Когда квартет Смитти-Смит наконец-то закончил, трое девушек просто сияли в ответ на вежливые аплодисменты, и лишь четвертая — виолончелистка — выглядела так, словно хотела провалиться сквозь землю.

Пенелопа вздохнула. Ее, по крайней мере, во всех ее неудачных Сезонах, не вынуждали выставлять напоказ свои недостатки перед высшим светом, как этих бедных девочек. Ей всегда позволялось стоять в тени, спокойно парить у периметра комнаты, наблюдая, как других девушек приглашают на танцы. О, ее мать, конечно, тянула ее туда или сюда, стараясь разместить ее на пути любого приемлемого джентльмена, но это было ерунда — ничто! — по сравнению с тем, что заставляли делать бедных девочек Смитти-Смит.

Хотя, сказать по правде, три из этих четырех девушек, казались блаженно не сознающими свою музыкальную неуместность. Пенелопа лишь улыбнулась и захлопала в ладоши. Она, конечно, не собиралась уничтожать их коллективное заблуждение.

И если теория леди Данбери была верна, леди Уислдаун не напишет ни слова об этом музыкальном вечере.

Аплодисменты прекратились довольно быстро, и скоро все вокруг вежливо беседовали со своими соседями, периодически глазея на скудно заставленный стол с освежающими напитками, стоящий в конце зала.

— Лимонад, — пробормотала Пенелопа сама себе.

Превосходно. Ей было ужасно жарко — что она думала, когда одевала такой толстый бархат этим теплым вечером? — и к тому же прохладный напиток охладил бы не только ее, но и ее разгоряченные чувства.

Следует упомянуть, что Колин как раз попался в ловушку леди Данбери, и ему пришлось беседовать с ней, так что для Пенелопы это был идеальный момент, чтобы спастись бегством.

Но как только Пенелопа взяла стакан с лимонадом в руку, она услышала такой знакомый голос Колина позади себя, бормочущий ее имя.

Она обернулась, и прежде чем подумать, как ей следует вести себя с ним, она сказала:

— Я прошу прощения.

— Ты?

— Да, — заверила она его, — По крайней мере, я так думаю.

Его глаза весело блеснули.

— Беседа становиться все более интригующей.

— Колин!

Он протянул ей руку.

— Пройдешься со мной по комнате?

— Я не думаю —

Он придвинул свою руку поближе к ее руке на дюйм или около того, но намек был ясен.

— Пожалуйста, — произнес он.

Она кивнула, и допила свой лимонад.

— Ладно.

Они молча шли вместе почти в течение целой минуты, затем Колин сказал:

— Я хотел бы извиниться перед тобой.

— Это я грубо выскочила из комнаты, — указала Пенелопа.

Он наклонил голову к ней, и она увидела, как на его губах играла снисходительная улыбка.

— Я едва могу назвать это ‘грубо’, — сказал он.

Пенелопа нахмурилась. Она, вероятно, не должна была убегать в таком гневе, но теперь, когда она это сделала, она даже гордилась этим. Не каждый день женщина позволяет себе такой драматический выход.

— Ладно, я не должна была так сильно бушевать, — пробормотала она, сама не понимая, что бы это могло значить.

Он вопросительно выгнул бровь, но не стал спрашивать.

— Я хотел бы принести извинения, — повторил он, — Что был таким плаксивым маленьким сопляком.

От таких слов Пенелопа споткнулась и чуть было не упала. Она подхватил ее за руку, затем сказал:

— Я понимаю, что в моей жизни есть много, много всего, за что я должен быть благодарен. За что я всегда благодарен, — проговорил он, его лицо не улыбалось, выглядел он при этом немного робко.

— Было непростительно грубо жаловаться тебе на свою жизнь.

— Нет, — сказала она, — Я провела весь вечер, раздумывая над тем, что ты сказал, в то время, как Я…

Она сглотнула, облизнув губы, которые внезапно стали очень сухими. Она провела весь день, раздумывая над тем, что ему сказать, и как ей казалось нашла правильные слова, но сейчас, когда он стоял здесь рядом с ней, она не могла думать об их ужасно неудобном разговоре.

— Стакан лимонада? — вежливо спросил Колин.

Она покачала головой.

— Ты абсолютно прав в своих чувствах, — наконец выпалила она. — Возможно, они совсем не такие, какие ощущала бы я, будучи на твоем месте, но ты прав во всем. Но —

Внезапно она замолчала. Колин почувствовал, что отчаянно хотел бы узнать, что она собиралась сказать.

— Но, что, Пенелопа? — спросил он ее.

— Ничего.

— Для меня это не ничего, — ее рука была в его, и он легонько сжал ее, давая ей понять, что он хочет узнать, что она хотела сказать.

Сначала он не думал, что она отреагирует, а затем, когда он уже начинал думать, что его лицо треснет от вежливой улыбки, которую он так тщательно держал на лице — они все-таки были на публике, и ему не нужны были лишнее внимание — она вздохнула.

Это был чудесный звук, странно успокаивающий, спокойный и мудрый. И от этого он захотел узнать ее поближе, узнать о чем она думает, и услышать ее сердцебиение.

— Колин, — мягко сказала Пенелопа, — Если ты недоволен своей нынешней жизнью, ты должен сделать что-нибудь, чтобы ее изменить. Это, действительно, просто.

— Это то, что я и делаю, — сказал он, небрежно пожимая плечами, — Моя мать обвиняет в постоянных сборах и отъездах из Англии из-за прихоти, но правда в том —

— Ты уезжаешь, когда снова разочаровываешься в своей жизни, — закончила она за него.

Он кивнул. Она поняла его. Он не был уверен, как это произошло, или что это действительно было, но Пенелопа Физеренгтон поняла его.

— Я думаю, тебе стоит опубликовать свои дневники, — сказала он.

— Я не могу.

— Почему?

Он остановился, выпуская ее руку. У него не было нормального ответа, лишь небольшое странное покалывание в сердце.

— Кто захочет читать их? — в конце концов, спросил он.

— Я бы прочитала их, — ответила она искренне. — Элоиза, Фелиция…— добавила она, загибая свои пальцы на каждом имени. — Твоя мать, и, конечно же, леди Уислдаун, — добавила она с лукавой улыбкой. — Она так много пишет про тебя.

Ее светлый юмор был заразителен, и Колин не смог подавить улыбку.

— Пенелопа, если считать, что дневники будут читать лишь те люди, кого я знаю, то не стоит их издавать.

— Почему не стоит? — ее губы задрожали. — Ты знаешь много людей. К тому же, если подсчитать Бриджертонов —

Он схватил ее за руку. Он не знал откуда такой порыв, но он резко схватил ее за руку.

— Пенелопа, прекрати.

Она лишь засмеялась.

— Элоиза говорила мне, что у тебя просто кучи и кучи кузенов, и —

— Хватит, — предупредил он.

Но он улыбался, говоря это. Пенелопа посмотрела вниз на свою руку в его ладони, затем сказала:

— Много людей захотят почитать о твоих путешествиях. Возможно, сначала это будет из-за того, что ты довольно известный человек в Лондоне, но совсем скоро они поймут, какой ты хороший писатель. И тогда, они будут требовать еще.

— Я не хочу, чтобы у меня был успех, лишь из-за того, что ношу имя Бриджертон, — сказал он.

Она выдернула руку, и сердито уперла руки в бока.

— Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? Я только что тебе сказала, что —

— О чем это вы тут вдвоем болтаете? — рядом с ними появилась Элоиза.

Выглядела она очень, очень любопытной.

— Ничего, — они оба пробормотали почти одновременно.

Элоиза фыркнула.

— Не оскорбляйте мои чувства. Это совсем не похоже на ничего.

Пенелопа посмотрела на нее так, словно в любой момент могла дыхнуть огнем, как рассерженный дракон.

— Твой брат, просто оказался довольно тупым, — проговорила Пенелопа.

— Ну, в этом нет ничего нового, — сказала Элоиза.

— Э, погодите, — воскликнул Колин.

— Но, почему, — Элоиза потихоньку прощупывала почву, и полностью игнорировала Колина, — он оказался довольно тупым?

— Это личное дело, — прошипел Колин.

— Что делает его все более интересным, — проговорила Элоиза.

Она с надеждой посмотрела на Пенелопу.

— Прости, — сказала Пенелопа, — Я не могу тебе ничего рассказать.

— Я не могу поверить в это! — воскликнула Элоиза, — Ты не собираешься мне ничего рассказывать.