— Ох, да, неужели?

Его подбородок слегка опустился вниз, намекая на кивок.

— И когда, ты упорно цепляешься за мои плечи, когда я целую тебя — это хорошая вещь.

Ее карие глаза расширились настолько восхитительно, что он вынужден был добавить:

— Разве не так?

И затем, она удивила его.

— Вот так? — спросила она, кладя свои руки ему на плечи.

Ее тон был дразнящим, ее глаза флиртовали.

Боже, как он любит, когда она его удивляет.

— Тогда начнем, — сказал он, — Ты должна, — он накрыл одной своей рукой ее маленькую ручку, буквально вдавливая ее пальчики в свое плечо, — держаться за меня немного упорнее.

— Понятно, — пробормотала она. — Так что ты говоришь, я не должна тебя никогда отпускать?

Он думал лишь мгновение.

— Да, — ответил он, осознавая, что в ее словах лежит более глубокий смысл, намеривалась она в них его вложить или нет. — Это именно то, что я говорю.

А затем слова стали излишни. Он прижался своими губами к ее мягким губам, оставаясь нежным в течение нескольких секунд, пока его голод не настиг его. Он целовал ее с такой страстью, какой, сам не ожидал от себя. Это не было желание — точнее, это было не просто одно желание.

Это была необходимость в ней.

Это было странное ощущение, горячее и неистовое, внутри него, заставляющее его предъявлять на нее свои права, заставляющее его буквально клеймить ее, показывая всему окружающему миру, что она принадлежит ему.

Он отчаянно хотел ее, и у него не было никакой идеи, как же ему ждать этого еще целый месяц до свадьбы.

— Колин? — пробормотала, задыхаясь, Пенелопа, как только он легонько опустил ее спиной на софу.

Он целовал ее подбородок, нежную шею, его губы были слишком заняты, что бы что-нибудь ответить, кроме глухого: — М-м?

— Мы …Ох!

Он улыбнулся, поскольку он мягко прикусил ее мочку уха. Если бы она смогла закончить предложение, значить он еще не одурманил ее настолько, насколько должен был.

— Ты что-то сказала? — пробормотал он, затем поцеловал ее в губы, чтобы помучить ее.

Он на секунду убрал свои губы с ее губ, давая ей возможность, задыхаясь прошептать: — Я просто —.

Затем он поцеловал ее снова, почувствовав удовлетворение, когда она застонала от желания.

— Я сожалею, — проговорил он, руками исследуя под низом ее платья, лаская и гладя нежную кожу ее ног. — Ты что-то сказала?

— Я сказала? — непонимающе спросила она, ее глаза подернулись пеленой.

Он потихоньку перемещал руки выше, пока они не защекотали заднюю часть ее колена.

— Ты что-то сказала, — утвердительно прошептал он, прижимая ее бедра к своему телу, потому что он честно думал, что сейчас просто вспыхнет, если не сделает это.

— Я думаю, — прошептал он, скользя рукой по мягкой коже ее бедра, — Что ты собиралась мне сказать, что ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе здесь.

Она часто задышала, затем застонала, потом с трудом пробормотала:

— Я не думаю, что это то, что я собиралась сказать.

Он улыбнулся, губами прикоснувшись к ее шее.

— Ты уверена?

Она кивнула.

— Так ты хочешь, чтобы я остановился?

Она отрицательно закачала головой. Отчаянно и неистово.

Он может взять ее сейчас, неожиданно понял Колин. Он может любить ее прямо сейчас на материнской софе, и мало того, что она позволит ему это сделать, она еще будет наслаждаться так, как сможет лишь женщина.

Это не было бы завоеванием. Это не было бы соблазнением.

Это могло быть чем-то большим. Может даже …

Любовь.

Колин замер.

— Колин? — прошептала она, открывая глаза.

Любовь?!

Это было возможно.

— Колин?

Или, может быть, это и было.

— Что-то не так?

Не то, чтобы он боялся любви, или не верил в нее. Он просто не … ожидал ее.

Он всегда думал, что любовь приходит к мужчине, как удар молнии: ты слоняешься на какой-нибудь вечеринке, безумно скучая, а затем ты видишь женщину, и мгновенно понимаешь, твоя жизнь изменилась навсегда. Так было с его братом Бенедиктом, и только небеса ведают, как счастливы он и его жена Софии в их собственном загородном домике.

Но с Пенелопой … это пришло к нему. Изменения были небольшими, еле заметными, почти летаргическими, и если это и есть любовь, ну …

Была ли это любовь, он просто не знал! Он изучал ее вблизи, внимательно, думая, что, может быть, он найдет ответ на этот вопрос в ее глазах, или в растрепанных волосах, или в том, что лиф ее платья был немного спущен. Может быть, если он ее достаточно хорошо изучит, он узнает.

— Колин? — прошептала она, в ее голосе прозвучало беспокойство.

Он поцеловал ее снова, на сей раз довольно решительно и жестко. Если это любовь, разве не стало бы это очевидно, когда они поцеловались? Но если мозг и тело живут своей отдельной жизнью, тогда поцелуй явно в союзе с его телом, потому что его разум в этот момент просто расплывался, а тело жаждало большего.

Проклятье, сейчас он испытывал почти настоящую боль. Он не может сделать это в гостиной своей матери, на ее софе, даже если Пенелопа желает этого, также сильно, как и он.

— Мы не можем сделать это здесь.

— Я знаю, — сказала она, ее голос был так печален, что его рука снова опустилась на ее колено, и он почти забыл свое решение отодвинуться от нее.

Он думал энергично и быстро. Возможно, он сможет сейчас заняться с ней любовью, и никто в это время не войдет к ним. В его текущем состоянии, так или иначе, это будет смущающее быстрой попыткой.

— Когда же свадьба? — почти прорычал он.

— Через месяц.

— Почему бы, не пожениться через две недели?

Она раздумывала мгновение.

— Взятка или шантаж. А, скорее всего и то, и другое. Наших матерей будет не так-то просто уговорить.

Он застонал, на одно восхитительное мгновение, прижавшись к ней бедрами, затем решительно поднялся. Он не мог взять ее сейчас. Она станет его женой. Было еще множество времени для недозволенного кувыркания на диванах, но, по крайней мере, ее первый раз, должен произойти в их постели.

— Колин? — спросила она, поправляя свою одежду, и приглаживая волосы, даже при том, что не было никакого способа привести их в подобающий вид без расчески, зеркала, и возможно, даже горничной.

— Что-то не так? — она посмотрела на него.

— Я хочу тебя, — прошептал он.

Она пораженно уставилась на него.

— Я просто хочу, чтобы ты знала это, — проговорил он, — Я не хотел бы, чтобы ты могла подумать, будто я остановился потому, что ты не привлекаешь меня или потому что не сказала “пожалуйста”.

— Ох, — она выглядела так, словно что-то хотела сказать, она казалась, невероятно счастливой после его слов. — Спасибо, за эти слова.

Он взял ее за руку и дружески сжал ее.

— Я выгляжу в полном беспорядке? — спросила она его.

Он кивнул.

— Но ты — мой беспорядок, — прошептал он.

И он был невероятно рад этому.

Колину нравилось ходить пешком, и фактически, он довольно часто ходил пешком, чтобы проветрить мозги. Поэтому не было ничего удивительного в том, что весь последующий день он ходил по Блюмсбари … Фитзровии …Мэрилибон и по некоторым другим соседним районам Лондона. Он бродил так до тех пор, пока не осознал, что стоит в центре Мэйфер, на Гросвенорской площади, прямо перед Гастингс-Хаусом, городским домом Герцогов Гастингских, последний из которых был женат на его сестре Дафне.

Они всегда разговаривали, разговаривали по душам, а не просто болтали, как это было с остальной семьей. Из всех его родных братьев и сестер, Дафна была ему ближе всех по возрасту, они всегда старались поговорить по душам, даже, несмотря на то, что они не так часто виделись, из-за его постоянных путешествий, и семейной жизни Дафны.

Дом Гастингсов был одним из тех огромных особняков, которые можно повсюду встретить в Мэйфер и Сент-Джеймс. Большой и квадратный, построенный из элегантного портлендского камня, он выглядел по-герцогски, довольно внушительно и великолепно.