По правде говоря, в них больше не было нужды, поскольку все соседи приняли их беду близко к сердцу. Соседи собрали пожертвования и прислали им всевозможные подарки. Так что пока Джинни лежала в постели и даже после ее выздоровления, они получали столь щедрые подарки, о которых раньше никогда не мечтали. Но все эти пожертвования Джим втайне ненавидел и вздохнул с облегчением, когда они прекратились. Его штрек в Грамблере приносил неплохие доходы, и они больше не нуждались в благотворительности. Им лишь было необходимо стереть воспоминания о той ночи.

Росс перестал вышагивать и посмотрел на песок. Перед ним встала извечная загадка старателя. Что таится в недрах этой земли - богатства или разочарование? Время, работа и терпение...

Росс вздохнул и глянул на небо, предвещавшее дождь. Даже если случится самое худшее, то по-крайней мере они дадут тем немногим шахтерам шанс прокормить свои семьи. Все сходились в том, что во всем графстве условия сейчас хуже, чем когда-либо, да и во всей стране.

Условия едва ли могли быть хуже, думали они, с трехпроцентной надбавкой за сверхурочную работу.

Вся страна пришла в упадок после неравной борьбы с Францией, Голландией и Испанией, братоубийственной войны с Америкой и угрозы появления новых врагов на севере. Упадок выражался как в материальном смысле, так и в духовном. Двадцать пять лет назад Британия была владычицей мира, но падение с пьедестала оказалось слишком чувствительным. Мир наконец-то наступил, но страна осталась слишком истощенной, чтобы оправиться от последствий войны.

Стойкий двадцатисемилетний премьер-министр удерживал свое шаткое кресло от настроенных против него коалиций; но оппозиция не теряла надежды. Даже на мир и реформы следовало изыскать средства; за последние пять лет налоги подскочили на двадцать процентов, а новые налоги были крайне непопулярны. Налог на землю, налог на жилье, на слуг, на количество окон. Налоги на лошадей и шляпы, кирпичи и черепицу, полотно и ситец. Еще один налог на свечи ударил прямиком по беднякам. Прошлой зимой рыбаки из Фоуи спасали свои семьи от голода, кормя их моллюсками.

Пройдет не меньше пятидесяти лет, поговаривали некоторые, пока положение не исправится.

Даже в Америке, сказали Россу, царит не меньшее разочарование. До сих пор Соединенные Штаты объединяла лишь ненависть к британской власти, но стоило только устранить эту помеху, как дали о себе знать послевоенные проблемы. Казалось, вся страна стоит на грани распада на местные автономные республики, враждующие между собой, как города средневековой Италии. Поговаривали, что Фридрих Великий, играя своими подагрическими пальцами на пианино во дворце Сан-Суси в Потсдаме, заметил, что страна стала столь неуправляемой, что в самую пору скинуть Георга III и поставить нового короля. И это замечание даже нашло отклик среди легкомысленных членов корнуолльского общества.

Благодаря непрерывной контрабандной торговле между французским и собственным побережьем, корнуольцы знали или ощущали множество других вещей. Возможно, Англия и пришла в упадок, но и в Европе дела не слаще. Время от время из-за пролива до них доходили странные отголоски вулканических волнений. Неприязнь к извечному врагу и не уступавшая ей преданность новому союзнику склонили Францию бросить золото и своих солдат на помощь делу американской свободы. В результате страна получила дополнительный долг в размере четырнадцати миллионов ливров военных издержек, и теоретические и практические знания в области внедрения революции в умы и плоть своих мыслителей и солдат. Оковы европейской деспотии дали трещину в самом уязвимом месте.

За эти два года Росс почти не встречался ни с кем из родственников или представителей своего сословия. Подслушанный им разговор в библиотеке в день крестин Джеффри Чарльза посеял в нем презрение к ним. И хоть Росс не признавался себе, что на него каким-либо образом подействовали сплетни Полли Чоук, он понимал, о чем они треплют языком, и ему претила сама мысль об их обществе. Раз в месяц, из простой вежливости, он ехал справиться о здоровье прикованного к постели Чарльза, который не желал ни умирать, ни выздоравливать. Но когда Росс встречал там общество, то никогда не присоединялся к светской болтовне. Его в отличие от них не так интересовало возвращение Мэри Фитцгерберт с континента или скандал, разыгравшийся вокруг колье французской королевы. В графстве было немало семей, которым не хватало хлеба и картошки, чтобы не умереть с голоду. Росс хотел, чтобы этим семьям помогли продовольствием, дабы эпидемии, свирепствовавшие в декабре и январе, не нашли среди населения легкую добычу.

Когда Росс заговаривал об этом, его слушатели сначала чувствовали себя неловко, а под конец уже обиженно. Упадок горнодобывающей промышленности и повышенные налоги больно ударили по многим из них. Они и так старались разрешить те тяжелые проблемы, с которыми им приходилось сталкиваться. И если их усилия были каплей в море, то на их взгляд, Росс делал не больше. Единственное, что общество было не готово принять, так это любую форму ответственности за текущие невзгоды или поправки к законам, чтобы те предлагали иные, менее душераздирающие способы облегчения жизни, нежели работный дом или дорога на кладбище. Даже Фрэнсис не мог этого понять. Росс чувствовал себя вторым Джеком Триппом, проповедующим с пустой кафедры.

На пути домой Росс поднялся на вершину холма и увидел вышедшую ему навстречу Демельзу. У её ног трусил Гаррик, как маленький шетландский пони.

Демельза вприпрыжку подбежала к нему.

- Джуд сказал мне, - произнесла она, - что шахта наконец-таки откроется!

- Как только наймем рабочих и купим оборудование.

- Урааа! Гаррик, отстань. Я очень рада. В прошлом году мы все сильно расстроились, когда уже было решили, что всё улажено. Гаррик, успокойся. Она будет такой же большой, как и Грамблер?

- Пока нет,- Росса забавляла её радость. - Довольно небольшая шахта для начала.

- Уверена, вскоре она станет большой с огромными дымовыми трубами и прочими штуками.

Они вместе стали спускаться с холма. Обычно Росс не обращал на нее особого внимания, но сегодня любопытные взоры остальных заставили его украдкой бросать на нее взгляды. В подросшей и расцветшей девушке уже нелегко было признать того щуплого полуголодного оборвыша, которого он окатывал водой под водокачкой.

За прошлый год произошло еще больше перемен. Демельза теперь превратилась в полноправную экономку. Пруди была слишком ленива, чтобы гореть желанием что-либо делать, когда существовать возможность увильнуть. Нога тревожила её еще пару раз, и когда она вновь поднялась с постели, то ей было легче вертеться на кухне, готовить себе чай или выполнять легкую работу, нежели изобретать и готовить обеды, что так нравилось Демельзе. Эта забота упала с плеч Пруди; Демельза никогда ею не командовала и охотно исполняла и свои обязанности, так с чего же было Пруди протестовать?

За исключением одной злобной перебранки, жизнь на кухне стала более мирной, чем в те времена, когда ее населяли только Пруди с Джудом. Между троицей установились крепкие приятельские отношения, и Пэйнтеры никогда не порицали дружбу Росса с девушкой. В последнее время Росс часто чувствовал себя одиноким и был рад компании. Верити больше не решалась приходить, и Демельза заняла её место.

Иногда она даже проводила с ним вечера. Всё началось с того, что она спросила его распоряжений по ферме и за разговором осталась. После этого два или три вечера в неделю она сидела вместе с ним в гостиной.

Из двух собеседников Демельза, конечно же, была более уступчивой, поддерживая разговор, когда он чувствовал на то желание, или обращалась к книге, когда он изволил читать, или послушно выскальзывая из комнаты, когда её общество становилось нежелательным. Росс по-прежнему сильно пил.

Демельза была не совсем идеальной экономкой. Хотя она неплохо справлялась с повседневными заботами, временами сказывался ее темперамент. Ею по-прежнему овладевали "настроеньица", как их называла Пруди. Тогда она могла переплюнуть в сквернословии Джуда, и даже однажды едва его не поколотила. В такие мгновения у нее напрочь исчезало чувство осторожности, и даже хозяйство не оставалось в стороне.