Неплохим.

И мастером. Тогда как прежний хозяин Яблоневой долины был настоящим гением. Это Джон знал, но знать — одно, а получить очередное подтверждение…

…он справился.

Снова справился и рассмеялся от восторга, осознав это.

И дверцу открыл.

И руку не убрал, даже когда молодой пес сказал:

— Только попробуй спереть чего-нибудь.

Не обиделся.

Джона клиенты, случалось, подозревали в том, что он, Джон, пытается наложить руку на их имущество. Иные и вовсе оставались в комнате, не важно, сколько времени занимала возня с сейфом, а один старичок весьма благообразного вида вовсе заявил:

— Все люди воруют.

Он говорил это с такой уверенностью, что Джон сразу понял, что именно этот старичок в свое время украл немало. Джону ли осуждать? Псу он отвечать не стал. А тот, помаявшись — верно, не мог решить, что будет правильным: присмотреть за Джоном или позвать того, другого, который был в доме хозяином.

— Только попробуй, — наконец, решился щенок. — Я по запаху все пойму.

Пускай.

Джон оставил дверцу приоткрытой и взялся за соседнюю. Теперь, когда он понял, в чем дело, то процесс пойдет быстрее…

…или нет?

Он счастливо рассмеялся, обнаружив, что замок на второй ячейке немного отличается от того, который был на первой… немного, но этой малости хватило, чтобы Джону пришлось повозиться.

И он возился.

И не заметил, как ушел пес, не заметил и, как тот вернулся, не один, но с другим, покрытым шрамами, и с альвой, которая держалась в тени его.

— Мне понадобится неделя, чтобы открыть все, — сказал Джон, отступая от замка, который не спешил поддаваться. — Но если вам интересно, то вот…

Он распахнул дверцу и отступил, позволяя хозяину заглянуть внутрь вскрытой ячейки. А тот пропустил перед собой альву.

Но и она не спешила.

Люди ко вскрытым сейфам относились с недоверием, пожалуй, едва ли не большим, чем к человеку, который, собственно говоря, эти сейфы вскрывал. Они смотрели на Джона, и на железные ящики, и появлялось в глазах их что-то, чему Джон не имел названия.

Они вдруг узнавали, что вещь, казавшаяся им надежной, вовсе не так надежна? И это тоже было не понятно, потому как люди ведь сами хотели добраться до того, что внутри.

Альва подходила к сейфу с опаской.

И дверцы коснулась, но руку отдернула. Оглянулась на пса, а тот тихо произнес:

— Что бы там ни было, принадлежит это тебе.

А Джон подумал, что, возможно, ошибался насчет пса. И вовсе тот не плох.

Она же отступила и головой покачала:

— Я… я не могу.

— Глупости, — пса звали Райдо, точно, почему-то имена заказчиков в Джоновой голове не задерживались, в отличие от названий их сейфов. Вот сейфы Джон помнил в мелочах, даже те, первые, с которыми он возился подолгу к немалому неудовольствию людей, ждавших не мастера, но чудодела.

— Со мной сможешь? — Райдо взял альву за руку, очень осторожно, словно опасаясь эту самую руку сломать. И Джон, глядя на пальцы пса, толстые, грубые, согласился, что осторожность эта вовсе не излишество. — Со мной ведь не страшно… да и что там страшного может быть?

Черный футляр для драгоценностей.

Старый.

Джону позволили смотреть, о нем, кажется, вовсе забыли. И он, пользуясь шансом, присел, прислонился к стальной стене, скрывавшей еще двадцать восемь тайн.

Или больше?

Не зря ведь в конторе не сохранилось общего плана… особый заказ. Нет, Джону Талботу случалось и прежде иметь дело с особыми заказами, но нынешний… пожалуй, нынешний и среди них выделяется.

— Не открывай, — дрогнувшим голосом попросила альва.

— Нельзя все время прятаться, Ийлэ.

— А… а если попробовать?

— Чего ради?

Промолчала.

И все-таки решилась. Замочек на футляре простенький, не замочек даже, но просто крючок серебряный, который соскочил легко.

Крышка сама поднялась.

И Джон, поддавшись любопытству, встал, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же такого было в футляре. Прогонять его не стали.

Ленты атласные, тонкие и прочные… и снова ленты… змейка браслета, слишком маленького, чтобы быть взрослым, крохотные, кукольные будто, кольца.

— Что это? — Нат протянул было руку, но получил шлепок по пальцам.

— Мои… украшения… — альва говорила шепотом, но слышали ее все. — Мама мне показывала… это отец сделал, когда мне исполнилось месяц.

Кольцо было… хрупким, иначе и не скажешь. Джон вот побоялся бы взять его в руки. Серебряное плетение, искорка драгоценного камня.

— И браслет к нему…

На браслете переплелись виноградные лозы.

— А это — уже в полгода… и в год…

Колец было множество, и браслетов, имелись броши и серебряная погремушка с бубенчиками. Кукольная ложечка, украшенная синим сапфиром.

Бабочка-заколка с дрожащими крыльями, расписанными эмалью.

И четырехлистный клевер, одновременно простой изящный и умопомрачительно красивый…

— Это все… они сохранили это все, а я… я думала, что забрали… те, которые…

— Не забрали, как видишь, — Райдо смотрел на цепочку тонкого плетения, которую держал двумя пальцами. И выражение его лица было… удивленным?

Пораженным.

— И… и хорошо, да? — альва перебирала кольца. — А это я уже помню… его сделали, когда мне было пять… и еще кулон был на цепочке… я его потеряла… цепочка очень тонкая и порвалась. Переживала потом очень сильно, и отец обещал другой сделать. Сделал. Но я все равно переживала.

Джон повернулся к стене. Он подозревал, что она скрывала еще немало сокровищ.

На то, чтобы вскрыть остальные ячейки ушла неделя.

Шкатулка.

Ийлэ помнит ее прекрасно, она видела, как отец собирал мозаику из полудрагоценных камней, выкладывая попугая. Он работал медленно, тщательно подбирая каждый элемент. И порой Ийлэ раздражала эта его медлительность.

Почему он просто не сложит картинку?

Но с другой стороны ей нравилось наблюдать за тем, как постепенно появляется рисунок.

Ветка дерева… и пара листьев… фигура птицы… яркий ее хохолок, крючковатый клюв, крылья из полированных рубинов всех оттенков алого.

Шкатулка была для мамы.

А вторая, меньшая, которую отец сделал Ийлэ — ей ведь надо было куда-то прятать свои драгоценности, не сохранилась.

Дайна утащила? Псы? Или кто-то иной, из тех, кто притворялся другом… быть может, сама эта шкатулка исчезла еще до войны, чего гадать?

Нить жемчуга, темно-розовые жемчужины подобраны идеально, и эта нить стоит дорого, но Райдо сказал, что она принадлежит Ийлэ.

Зачем ей жемчуга?

Но Ийлэ надела ожерелье… и витую цепочку с кулоном-капелькой.

Кольца.

Браслеты, от которых руки стали тяжелыми, неподъемными почти.

— Твой отец и вправду был мастером своего дела, — Райдо сидел на полу, у него это, похоже, в привычку вошло, и перебирал сокровища. — Я ничего подобного не видел.

Он поднял тяжелый браслет со вставками из слоновой кости.

Охотничий.

Ийлэ и его помнит, как сидела в кресле, разглядывала пластину за пластиной.

Королевская охота.

И сокола.

Тонконогие борзые, которые и, застывшие в рисунке, выглядят подвижными.

Лошади.

Дамы в роскошных нарядах… Ийлэ придумывала им имена и сочиняла свою историю, каждый раз новую. Но в тех ее историях было мало правды.

— Ты можешь продать это, — Ийлэ приняла браслет и, скользнув взглядом по надменным лицам прекрасных охотниц, выронила. — Он дорого стоит…

— О да, матушка моя как-то сказала, что смерть мастера — лучшая реклама.

— Тогда они стоят очень дорого…

— У меня нет привычки продавать чужое имущество, — Райдо поднял упавший браслет и, поставив на бок, толкнул. Браслет покатился.

— Это твое имущество.

— Вот бестолковая… и упрямая к тому же… лучше скажи, здесь все?

— Нет.

Ийлэ дотянулась до стола и с непонятным ей самой раздражением смахнула с него кольца.

— Что ты творишь?

— Здесь всякая ерунда… нет ничего по-настоящему ценного… я же говорила, что у мамы был изумрудный гарнитур? И еще рубиновый, но его она не любила, говорила, получился очень агрессивным, вызывающим… аместисты. Сапфиры. Алмазы… отцу нравилось работать с камнями… помню, он сделал часы… он обычно с часами работать не очень любил, а здесь… у них циферблат располагался сбоку… точнее не с боку, а на боковой грани. И двигается именно циферблат, стрелка же литая. Часы стоят на трех ножках, а сверху пчела сидит. Тело золотое, но инкрустированное желтыми алмазами… крылья — бриллианты прозрачные, а глаза — сапфировые кабошоны. Пчела сидит на сотах из желтых и белых камней. А на голове у нее корона.