— Что нашел?

— Мелочь… золотой лом… серебро… платины немного. Эмали. Инструмент, — Ийлэ закрыла глаза, перечисляя. — Жемчуг. Неграненые камни… не особо ценные… заготовки…

Она перечисляла, стараясь говорить ровно, спокойно, но голос предал, сорвался.

— Он разозлился, — Райдо не спрашивал, констатировал факт. — И сделал тебе больно.

Ийлэ кивнула.

— Он умер, девочка… совсем умер… а если бы вдруг остался жив, я бы убил его.

И снова захотелось ему поверить.

— И я убью любого, кто сунется в мой дом… с не теми намерениями.

— А проверять как будешь?

— Намерения? — уточнил Райдо и, широко оскалившись, произнес: — Просто: я доверюсь интуиции.

Ийлэ фыркнула. Не то, чтобы она вовсе интуиции Райдо не доверяла, но собственная ее прямо-таки вопила об опасности, и опасность эта была связана с Натом.

— Что? — Райдо почувствовал смену настроения.

— Нат… что-то случилось… нехорошее… я не знаю, что, — она поспешила отступить к двери. — Но случилось… наверное, я паникую, да?

Райдо кивнул.

Перевел взгляд с Ийлэ на малышку…

— Бери ее. Одевай. И сама одевайся. Тепло. Одеяла возьми…

Тревожно.

Тревога поселилась давно, но Райдо гнал ее прочь, поскольку рациональное сознание отказывалось признавать, что для волнения есть причины. Но тревога разрасталась диким терном.

Мешала.

Что опасного может быть в поездке?

Нат наведывался в город частенько. Пара миль верхом. Да, дорогу занесло, но не настолько, чтобы это стало серьезным препятствием. Другое дело — люди.

Напасть открыто не посмеют.

Или… дороги не безопасны…

…темнеет рано.

…до вечера еще порядком, но небо уже набрякло лиловым, чернильным колером, на котором ярко проступило полукружье луны.

…нельзя было его одного…

…но письма… и еда нормальная… и в конце концов, в доме тоже не будешь до весны прятаться… главное, чтобы с письмами успел…

— Шубу возьми, — Райдо сам притащил эту шубу из толстой клочковатой овчины, не слишком чистую, пропахшую дымом, печной вонью и пылью, но все же теплую. — Одеяла.

Ийлэ кивнула.

Не спорит — уже хорошо. Но ей страшно. И страх заострил и без того острые черты лица, сделав его почти некрасивым, гротескным. Слишком длинный нос. Слишком большой рот и слишком бледные губы. А глаза запавшие напротив, яркие, травяно-зеленые.

Смотрит прямо.

Молчит.

Прижимает меховой сверток к груди и молчит, от молчания этого Райдо неуютно делается. И еще от взгляда, в котором тоска и обреченность.

— С шубой теплее… — Райдо сам накидывает тулуп на острые плечи, походя отмечая, что она все еще в его свитере ходит, который для нее широк, безразмерен, и альва теряется в вязаных складках. — Послушай, пожалуйста, я не могу взять тебя с собой. Я хотел бы, но не могу…

Кивок.

Она понимает все прекрасно, но понимание это не способно справиться с ее страхом.

— Если все в порядке, то я вернусь. И если не в порядке, тоже вернусь. В любом случае вернусь, мне ведь от тебя деваться некуда… значит, надо лишь подождать. Я понимаю, что ждать тебе сложно, но… иначе ведь никак.

И снова кивок.

Сказала бы хоть что-нибудь. Молчит.

— Дай ее мне… ты имя придумала?

— Нани.

— Разве это имя? — закрученная в пуховые шали, завернутая в меховое одеяло, малышка походила на огромную косматую гусеницу. — Нани… что оно означает?

— Ребенок.

— Назвать ребенка ребенком?

Альва пожала плечами и вновь замолчала. Вот невозможная женщина… другая бы разрыдалась, истерику устроила бы, обвинив попутно во всех возможных грехах, и была бы права, потому как Райдо виноват… а эта молчит.

Нани.

Дурацкое имя какое-то… альвийское. У альвов вечно все не так.

— В доме оставаться нельзя. Если полезут, то сюда, поэтому… я видел башню…

— Маяк, — поправила альва и в шубу вцепилась-таки. — Раньше маяк был. Костер наверху разводили, если кто в бурю заплутает.

— Костер — это хорошо, — Райдо держал малышку в одной руке, а второй подталкивал альву, которая, конечно, шла, но как-то очень медленно, словно каждый шаг давался ей с немалым трудом. — Но мы пока от костра воздержимся. Я туда заглядывал. Не сейчас, раньше, когда еще соображал чего-то… грязь, конечно, хлам всякий, но с другой стороны туда не сунутся. В доме искать будут. Они не могут не понимать, что вернусь я быстро…

За порогом было белым бело. И Райдо зажмурился от этой невозможной белизны. Солнце стояло в зените, но и сейчас было тусклым, ненастоящим словно. Куцые тени ложились на снег. И торчали из сугробов колючие ветки.

Розы?

Шиповник?

Тот самый пограничный терн, который оживал, разворачивая одревесневшие плети, норовя хлестануть по глазам, а если не удастся, то хотя бы впиться в броню крючьями шипов.

И страшно вдруг становится. Чудится там, под снегом, под радужною пленкой наста скрытая жизнь, готовая встретить Райдо.

Прорасти в него.

— Идем, — он взял альву за руку, и ощущение теплых тонких пальцев в ладони отрезвило.

Испугался? Бывает. Со всеми бывает. И страх — не стыдно. Стыдно поддаваться. Она тоже дрожит, и губы посерели…

— Снегопад… у вас тут всегда такие снега?

— Нет.

— Мне говорили, что климат мягче, но… у нас вот такой зимы не бывает, — Райдо обнял альву за плечи, и она не отстранилась. Наверное, белое снежное поле пугало ее сильней, чем Райдо.

Ненавидит его.

Ей есть за что ненавидеть, но быть может когда-нибудь у Райдо получится управиться с этой ее ненавистью… к чему она?

Пустое.

И только жить мешает. Он видел тех, кто поддается, теряя разум. Им не становится легче, только хуже, день за днем, смерть за смертью, затянувшееся падение в бездну.

Белую-белую, снежную бездну.

От белизны в висках ломит, и собственный страх возвращается. Райдо не чует земли и того, что в ней, под ней, а потому ступает осторожно, пусть и понимает, что здесь неоткуда взяться ловушкам.

— Иногда снег идет, но чаще — дождь… и сырость постоянная… быть может, за городом сугробы и встречаются, но вот такие… снег тоже другой. Небо. Все другое. Наверное, в лесу сейчас красиво.

Снег падал.

Крупный липкий и пахнущий небом, если у неба вообще есть запах, он такой, вязкий, стеклянный. И с каждой секундой запах этот становился сильней.

А снега больше.

Хорошо. Следы заметет. Лишь бы буря вновь не разыгралась… башня, оставшаяся без крыши — не то убежище, в котором стоит пережидать бурю.

Альва, наверное, думала о том же и на башню глядела едва ли не с ненавистью.

— Там изнутри есть засов?

Есть. Солидный, пусть и покрытый сверху позолотой ржавчины. Но петли держатся, да и сама дверь выглядит надежной. Сходу такую не взломать.

— Я уйду, а ты запрешься. Молоко там, в корзине. И еще я мяса сушеного положил, просто на всякий случай. Сиди тихо и… и ты же умеешь прятаться.

Закушенная губа дрожит, а в глазах — почти слезы.

И страшно оставлять ее здесь.

— Ийлэ, — Райдо опустился на колени, — ты умная девочка… и храбрая… и очень сильная.

Покачала головой.

— Сильная, не упрямься. Ты же понимаешь, что я не могу взять вас с собой, — он вытер пальцами сухие ее щеки. — Я быстро. До города и обратно… и часа два от силы… а может и меньше, если обернусь.

— Тебе нельзя.

— Тогда не буду… но если очень нужно, то можно?

— Только если очень… я спрячусь. Здесь есть кладовая. В ней раньше дрова и… мы будем тихо сидеть… мы… сумеем тихо…

— Конечно, сумеете.

— Я их не боюсь.

— И правильно. Пусть они нас боятся.

— Райдо… ты же действительно вернешься?

В башне темно. Пахнет чем-то резко, неприятно, но сейчас и к лучшему, поскольку вонь эта собьет собак со следа, если, конечно, сюда посмеют явиться с собаками.

Альва ждет ответа.

Смотрит… и не верит.

— Клянусь огнем первозданным…

Все равно не верит, но заставляет себя кивнуть.