— Колин! — его имя вырвалось из ее рта в странном полузадушенном крике.

Он просто не мог этого сделать —

Его губы, прикоснулись к ее соску, и прежде, чем она даже успела почувствовать его жар, ее буквально подбросило вверх от удивления и не только от него, ее бедра бесстыдно прижались к его телу, он обнял ее, прижимая к себе, и словно наслаждаясь этим.

— Ох, Колин, Колин! — задыхалась она, ее руки обняли его, прикоснулись к его спине, отчаянно ощупывая и прикасаясь к его мускулам, ничего не желая, кроме как держать его, прикасаться к нему, и никогда не позволить ему уйти.

Он дернул за свою рубашку, высвобождая ее из бридж, для нее это послужило сигналом, ее руки заскользили у него под рубашкой по горячей коже спины. Она никогда прежде не прикасалась к мужчине; она вообще так никогда не дотрагивалась до кого-либо, кроме, может быть, самой себя, но даже в этом случае, она не смогла бы так легко коснуться собственной спины.

Он простонал, когда она прикоснулась к нему, затем напрягся, когда ее пальцы заскользили по его горячей коже. Ее сердце буквально запрыгало от радости. Ему нравится; ему нравится, когда она к нему прикасается. У нее не было до этого вообще никакого опыта, она была несведущей в этом деле, но ему нравилось.

— Ты совершенство, — прошептал он, горячо обдувая ее кожу, его губы прокладывали дорожку из поцелуев по нижней части ее подбородка.

Его рот словно заявлял на нее права снова, в этот раз с возрастающим пылом. Его руки опустились на ее ягодицы, сжимая и лаская их, прижимая ее к своему возбужденному телу.

— О, Боже, как я хочу тебя, — задыхаясь, выдавил он, прижимаясь своим бедрами к ее телу. — Я хочу раздеть тебя, утонуть в твоей манящей глубине, и никогда не отпускать тебя.

Пенелопа застонала от желания, не в состоянии поверить, какое огромное количество удовольствия она смогла почувствовать, просто услышав эти простые слова. Он заставил ее почувствовать себя порочной, греховной, и — ох — такой желанной.

Она хотела, чтобы это никогда не закончилось.

— О, Пенелопа, — застонал он, его губы и руки становились все неистовее. — О, Пенелопа. О, Пенелопааа, о-о, —

Он поднял голову. Очень резко.

— О, Боже.

— Что случилось? — спросила она, безуспешно пытаясь подняться с сиденья.

— Мы остановились.

У нее заняло некоторое время, чтобы осознать значение этих слов. Если они остановились, это значит, что они почти достигли цели своего места назначения, которое было … Ее дом.

— О, Боже!

Она начала неистово дергать лиф своего платья, чтобы вернуть его на место.

— Мы не можем попросить водителя, чтобы он продолжал ехать?

Она и так уже доказала себе, что является законченной распутницей. Так что не будет большого вреда, если к списку ее грехов добавиться и бесстыдство.

Он схватил за лиф ее платья, и быстро поднял его на место.

— Какая вероятность того, что твоя мать все же не заметит мой экипаж под окнами вашего дома?

— Фактически, довольно неплохая, — сказала он, — Но Бриарли заметит непременно.

— Ваш дворецкий сможет узнать мой экипаж? — спросил он с недоверием.

Она кивнула.

— Ты приезжал на днях. Он всегда помнит такие вещи.

Его губы мрачно и решительно скривились.

— Очень хорошо, — проговорил он. — Поправь волосы, и прими более приличный вид.

— Я могу пробежать в мою комнату, — сказала Пенелопа, — Никто не увидит меня.

— Я сомневаюсь в это, — зловеще проговорил он, заправляя рубашку в бриджи и приглаживая волосы.

— Нет, уверяю тебя —

— И я уверяю тебя, — сказал он, повышая голос, — Тебя увидят.

Он облизнул пальцы и пригладил волосы.

— Я прилично выгляжу?

— Да, — солгала она.

По-правде говоря, он выглядел довольно взбудоражено с растрепанными волосами.

— Хорошо, — он выпрыгнул из экипажа, и протянул ей руку.

— Ты тоже собираешься войти в дом? — спросила она.

Он посмотрел на нее так, словно она ненормальная. — Ну конечно.

Она не сдвинулась с места, слишком озадаченная его действиями, чтобы отдать ногам приказ идти.

Не было никакой причины, по которой он должен был бы сопровождать ее внутрь дома. Приличия на самом деле не требовали это, и —

— Ради Бога, Пенелопа, — сказал он, схватив ее за руку, и дергая вниз.

— Ты собираешься выйти за меня замуж или нет?

Она ударилась об тротуар

Пенелопа была — по крайней мере, по ее собственному мнению — гораздо более грациозной, чем другие люди думали об этом. Она хорошо танцевала, могла играть на фортепьяно, и могла передвигаться по переполненному залу, не врезаясь в большое количество людей и мебель.

Но когда Колин сделал свое, можно сказать, такое занимательное предложение, ее нога — в этот момент находящаяся на полпути от экипажа до земли — нашла лишь воздух, ее левое бедро — бордюр, а голова — ботинки Колина.

— Господи, Пенелопа, — воскликнул он, приседая рядом с ней на корточки, — С тобой все в порядке?

— Все отлично, — сумела выдавить она, ища дыру в земле, которая должна была только что открыться, чтобы она могла залезть в нее и там умереть.

— Ты уверена?

— Это, действительно, ерунда, — ответила она, держась за щеку, которая, она была уверена, теперь носила совершенный отпечаток носка ботинка Колина

— Просто, сильно удивилась, вот и все.

— Почему?

— Почему? — эхом откликнулась она.

— Да, почему?

Она заморгала. Раз, другой, третий.

— Э-э, ну, это, должно быть, было связано с твоим упоминанием о браке.

Он рывком поставил ее на ноги, почти выворачивая ее плечо в процессе.

— Хорошо, что ты думала, я должен был сказать?

Она недоверчиво уставилась на него. Он спятил?

— Не это, — в конце концов, тихо ответила она.

— Я не законченный хам, — проговорил он.

Она очистила свои рукава от грязи и мелких камешков.

— Я никогда не говорила кем ты был, я лишь —

— Я могу заверить тебя, — продолжил он, выглядя смертельно обиженным, — Я никогда не веду себя так, как я себя вел, с женщиной твоего положения, не предлагая прежде руку и сердце.

Рот Пенелопа открылся, заставляя ее чувствовать себя, как сова.

— Разве у тебя нет ответа? — настойчиво спросил он.

— Я все еще пытаюсь осознать то, что ты сказал, — призналась она.

Он упер руки в бока, и уставился на нее с определенной нехваткой терпения.

— Ты должен признать, — сказала она, она опустила голову так, чтобы сомнительно видеть его сквозь ресницы. — Это действительно звучало так, словно ты, э-э — как ты это сам сказал — уже сделал предложение до этого.

Он нахмурился.

— Ну, конечно, я признаю. Теперь возьми меня руку прежде, чем начнется дождь.

Она подняла голову и посмотрела на чистое голубое небо.

— При скорости, с которой ты идешь, — сказала нетерпеливо, — Мы будем торчать здесь еще в течение нескольких дней.

— Я … хорошо … — она откашлялась, — Конечно, ты можешь простить мне мой недостаток самообладания перед лицом такого огромного сюрприза.

— Ну, и кто сейчас ходит по кругу? — пробормотал он.

— Прошу прощения?

Его рука сильнее сжала ее руку.

— Давай просто пойдем в дом.

— Колин! — почти завопила она, и, не смотря себе под ноги, споткнулась о ступеньки крыльца. — Ты уверен, что —

— Ни разу в жизни не был так уверен, как сейчас, — ответил он, почти небрежно.

Он казался весьма довольным собой, что несколько озадачивало ее, потому что она готова была держать пари на все свое состояние — а как леди Уислдаун, она накопила немалое состояние — что он не собирался предлагать ей выйти за него замуж, до того момента, пока его экипаж не остановился перед входом в ее дом.

Возможно, даже до того момента, пока слова не слетели с его губ.

Он повернулся к ней.

— Мне постучать?

— Нет, я —

Он постучал, можно даже сказать, чересчур громко.