Постоянно деньги куда-то нужны, постоянно их во что-то вкладываю. При этом зарабатываю, но снова трачу. Так, для примера: только на Русско-Американской компании я получил почти миллион рублей дивидендами. Моё поместье приносит сейчас прибыль почти в сто тысяч рублей. Моё участие в Торгово-Промышленном товариществе и в сети ресторанов принесло существенную прибыль — более полумиллиона рублей. Миасское золото все же отдал в казну, но имею с него немалый доход

И можно было бы этим цифрам даже не удивляться, если бы произошла инфляция и рубль перестал быть той тяжёлой валютой, какой он являлся до моего появления в этом времени. Но миллион рублей до сих пор остаётся настолько безгранично огромными деньгами, что вряд ли в России даже сейчас, когда людей богатых стало больше, найдётся более полусотни человек, имеющих состояние свыше миллиона рублей.

Я всё время куда-то спешу, всё время возникают проекты, требующие срочных финансовых вложений. И часто вкладываюсь и в государственные проекты.

Главное казначейство работает более-менее расторопно, но даже в будущем добиться мгновенных поступлений из бюджета было невозможно. Чего уж говорить о нынешнем времени, где коммуникации развиты несравненно хуже, а порой присутствуют откровенная лень и исключительное манкирование своими обязанностями. Конечно, бороться с этим нужно. Но заразу под названием «лень» победить нельзя. Как и откровенную человеческую глупость.

Я ездил по районам города. Конечно, Еропкин расстарался. Город получался на загляденье — прямо мечта любого промышленника. Растянутый на многие квадратные километры, Луганск представлял собой отдельные районы с предприятиями и жилыми секторами вокруг них.

Жилищами для рабочих были деревянные домики — все однотипные, с тремя жилыми комнатами, хозяйственным помещением, которое условно можно было назвать кухней, и ещё одним небольшим помещением, похожим на санузел, если бы только мы додумались провести туда водопровод.

Тут же небольшой огород в шесть-семь соток, небольшой хлев, где могли содержаться некоторые животные или сарай для инструментов.

Таким образом получался добротный дом для относительно комфортного проживания даже немалой семьи. По крайней мере, условия из трёх, а то и больше комнат, да ещё и под двускатной крышей, где у доброго хозяина могли появиться комнаты на втором этаже, — это был огромный шаг вперёд. Жилья с такими условия у большинства крестьян нет, и они даже не знают, что подобное вообще возможно.

Были здесь уже построены и порядка двадцати четырёхэтажных кирпичных многоквартирных домов. И Луганск на данный момент становился городом с максимальным распространением унитазов. Этот аспект надо будет как-нибудь обязательно запечатлеть на страницах создаваемой прямо сейчас Луганской летописи. Три доходных дома оснащены… О чудо! Полноценными санузлами по два на каждом этаже. Роскошь невиданная, на самом деле.

Все эти районы были расположены кольцом вокруг предприятия, например текстильной фабрики. Так что те сто двадцать три работника ткацкой мануфактуры, семнадцать работников ателье, более полусотни работников народной школы и двух детских приютов — все они имели шаговую доступность к своим рабочим местам: не более двадцати минут ходу от дома.

И да, детские сады здесь есть, как и медицинская изба. Правда, слово «детский сад» не прижилось, и такие дошкольные учреждения назывались приютами.

Раз уж кидать деньги в эту чёрную дыру, засыпать строительство серебром и золотом, я решил сделать действительно город мечты для жизни. Потом поймем, что можно оставить и работает, а что явное излишество.

Именно здесь, впервые в России, мы собирались апробировать многоуровневую систему контроля за рождаемостью, воспитанием детей и образованием населения. Уже сложившаяся схема из будущего пока представлялась полётом фантазии для зарождающейся философской школы Просвещения. Нужно ощутить на опыте, чтобы понять что к чему.

Кстати, я рассчитывал на то, что, несмотря на грядущую войну, сюда всё-таки приедет молодой и дерзкий философ Франсуа Вольтер. С одной стороны, мне всё ещё было важно, чтобы образ России в Европе и мире ассоциировался с прогрессом и необычайно социально направленными проектами.

С другой стороны, если быть откровенным, очень хотелось утереть нос всем европейцам. Ведь если они побывают в Луганске, то непременно восхитятся им. Пусть потом пишут о русской сказке и мечте. Нечего наше крепостничество хаять. Сами как-нибудь справимся. Уже работа идет.

Вот только, несмотря на бизнес-планы, окупиться всё это могло не раньше, чем лет через пятнадцать. И это при самых благоприятных прогнозах. Уж слишком много денег было вложено в эту сказку.

Нужно было бы сказать спасибо моему прошлому, а именно тому понятию социальной справедливости, отпечатку внутри меня старого коммуниста, что я не коплю деньги в кубышке и мало уделяю внимания строительству и роскошному обустройству собственных дач и домов.

Иначе уже скоро я мог бы войти в историю как самый богатый человек XVIII века. Многие меня таковым и считают. Но это лишь те люди, которые мало знакомы с проектами, в которых я участвую финансово.

— Это другой мир! — восхищалась Юля. — Я словно попала в какую-то сказку. Никогда не думала, что такое вообще возможно. И денег не жалко на подобное.

После сегодняшней экскурсии по большей части районов Луганской агломерации расширенные, удивлённые глаза моей супруги всё ещё не приходили в норму. Был момент, когда я даже беспокоился, как бы прелестные глазки жены не выкатились из глазниц.

— Ты великий человек! — сказала жена, и я чуть было не поперхнулся плекавицей.

Уж больно понравились эти котлеты, так что и сегодня мы ими ужинали.

— Скажешь тоже… — смутился я.

— А тут и слов подобрать нельзя… Я тоже хочу такой город построить. Ведь рабочие-строители освобождаются? — продолжала удивлять меня жена.

— Да, освобождаются. Но большая часть их будет отправлена на ускорение строительства Мариуполя, часть — на строительство Одессы, — сказал я, а потом усмехнулся и добавил: — Юлечка, всё это строительство обошлось более, чем в семь миллионов рублей. Петя Шувалов до сих пор, как подумает об этом, так и прикладывается к рюмке, чтобы сбить своё расстройство.

— Ты за Петра Ивановича не беспокойся. Когда ты проводил совещание с директорами луганских заводов, а его отправил отдыхать, я с Петей поговорила… — она подошла ко мне, наклонилась, обняла сзади, поцеловала в лысеющую макушку…

Вот же напасть. Я лысею. В таком-то возрасте.

— Петя в тебе души не чает. Мне даже кажется, что, если бы стоял выбор, кого казнить — тебя или Лизу, — он выбрал бы её. И не только он. Я же твоя жена, так что учусь от тебя премудростям и хитростям, — Юля рассмеялась. — У меня ведь своя Тайная канцелярия, только бабская. И пусть Мавра Егоровна всё ещё предана Елизавете Петровне, но, скорее, сделает так, как скажет Пётр Иванович Шувалов, её муж, а вот любовница Пети весьма словоохотливая дама. И другие жёны своих мужей ищут во мне подругу и нередко рассказывают то, что стоило бы утаить.

— Ты сможешь разложить всё это на бумаге? — подобрался я.

К каждому чиновнику, занимающему высокий пост, приставлен свой куратор из Тайной канцелярии. Его задача — собирать сведения о тех, от кого зависит развитие России.

И далеко не всегда это получается. Чиновники уже поняли, что находятся под колпаком, и ведут себя зачастую, как агенты в тылу врага. А тут такой подарок. Ведь всем известно: лучше женщины, властвующей в постели мужчины, никто о его делах не расскажет.

— Нет, прости. Рассказывать не стану, — удивила меня Юля.

— Ты не понимаешь серьёзность вопроса? — напрягся я, демонстративно освобождаясь от её объятий.

— Доверься мне. Если что-то будет серьёзное, я тебе сразу скажу. Но если бы я не поклялась и не дала слово, что не буду рассказывать всё подряд, мне бы никто не доверился. Тебя ведь боятся. Я даже не понимаю почему. Ведь за последние пять лет были казнены не больше ста человек, и то по делу, чаще всего ужасные душегубцы. А вороватых чиновников ты ссылаешь, конфискуешь имущество… но не убиваешь.