Вокруг них собралась небольшая толпа, и его слова могли слышать ни только Пенелопа и леди Данбери, но не очень заботился об этом.

— Колин!

Он повернулся, и увидел Гиацинту, которая проталкивалась сквозь толпу, таща за собой Фелицию Физеренгтон, и спеша в его сторону.

— Что она говорила? — спросила Гиацинта, затаив дыхание, — Мы пытались добраться сюда побыстрей, но здесь была такая давка.

— Она сказала именно то, что ты ожидала от нее услышать, — ответил он.

Гиацинта скривила личико.

— Мужчины никогда не умеют преподносить сплетни. Я хочу услышать точные слова.

— Это очень интересно, — неожиданно произнесла Пенелопа.

Что-то в ее задумчивом голосе привлекло всеобщее внимание, и толпа вмиг успокоилась и замолчала.

— Говори, — потребовала леди Данбери, — Мы все слушаем.

Колин ожидал, что от такого требования Пенелопе станет неловко, но та внутренняя стойкость, которая у нее появилась несколькими минутами ранее, все еще была с ней, поскольку она стояла прямо и гордо.

— Почему кто-то открывает сам себя, и говорит, что она леди Уислдаун?

— Из-за денег, разумеется, — ответила Гиацинта.

Пенелопа покачала головой.

— Да, но разве вы не думаете, что леди Уислдаун сейчас довольно богатая. Мы все платили за ее газеты долгие годы.

— Господи, она ведь права! — воскликнула леди Данбери.

— Возможно, Крессида просто стремилась привлечь всеобщее внимание, — предположил Колин.

Это не была такая уж невероятная гипотеза; Крессида потратила большую часть своей жизни, стараясь быть в центре внимания.

— Я думала об этом, — сказала Пенелопа, — Но неужели, она по-настоящему хочет такого внимания? Леди Уислдаун нанесла оскорбления довольно большому количеству людей за эти годы.

— Никого, кто имеет какое-нибудь значение для меня, — сказал Колин.

Затем, когда стало очевидно, что его собеседницам требуется объяснение, он добавил:

— Разве вы не заметили, что леди Уислдаун оскорбляет тех людей, которые нуждаются в оскорблении.

Пенелопа деликатно откашлялась.

— Я упоминалась, как перезревший цитрус.

Он отмахнулся от ее возражения.

— Не считая моды, разумеется.

Пенелопа решила не возвращаться больше к этому вопросу, она просто посмотрела на Колина долгим оценивающим взглядом, затем повернулась к леди Данбери и сказала:

— У настоящей леди Уислдаун нет резона открывать саму себя. Крессида, очевидно, именно так и подумала.

Леди Данбери неожиданно лучезарно улыбнулась, затем ее лицо немного нахмурилось.

— Я думаю, мне придется дать ей две недели, чтобы она придумала свои “доказательства”. Честная игра и все такое.

— Мне, со своей стороны, очень интересно, с чем же она придет через две недели, — произнесла Гиацинта, повернувшись к Пенелопе, она добавила:

— Я тебе говорила, что ты очень умна, не так ли?

Пенелопа скромно покраснела, затем она повернулась к своей сестре, и сказала:

— Нам пора, мы должны идти, Фелиция.

— Так скоро? — спросила Фелиция, и к своему ужасу, Колин осознал, что он тоже произносит те же самые слова.

— Мать хотела, чтобы мы вернулись домой пораньше, — сказала Пенелопа.

Фелиция выглядела очень озадаченной: — Она так хотела?

— Она так хотела, — решительно подтвердила Пенелопа, — И, кроме того, мне немного нехорошо.

Фелиция хмуро кивнула.

— Я пойду, отдам приказания лакею, и прослежу, чтобы наш экипаж был подан к крыльцу.

— Нет, оставайся здесь, — произнесла Пенелопа, кладя руку на плечо сестры. — Я прослежу за этим.

— Я прослежу за этим, — неожиданно заявил Колин.

Действительно, как можно оставаться джентльменом, когда леди приходиться все делать самой?

И затем, прежде даже, чем он осознал, что он делает, он ускорил отъезд Пенелопы, и она покинула бал, так и не услушав его извинений.

Он подумал, что должен был считать весь вечер по этой причине крайне неудачным, но, по правде сказать, он не мог так сделать.

В конце концов, он провел неплохой вечер, в котором лучшие пять минут, он просто держал ее за руку.

Глава 12

Как только Колин на следующее утро проснулся, он понял, что до сих пор, так и не принес извинений Пенелопе. Строго говоря, вероятно в этом больше не было необходимости, даже притом, что они едва поговорили вчера на балу у Максфилдов, они пришли к молчаливому перемирию.

Однако Колин не думал, что он будет чувствовать себя нормально до тех пор, пока не скажет слова:

“Прости меня”.

Это было, по его мнению, очень правильная вещь.

Он все-таки джентльмен, в конце концов.

И, кроме того, ему хотелось увидеть ее сегодня утром.

Он сходил в дом Номер Пять на завтрак со своей семьей, но он рассчитывал попасть к себе домой, после встречи с Пенелопой, так что он запрыгнул в свой экипаж для поездки к дому Пенелопы на Маунт-стрит, хотя расстояние до него от дома матери было совсем небольшое, и почувствовал себя ленивым, раз он поехал в экипаже.

Он удовлетворенно улыбнулся и откинулся назад на сиденье, наблюдая чудесный весенний пейзаж в окно экипажа. Сегодня был один из тех прекрасных весенних дней, когда все вокруг цвело и распускалось. Солнце сияло, он чувствовал возбуждение, охватившее его, утром у него был отличный завтрак…

Жизнь просто не может быть лучше, чем сейчас.

И он ехал в экипаже, чтобы увидеть Пенелопу

Колин не хотел анализировать, почему он с таким нетерпением стремиться увидеть ее; это были именно та вещь, о которой неженатому мужчине в возрасте тридцати трех лет вообще не хотелось думать.

Вместо этого, он просто наслаждался чудесным утром: солнцем, воздухом, даже тремя опрятными особняками, мимо которых он проехал на Маунт-стрит, чтобы оказаться перед домом Пенелопа.

Не было ничего отдаленно интересно или оригинального ни в одном из них, но сегодня было такое чудесное утро, что они казались просто очаровательными, стоя рядом с друг другом и красуясь стенами из серого портлендовского камня.

Это был удивительный день, теплый и безмятежный, солнечный и спокойный…

За исключением того, что когда он начал подниматься с сидения, его глаза уловили небольшое движение через улицу.

Пенелопа.

Она находилась на углу Маунт и Пентер-стрит, причем стояла так, что никто не смог бы ее увидеть из окна дома Физеренгтонов. И она забиралась в наемный экипаж.

Очень интересно.

Колин нахмурился, мысленно постучав себя по лбу. Это не было интересно. О чем, черт подери, он думает? Это совсем не было интересным. Это могло бы быть интересным, если бы она была, скажем, мужчиной. Или это было бы интересно, если бы экипаж принадлежал Физеренгтонам, а не был старым и потрепанным наемным кэбом.

Но нет, это была точно Пенелопа, которая точно была не мужчиной, и она залазила в экипаж одна, по-видимому, направляясь в какое-то абсолютно не подходящее место, потому что если бы она собиралась сделать что-то соответствующее и нормальное, она бы забиралась в экипаж Физеренгтонов. Причем с одной из своих сестер, или с горничной, или с кем-нибудь еще, но ни в коем случае, черт подери, ни одна.

Это не было интересно, это было очень глупо.

— Глупая женщина, — пробормотал он, выпрыгивая из своего экипажа, с намерением мчаться к потрепанному кэбу, выломать дверь, и вытащить ее оттуда.

Но, как только он выбрался из своего экипажа, его охватило то же самое безумие, заставляющее его блуждать по свету.

Любопытство.

Несколько проклятий сорвалось с его языка, все самоуничижительные. Он не мог ничего с собой поделать. Это была так непохоже на Пенелопу, уезжать не понятно куда в наемном кэбе; он должен знать, куда она направляется.

И так, вместо того, чтобы некоторым насильственным способом, вбить в нее немного здравого смысла, он направил свой экипаж вслед за наемным кэбом, на север прямо через Оксфорд-стрит, где, конечно, думал Колин, Пенелопа просто намеривалась посетить какую-нибудь лавку. Можно найти целый ряд причин, по которым она не стала использовать экипаж Физеренгтонов. Возможно, он поврежден, или в плохом состоянии одна из лошадей, или Пенелопа собралась купить подарок кому-нибудь, и хотела держать это в секрете.