложения, что его прозвали «Бумажный человек». Вокруг него была аура невесомого таланта, такая легкая и изящная, что писатели сравнивали его талант со своим: прекрасное чувство времени и драмы, талант одновременно спонтанной и довольно тонкой работы. Фридрих Торберг писал в 1978 году: «Он был обладателем несметных богатств сюжетов и идей, и никто не мог предсказать, в какой манере он сыграет. У него не было никакой системы в игре, не говоря уже о каких-то шаблонах. У него была только… гениальность».

Хуго Майзль, впрочем, в нем сомневался. Синделар дебютировал в сборной в 1926 году в возрасте 23 лет, но Майзль хоть и считался представителем авангарда футбольной мысли, но в душе был консерватором. Все, что он делал в тактическом плане, – это ностальгическая попытка воссоздать игру «Рейнджерс» образца турне 1905 года: он настаивал на хитросплетениях комбинационной игры, отказывался от третьего защитника и считал, что центрфорвард должен быть мощным истуканом, кем-то вроде Уридила.

Оба, и Уридил, и Синделар, были из семей моравских иммигрантов, оба выросли в европейских трущобах, и оба стали очень знаменитыми (Синделар также сыграл самого себя в кино, а к своей зарплате футболиста получал прибавку за участие в рекламе наручных часов и молочных продуктов), но более между ними не было ничего общего. Опять же процитируем Торберга: «Их можно сравнивать только по популярности. В технике, изобретательности, умениях, в культурном плане они были похожи словно танк и вафля».

В итоге в 1931 году Майзль поддался давлению общественности и вернулся к Синделару. Эффект превзошел все ожидания, и 16 мая 1931 года Австрия уничтожила Шотландию (5:0). Спустя два с половиной года после того, как «волшебники с Уэмбли» разгромили родоначальников футбола, они сами были в подобной манере разбиты новыми «волшебниками». Впрочем, в составе сборной не было ни одного игрока «Селтика» или «Рейнджерс», на поле вышло семь дебютантов, Даниэль Лиддл в самом начале игры получил травму, а Колин Макнаб на поле был просто статистом после того, как получил серьезный удар по голове в конце первого тайма. Но «Daily Record» нисколько не сомневались в том, свидетелями чего они стали: «Полное превосходство! И нет никаких оправданий!» Лишь героическая игра вратаря Джона Джексона позволила избежать еще большего унижения.

Учитывая, что двумя днями ранее Англия была разгромлена в Париже французами со счетом 2:5, эта неделя стала переломным моментом, после которого уже невозможно было отрицать, что весь остальной мир догнал Британию в футбольном искусстве (что не мешало британским газетам и футбольным авторитетам продолжать настаивать на собственном превосходстве). Венская «Газета рабочих» прекрасно уловила настроение того времени: «Если даже мы и разочарованы тем, что не увидели идеальных шотландцев, какими мы их считали еще вчера, то мы увидели новых триумфаторов, талантливых носителей истинного мастерства. 11 футболистов, 11 профессионалов – конечно, есть в жизни вещи и поважнее, но это было настоящее признание венского эстетизма, воображения и страсти».

Но для «Вундертим» это было только начало. Играя традиционную 2–3–5 с элегантным атакующим центрхавом Йозефом Шмистиком, но с необычным центрфорвардом, который придавал невероятную гибкость построения всей схемы, команду стали называть не иначе как «Дунайский вихрь». Австрия выиграла девять и свела вничью два из последующих одиннадцати матчей, забив 44 гола и победив в Центральной европейской лиге. Кофейни торжествовали – их подход оказался успешным, в основном благодаря Синделару, который в их слегка романтичных взглядах едва ли не был самим олицетворением кофеен. «Он играет в футбол так, как гроссмейстер играет в шахматы: с широкой мыслью, просчитанными передвижениями, постоянно выбирая лучший из имеющихся вариантов», – писал театральный критик Альфред Полгар в некрологе для «Pariser Tageszeitung» – статье, знаменитой тем, сколь много фундаментальных тем было в ней затронуто.

Галеано использовал аналогию с шахматами, чтобы описать новых уругвайцев двадцатых годов, позже то же самое сделал и Анатолий Зеленцов, рассказывая о киевском «Динамо» Валерия Лобановского. Влияние Хогана и его навязчивой идеи контроля мяча быстрыми короткими передачами оставалось более чем сильным, и Полгар писал об этом так: «Он был непревзойденным охотником за мячом, начинателем множества неожиданных контратак, неисчерпаемых тактических финтов, следовавших сразу же после настоящих атак, хитростей, которые вспышками мастерства оставляли соперника в дураках».

Что примечательно, он предвосхитил мысль, высказанную биологом-эволюционистом Стивеном Джей Гулдом – идею об «универсальности превосходства». «Я не отрицаю отличия в стиле и сущности спортивного и обычного превосходства, но мы, конечно, заблуждаемся, приписывая его только к какой-то природной интуиции… Великие спортсмены уже не могут быть успешными только благодаря подаркам природы их телу… И самой интересной характеристикой выдающихся спортивных результатов становится невозможность ментального регулирования основных требуемых умений – необходимое действие нужно проводить столь быстро, что нет никакой возможности принимать последовательные сознательные решения». «Судя по всему, у него были мозги в ногах, – писал Полгар о Синделаре, – и он вытворял замечательные, неожиданные вещи на бегу. Самая соль – в его ударах, которые он наносил, находясь спиной к воротам, это позволяло осознать все величие разыгрываемой им на поле пьесы».