Успокаивал.
Райдо сильный. Она не видела, она слышала тогда. Даже тот, другой, не был настолько громким… и у Райдо, пожалуй, получилось бы убить.
— Сейчас мы спрячемся, и будем с тобой сидеть тихо-тихо. Хочешь, я расскажу тебе сказку?
В каморке оказалось достаточно места для Ийлэ и корзины. На пол она постелила одеяло, сложенное вчетверо. Свечу закрепила на канделябре, который уцелел, верно, потому что был не позолоченным, но честным, бронзовым. Правда, тем, кто выносил из дома вещи было невдомек, что бронза эта разменяла не одну сотню лет…
…и работа мастера, опять же.
…кто ценит работу мастера?
Бронзовый олень, покрытый зеленоватою патиной, точно плесенью, по-прежнему был горделив и прекрасен. Рога его некогда держали дюжину свечей, и дюжина у Ийлэ имелась, но она благоразумно решила свечи поберечь.
— Вдруг нам долго еще ждать?
Если говорить вслух, то не так жутко. И время вновь тянется. Ждать Ийлэ умеет.
Умела.
— Давным-давно мир принадлежал людям. Отец говорил, что многие миры принадлежат только им, у них дар — находить пути, а мы только и способны, что идти по следу… это не совсем сказка. Я, признаться, сказок и не помню, а вот его истории… у него замечательные истории были, и рассказывать он умел, в отличие от меня. Но я постараюсь.
Ийлэ пристроила малышку на коленях.
— Ты тяжелой стала. Это хорошо. Я рада, что мы обе живы… и быть может, когда-нибудь найдем свою дорогу. Старый мир умирал. Его источники рождались уже мертвыми, а лоза превращалась в терний. Земля иссыхала. Из нее тянули силы, пытаясь отсрочить гибель, но лишь ускоряли ее. Говорят, во всем была виновата королева, которая обезумела от любви… на самом деле любовь, наверное, светлое чувство… или нет? Я не знаю. Я не успела, а теперь уже поздно.
Огонек свечи дрожал, и отблески света расползались по медной шкуре оленя.
— Говорят, та королева полюбила мужчину… не короля, конечно, королей не бывает, но он, глупый, не ответил взаимностью. Такое тоже случается. Ей бы забыть его, а она не смогла. Ревновала. Сердцу ведь не прикажешь, да? Так говорят. Я не знаю. Я бы попробовала приказать… королева — это ведь больше, чем просто женщина… а она позволила себе забыть об этом.
Буря смолкла.
Это ненадолго, кружит, вьюжит, подбирается к старой башне.
Слушает сказку.
— Я думаю, она очень долго пыталась смириться. И быть может, полюбить кого-нибудь другого… не смогла. Ей бы трон передать, и уйти к лозе первородной, так делают, когда не остается, ради чего жить. Я слышала, что делают, а она… она решила иначе. Она убила ту, другую, женщину, которую полагала соперницей… и детей ее тоже убила… и мужчину, потому что уже давно не любила — только ненавидела… она осталась одна. Так сказал отец.
Нани хмурилась.
И ерзала, пытаясь выбраться из мехового плена.
— Тише, — попросила Ийлэ. — Скоро уже конец. Я вот думаю, что ей было очень-очень больно, поэтому она хотела болью поделиться… чтобы все, чтобы каждый услышал… отец говорил, что королева — это… это не только титул, что она сама — Лоза воплощенная… и Терний тоже… в каждом есть и лоза, и тернии. Им нельзя ненавидеть, но та, другая, забыла об этом. И ненавистью отравила Лозу, а Терний сделался ядовит. Многие умирали вместе с ней…
Сказка забытого мира… а в новом, в который ушли альвы, какие сказки будут рассказывать?
— Ей это нравилось. Наверное, все бы закончилось печально… для альвов, но королеву убили. Я думаю, это было непросто, потому что она была очень осторожна… она мстила всем и не успокоилась бы, пока остался хоть кто-то живой.
Ийлэ провела пальцем по щеке дочери.
Теплая.
И удивительно мягкая, такие щеки бывают только у детей…
— К сожалению, мир был обречен, слишком сильно изменила его королева. И тогда альвы сделали невозможное — открыли путь. Мой отец сказал, что они вырезали у королевы сердце, которое стало камнем… тем самым камнем, залогом, который они отдали новому миру. И никто из нашего народа не способен нарушить клятву, данную на камне…
Нани широко зевнула.
— Говорят, что перед самой смертью она поняла, что сотворила, что раскаялась даже… изменилась… и если бы не изменилась, новый мир не пустил бы беглецов. Страшная сказка. И глупая даже. Смысла в ней нет совершенно. Детям надо рассказывать другие… наверное, если попросить Райдо, он купит книгу с детскими историями. Я попрошу. Когда он вернется.
…когда?
Время тает восковой свечой, Ийлэ считает капли, которые почти слезы. И не слушает бурю, которая разыгралась снаружи. Воет. Рыдает. Встает на дыбы. И голос ее, кажется, на все лады повторяет имя Ийлэ. Нельзя прислушиваться.
Обманет.
Уведет.
Ийлэ знает, на что способны подобные бури…
…тело найдут ближе к весне. А то и вовсе не найдут, лес голоден и с благодарностью примет кости, опутает корнями, затянет покровом ярких трав, отвлекая внимание.
Его право.
Сколько она сидела? Долго. Баюкала Нани.
Кормила.
Перепеленала и рассказала новую историю, уже про другую королеву, которая очень хотела полюбить, но сердце ее было каменным…
Странно, что истории отца были через одну о королевах.
Но время все равно шло, и песни, которых Ийлэ знала немного, заканчивались. Она пела их шепотом, порой перевирая слова, но от этого песни не становились хуже.
Жаль, что колыбельных она не знала вовсе.
Или знала, но забыла?
Как бы там ни было, но Нани дремала и с нею задремала сама Ийлэ, все-таки ожидание утомляет. Или не ожидание, но подспудный, запертый страх, который нашептывал, что прятаться бессмысленно — все одно найдут.
Она очнулась от холода, который пробрался в складки мехового одеяла, и еще оттого, что рука затекла, и нога, и лежать было неудобно — в бок впился острый сучок, угрожая продрать и куртку, и свитер, и саму кожу.
Ийлэ осторожно перевернулась на живот.
Села.
Темно. И темнота кромешная, такая, в которой легко потерять себя же. Она прикоснулась к лицу и с облегчением выдохнула, ощутив это прикосновение.
— Нани? Сейчас, родная… свеча погасла, но у нас есть другая… и третья тоже… и вообще, темнота — если разобраться, не так уж и плохо, особенно, когда прячешься… — Ийлэ нащупала плетеный бок корзинки и меховую полсть.
Она слышала дыхание дочери, и нить ее жизни видела явно, плотную, яркую.
Хорошо.
Свечи вот нашлись не сразу, и с огнем Ийлэ возилась долго.
Сколько она спала?
По ощущениям — долго, но можно ли ощущениям верить? Прежняя свеча догорела, а была она толстой, из плотного воска сделанной. И по прежней памяти, ее хватило бы на часа два… или три даже? На два — точно. Если так, Райдо должен был бы вернуться.
А его нет.
Это еще не повод для паники. Что бы ни случилось в городе, Райдо выпутается… просто задерживается немного, вот и все.
— Я сейчас, — Ийлэ произнесла это шепотом.
Малышка спала, и во сне нахмурилась, явно не одобряя подобного неразумного поведения. Райдо велел ждать его. Ийлэ подождет. И высовываться она не собирается, не настолько безумна, просто…
…ждать дальше невозможно.
Она выскользнула за дверь и прислушалась.
Тишина.
И в ней отчетливо слышно завывание ветра. Голос тонкий, надрывный, точно ветер этот жалуется. Темнота. Свеча в руке — слишком мало, чтобы с нею справиться.
Безопасность?
Ийлэ не чувствует себя в безопасности.
Вернуться? И ждать… или… до двери всего-то два шага… и отражение в зеркале дробится, свет раскалывается, и глазам больно.
Вернуться.
Ждать.
Это разумно. Это правильно и… Ийлэ шагнула к двери. Ржавый засов поддался не сразу, железо словно приросло к железу, убеждая, что не надо покидать убежища.
Что убежище это надежно.
Старая башня? Старая. Но стены каменные, и дверь дубовая, и засов вот. Здесь Ийлэ не найдут, да и искать не станут. Кому башня нужна теперь?
Никому.
И ей надо бы проявить благоразумие.