…и еще потому, что город ожил, ему тоже надо затянуть раны, притвориться, будто бы и не было ничего…

…потому что последний месяц зимы на излете, и пора ставить земляничный столб…

— Каждый год, за неделю до начала ярмарки, выбирают королеву… — Ийлэ гладила доску и жмурилась: солнце яркое, близкое такое. — На площади ставят зеленую палатку, а в ней — ящик. Он заперт на три замка и опечатан. В этот ящик каждый горожанин может бросить бумажку с именем девушки, которая достойна надеть корону…

— И ты…

— Нет, — Ийлэ покачала головой. — Меня выбирали, но…

— Но?

— Отец запретил.

— Почему?

— Понятия не имею… но это было странно… Райдо…

— Да? — он повернулся к ней, уставился… глаза-зеркала с темными зернами зрачков.

— Ничего, но… у тебя случалось, что вот ты живешь-живешь… все кажется таким обыкновенным, привычным… а потом оглядываешься и понимаешь, что ты многого не видел. Не замечал. Почему так?

— Не знаю.

— Он ведь никогда и ничего не запрещал просто так… он был хорошим…

— Верю.

— Очень хорошим… замечательным… и меня любил… и маму… а этот случай… ерунда же… титул этот… королева весны… зачем выбирать королеву, если весна почти закончилась? Но обычай… обычаи порой напрочь лишены смысла. А кроме титула положен венок из полевых цветов… его красивым плетут, но все одно это лишь венок. Из полевых цветов. И мантия шелковая… зеленого цвета… — Ийлэ вздохнула, вспоминая, как примеряла ее.

Не новая, не сказать, чтобы красивая, но такая желанная…

Мантию подшивали.

И обновляли.

И матушка подкалывала ее булавками, ворча, что Ийлэ могла бы подрасти еще немного, тогда бы и шить не пришлось.

— Он вошел и увидел меня в этой мантии… и побледнел даже… сорвал ее… бросил… он никогда не позволял себе вот так… и на маму накричал… она пыталась сказать, что эта мантия ничего не значит, что это все — не взаправду… а он…

Ийлэ замолчала, пытаясь понять, почему вспомнила именно этот эпизод.

— Он сказал, что я и в шутку не должна примерять на себя корону.

Райдо, нестарый ты пень!

Несказанно рад получить от тебя письмецо. Новости, как выражается моя дорогая супружница, преудивительные и прерадостные. Я охренительно счастливвый узнать, что ты не только не помер, но и не собираешься. Что до остального, то готов оказать тебе всяческое вспомоществление.

Читал твое письмецо и чухался, что лишайный. А сам знаешь, небось, что шкура моя и задница, которая чует неприятности, никогда не ошибались. Снова ты прав, дорогой командир, в том, что на этакое сокровище желающих найдется, и потому беречь его надобно. За сим шлю тебе людишек из тех, о ком имею надежное ручательство.

А по весне, глядишь, и сам наведаюсь, погостюю недельку-другую.

Твой старый товарищ.

P.S. На свадьбу-то позовешь, извращенец несчастный?

Сложив письмо, Райдо сунул его в нагрудный карман.

Люди.

Нет, людей среди них не было, разве что наполовину, а у старшего — не больше четверти чужой крови, и то, эта четверть скорее ощущается, нежели видна.

Высокий, едва ли не с Райдо ростом. Коренастый.

Недружелюбный.

Он озирается настороженно, словно ожидает подвоха и от Райдо, и от самого этого места, в котором ему придется остаться до весны, а то и дольше.

— Райдо, — Райдо протянул руку, и ноздри старшины дрогнули.

Чует болезнь?

Что им рассказали? Вряд ли многое и… и не хочется пускать чужаков на свою территорию, но и нельзя допустить, чтобы усадьба и дальше оставалась без защиты.

— Гарм, — ответили Райдо и руку пожали.

Крепко.

Ладонь сухая. Мизинца не хватает. И на шее Гарма характерный рубец виднеется, который он старается прикрыть, платочек вон повязал желтенький веселенький.

— Нам сказали, что есть работа, — Гарм говорил медленно, неторопливо, каждое слово пережевывая массивными челюстями.

— Есть, — согласился Райдо.

— До весны?

— Пока да… а там посмотрим. Идти некуда?

Гарм пожал плечами.

Значит, и вправду некуда.

Пенсия? Или просто увольнение? Война окончена, и в армии отпала надобность, во всяком случае, в той, в прежней, куда брали всех. Кто останется?

Тот, за кем стоит род.

Или тот, кто удобен. А этот, сразу видно, своенравный. И наверняка, многим успел дорогу перейти. С ним и десяток.

Идти им и вправду некуда, они не умеют жить вне системы. Но так даже лучше.

— Задача простая. Охранять поместье и всех, кто в нем живет, — Райдо повернулся к дому.

Альва наверняка следит.

И не обрадуется.

Поймет, конечно, что охрана нужна, но все одно не обрадуется. Сбежит на чердак? Или сразу в башню? После того вечера она стала еще более тихой, задумчивой, чем прежде. Не женщина — тень бессловесная.

Гарм молча ждал продолжения.

— Поселитесь в доме. Сами выберете, где именно, места здесь хватает. Сегодня обустраивайтесь, а завтра… завтра съездим в город. Надо проведать старых… знакомых. И еще. Альва моя. Надеюсь, недопонимания не будет?

— Не будет.

— И твои люди…

— Будут вести себя правильно.

— Хорошо…

Ийлэ и вправду спряталась на чердаке, естественно, утащила за собой корзину.

— Не бойся, — Райдо сел рядом, оперся на теплую трубу. — Нам нужна защита, ты же понимаешь.

— Да.

— И за них поручился мой приятель… совершенно безголовая личность, но параноик. Ему всюду мерещатся заговоры, поэтому каждого знакомого он проверяет… и этих вот проверил… если сказал, что надежны, значит, так тому и быть.

— Да.

— Не веришь?

Отвернулась.

Не верит. Точнее думает, что надежны они исключительно для Райдо.

— Тебе будет неприятно видеть их?

— Да, — хотя бы не лжет.

— Потому что они…

— Да.

— Но и я, и Нат — тоже не люди… и не альвы.

— Я знаю. Я… к вам привыкла, — она все-таки подняла взгляд. — Мне опять страшно. Почему, Райдо? Я точно знаю, что ты не допустишь, чтобы со мной… чтобы меня…

— Обидели.

— Да… я ведь нужна тебе.

— Ты сама не представляешь, насколько нужна, — Райдо убрал темную прядку. Волосы у нее отрастали и быстро, темные, гладкие, пахнущие все тем же предзимним лесом, который полусонный, далекий и сказочный. И запах этот дурманил.

Наверное, он похож на безумца.

А может, действительно безумен? В конце концов, почему и нет? Ведь если миру позволено было сойти с ума, то и с Райдо станется.

— Я… я все равно боюсь, — она не отодвинулась, но напротив, оперлась о его плечо. — Я представлю, как выйду, а там… они… кто-то… и не могу.

— Они к тебе не приблизятся, обещаю. Это просто охрана. Защита…

Не для нее.

Она замолчала, просто сидела, положив руку на край корзины, разглядывая лицо спящей малышки.

На-ни…

— Мне все равно придется выйти, да?

— Да, — согласился Райдо.

— Сегодня?

— Хорошо бы.

— А… а если завтра? Я свыкнусь… мне нужно немного времени… сегодня я здесь побуду…

— Здесь холодно.

— Ты не позволишь остаться?

— Не позволю. Страх… это нормально… мы с ним справимся.

— Мы? — удивление у нее яркое, незамутненное.

— Конечно, мы… ты и я… сейчас дашь мне руку. Ведь дашь?

Протянула узкую ледяную ладонь.

— Вот так… видишь, ты уже здесь замерзла и не надо спорить, — Райдо подул на белые пальцы.

…а пальцы пахли…

…нет, не лесом, разве что самую малость, скорее водой. Хрустальный аромат родника, что пробился сквозь камень… и еще озера, из тех, что открываются на болотах, синие, бездонные… солнцем немного, прогревшим воду.

— Мы встанем… — он поднялся и потянул Ийлэ за собой. И та подчинилась. — И пойдем… вот так… корзину мне дай. Вообще надо сообразить что-то… не дело это — ребенка в корзине таскать.

— Почему?

— Потому что, — Райдо и сам не знал, почему именно, но, в конце концов, у него какой-никакой опыт в общении с младенцами имелся.

У него племянники.

И братца младшего он помнит…