— Какой скандал? — спросила она.

— Который произойдет тогда, когда откроется, кто она, — произнес он.

— Она не леди Уислдаун! — настаивала она.

Колин резко выпрямился на стуле, его глаза засветились новой идеей.

— Знаешь, — сказал он, довольно напряженным голосом, — Не имеет значение, является ли она леди Уислдаун или нет.

Пенелопа тупо уставилась на него в течение нескольких секунд, затем пробормотала:

— Ну, где же еда. Я должно быть немного не в себе. Разве мы не провели последние десять минут, положительно сходя с ума, пытаясь узнать, кто она?

Словно в ответ на реплику, в комнату вошел Бриарли с тяжело нагруженным подносом. Пенелопа и Колин в молчании смотрели, как дворецкий раскладывал закуски.

— Не хотели бы вы, чтобы я разложил вам все по тарелкам? — спросил он.

— Нет, все в порядке, — быстро сказала Пенелопа. — Мы сможем справиться сами.

Бриарли кивнул, и как только разложил столовые приборы, и наполнил два стакана лимонадом, вышел из комнаты.

— Послушай меня, — сказал Колин, вскакивая на ноги, и прикрывая дверь так, чтобы дверь легко касалась дверного проема (но при этом технически оставалась открытой, чтобы нельзя было придраться к правилам приличия).

— Разве ты не хочешь что-нибудь поесть? — спросила Пенелопа, держа тарелку перед собой и заполняя ее различными мелкими закусками.

Он схватил кусок сыра, съел его в два, довольно неделикатных, укуса, затем продолжил:

— Даже если Элоиза не является леди Уислдаун — хотя, я все же думаю, это именно она — это не имеет значения. Потому что если я подозреваю, что она леди Уислдаун, то найдутся такие, которые ее так же будут подозревать.

— Ты так считаешь?

Колин понял, что протягивает вперед руки, и остановил их прежде, чем успел схватить ее за плечи и хорошенько потрясти.

— Это не имеет значения! Разве ты не понимаешь! Если кто-нибудь укажет пальцем в ее сторону, она будет погублена.

— Нет, — сказала Пенелопа, казалось, прилагая большие усилия, чтобы разжать зубы, — она будет погублена, если только она, и в самом деле, леди Уислдаун!

— Как ты сможешь доказать это? — спросил Колин, вышагивая туда-сюда. — Как только пойдут слухи, ущерб будет уже нанесен. Они дальше развиваются уже сами.

— Колин, у тебя напрочь исчез здравый смысл еще пять минут назад.

— Нет, ты дослушай меня, — он повернулся лицом к ней, и был захвачен чувством такой силы, что не смог бы отвести глаз от ее лица, даже если бы вокруг рушился дом.

— Предположим, я скажу всем, что я совратил тебя.

Пенелопа замерла.

— Ты была бы погублена навсегда, — продолжал он, приседая на корточки, возле края софы, так чтобы их лица находились на одном уровне.

— Не имело бы значения то, что мы даже не целовались. Это, моя дорогая Пенелопа, и есть сила слова.

Она выглядела застывшей, лицо ее сильно покраснело.

— Я … я не знаю, что сказать, — запнувшись, пробормотала она.

И затем произошла самая причудливая вещь в его жизни. Он внезапно понял, он тоже не знает, что сказать. Он совсем забыл о слухах и силе слова, обо всей этой ерунде, единственной вещью, о которой он мог думать в тот момент, это о поцелуе и …

И —

И —

Великий Боже, он хотел поцеловать Пенелопу Физеренгтон. Пенелопу Физеренгтон!

Он мог сказать — это то же самое, что поцеловать сестру.

Кроме одного — он украдкой бросил на нее взгляд; она выглядела необыкновенно привлекательной, и он удивился, как же он раньше не замечал, что она не его сестра, и к тому же довольно привлекательная молодая женщина.

Она определенно не была его сестрой.

— Колин? — его имя, шепотом слетело с ее губ, ее глаза восхитительно мигали и одурманивали, как это могло случиться, что он до сих пор не заметил, какого интригующего оттенка они были?

Как расплавленное золото возле зрачка. Он никогда не видел ничего, подобного этому, хотя он ее видел сотни раз до этого.

Он встал — внезапно, шатаясь, словно пьяный. Лучше всего, если они не будут на одном и том же уровне. Было гораздо труднее отсюда смотреть в ее глаза.

Она тоже встала.

Проклятье!

— Колин? — голос ее звучал едва слышно. — Могу я попросить тебя об одном одолжении?

Можно назвать это мужской интуицией, можно назвать это безумием, но очень настойчивый голос, внутри него кричал, что, чего бы она ни хотела, это была очень плохая идея.

Но, он, однако, был идиотом.

Он точно, им был, поскольку, он сначала почувствовал, как двигаются его губы, затем услышал голос, ужасно похожий на его собственный: — Конечно.

— Ты не хотел бы —

Просто фраза. Но он уже испугался.

— Ты не хотел бы поцеловать меня?

Каждую неделю, кажется, имеется приглашение, которое желаннее всех остальных, а приз этой недели — получить приглашение к графине Максфилд, которая устраивает грандиозный бал в ночь на понедельник.

Леди Максфилд не частая гостья здесь в Лондоне, но она очень популярна, так же как и ее муж. Ожидается, что довольно много холостяков придут на этот бал, включая мистера Колина Бриджертона (если конечно, он не заболел от истощения после четырех дней, проведенных с десятью внуками Бриджертонов), виконта Барвика и мистера Майкла Анстрадер-Уэзерби.

Ваш автор ожидает, что много достойных и не состоящих в браке молодых леди захотят посетить этот бал, после публикации этой колонки.

Светская хроника Леди Уислдаун, 16 апреля 1824

Его жизнь закончилась.

— Что? — спросил он, зная, что моргает, как сумасшедший.

Ее лицо приобрело более глубокий оттенок темно-красного цвета, чем было вообще возможно, и она быстро отвернулась.

— Ничего, — пробормотала она, — Забудь, все, что я сказала.

Колин подумал, что это очень хорошая идея.

Но затем, только он успел подумать, что все вернется на круги своя (или, по крайней мере, он смог бы притворяться, что все вернулось на круги своя), она резко повернулась обратно, глаза ее горели таким страстным огнем, что он удивился, и немного испугался.

— Нет, я не собираюсь забыть это, — закричала она, — Я всю свою жизнь провела, забывая и то, и это, никогда и никому не говоря, что я действительно хочу

Колин попытался что-нибудь сказать, но для него быстро стало ясно, что он не может вымолвить ни слова. В любую минуту, сейчас он умрет. Он был уверен в этом.

— Это не будет означать, — сказала она, — Это ничего не будет значить, и я никогда не буду ожидать от тебя из-за этого, но я могу завтра умереть, и —

— Что?

Ее глаза были огромными и трогательными, и молили, и —

И он почувствовал, как его решение убежать тает.

— Мне двадцать восемь лет, — сказала она тихо и грустно. — Я всего лишь старая дева, и меня никогда не целовали.

— Пере…пере…перес…

Он знал, что он всегда знал, что говорить; и он был уверен, что был совершенно членоразделен несколькими минутами ранее. Но сейчас, он казался неспособным произнести ни одного слова.

А Пенелопа продолжала говорить, ее щечки, восхитительно розовые, и ее губы двигались так быстро, что он не мог не спрашивать себя, на что это будет похоже, когда они прикоснуться к его коже, его шее, плечам и … другим местам.

— Я собираюсь быть старой девой и в двадцать девять, — сказала она, — Я буду старой девой и в тридцать. Я могу умереть завтра, и —

— Ты не собираешься завтра умирать! — каким-то образом, к нему снова вернулся голос.

— Но я могу! Я могу, и это убивает меня, потому что —

— Ты бы уже была мертва, — проговорил он, думая, что его голос звучит довольно странно и бесплотно.

— Я не хочу умереть, не попробовав хотя бы один поцелуй, — в конце концов, закончила она.

Колин мог придумать сотни причин, почему целовать Пенелопу Физеренгтон, было очень плохой идеей, первая была в том, что он по настоящему хотел ее поцеловать.