Как это было восхитительно! Джон был просто сам не свой от гордости – вот это жена! Но, хотя время от времени они и принимали гостей, такого неожиданного визита, который дал бы Мег возможность себя показать, до сих пор не случалось.

Так бывает порой в этой юдоли слез: все, к чему мы имеем призвание, совершается другими, нам же остается лишь утешать себя мыслью, что у нас бы это вышло гораздо лучше.

И все бы ничего, но в тот день Джон совершил непростительный поступок. Позабыв о том, что Мег целиком и полностью занята смородинным желе, он привел вечером друга! Закупив еще с утра все необходимое для ужина, чтобы на его приготовление у Мег ушло всего несколько минут, и предчувствуя уже, какое впечатление на приятеля произведет его очаровательная жена, когда выбежит им навстречу, – он вел приятеля в свой дом с горделивым видом молодого хозяина и мужа.

О, как же он был разочарован, когда они подошли к «голубятне»! Обычно гостеприимно распахнутые двери сейчас были не просто прикрыты, но и заперты, ступеньки при входе со вчерашнего дня не мыты, окна гостиной были закрыты и занавешены, и в саду под кустами смородины похрапывал соседский мальчишка.

Прелестная жена в белоснежном платье и с поблескивающим изящным ободком в волосах, или занятая шитьем на веранде, или выбегающая навстречу мужу, пленяя гостя сверкающим взором, – где все это?

– Боюсь, что-то случилось… Скотт, подожди меня в саду, я взгляну, что с миссис Брук, – не на шутку встревожился Джон.

Запах жженого сахара донесся из кухни, и мистер Скотт поспешил вслед за хозяином, тоже взволнованный и напуганный. И хотя он благоразумно держался в отдалении, ни одна деталь не укрылась от ушей и глаз внимательного бакалавра.

На кухне царил первозданный хаос, часть желе выкипала в кастрюлях, остальное было разлито – по банкам и по полу. Лотти с тевтонским хладнокровием жевала хлеб, запивая его смородинным соком (желе по-прежнему не желало застывать). А миссис Брук, закрыв личико так и не снятым передником, горестно рыдала.

– Девочка моя, что случилось? – Джон ринулся к ней, увидев, как ему показалось, обожженные руки.

– Ах, Джон, я угорела, я измучилась, мне плохо! Я не знаю, что делать! Пожалуйста, спаси меня – или я умру! – и она упала к нему на грудь.

Это была в полном смысле сладкая встреча, поскольку передник Мег был вымазан смородиной не меньше кухонного пола.

– Что случилось, умоляю, объясни! – спрашивал взволнованный муж, целуя верхушку ее сдвинутой набекрень шапочки.

– Случилось! – не переставала рыдать Мег.

– Скорее говори – иначе я просто не вынесу.

– Же-ле не за-ле-жа-ти… не зажела-тини-ровалось!

Тут Джон Брук расхохотался так, как не смеялся никогда в жизни.

Услышав раскатистый, заразительный смех Джона, Скотт тоже невольно расплылся в улыбке.

– Так все дело в желе? Вылей его за окно и забудь! – попытался успокоить жену Джон. – Я куплю тебе целый бочонок этого желе, если хочешь. И, прошу, перестань плакать: я привел с собой Скотта, и мы сейчас сядем ужинать.

– Что? – с негодованием, гневом и ужасом воскликнула Мег, изо всей силы отталкивая его и плюхаясь на стул. – Ты привел человека, когда в доме беспорядок и грязь? Что ты наделал? Как ты мог позволить себе такое?

– Тихо! Он в саду… Я понимаю, жалко желе, но тут уж ничем не поможешь, – перебил ее Джон, полный недобрых предчувствий.

– Почему ты не предупредил меня с утра? Или хотя бы днем мог прислать человека с весточкой. Ты ведь знал, какой у меня сегодня день! – всплеснув руками, еще громче продолжала Мег раздраженным тоном.

Даже голуби клюются, когда нарушают их покой!

– Утром у меня и в мыслях не было его приглашать. Мы вместе шли домой, и вдруг мне пришло в голову его позвать. Ты столько раз говорила, что рада принять любого из моих друзей. Впервые в жизни я это сделал, и что же… Теперь, хоть повесьте меня, никогда так не поступлю! – в голосе Джона прозвучала неприкрытая обида.

– Вот и не приводи больше никого! Никогда! И этого уведи сейчас же. Я не хочу его видеть. Обойдетесь без ужина!

– Очень мило! А где мясо и овощи, которые я прислал? Где обещанный пудинг? – сорвался на крик Джон и кинулся в кладовую.

– У меня не было времени готовить. Я думала, мы поужинаем у мамы… Прости, но ты, видимо, не понимаешь, как я была занята сегодня, – и слезы опять покатились по щекам Мег.

У Джона был мягкий характер, но он все же был человек. После долгого дня на службе прийти домой усталым, голодным и застать развороченный дом, пустой стол и раздраженную жену – такое никому не понравится. Однако он вел себя довольно сдержанно, и, возможно, в семье воцарился бы мир, если бы не одна бестактность с его стороны.

– Тебе тяжело, я знаю, но, пожалуйста, будь сильной! Увидишь, мы замечательно проведем вечер. Успокойся, прибери немного и что-нибудь нам приготовь, а то мы оба голодны, как волки. Впрочем, готовить и не надо. Поставь холодец, сыр и хлеб. Мы даже готовы отказаться от желе.

Он сразу понял, что пошутил неудачно, но слово уже вылетело. Мег сочла это жестоким издевательством над ее неудачей и окончательно рассердилась.

– Выкручивайся сам! Это только мужчины могут подавать на ужин черствый хлеб с костями! Это не в моих правилах! Вот что, – ступайте вместе со Скоттом к моей маме и ужинайте у нее, она вам будет рада. А заодно скажите, что я не могу прийти, потому что заболела или умерла – ты найдешь, что сказать. Можете издеваться, сколько хотите, над моим желе – но только без меня.

И, сдернув передник, она удалилась к себе в комнату, чтобы продолжать рыдать.

Что делали гость и хозяин в ее отсутствие, Мег так и не узнала, во всяком случае, они не пошли к миссис Марч, а остались в «голубятне». Позже, когда они ушли, Мег сошла вниз и была в ужасе от того, что там увидела. Стол с остатками приготовленного на скорую руку ужина выглядел ужасно. Лотти доложила, что друзья много ели и много смеялись, а потом хозяин попросил ее вылить куда-нибудь смородиновую жижу и убрать кастрюли.

Мег очень захотелось пойти к Марми и все ей рассказать, но она постыдилась и признаваться в своих прегрешениях, и обвинять Джона. «Пусть он был жесток, – подумала она, – но об этом не надо никому знать».

Наведя полный порядок, она надела свое лучшее платье и села в ожидании скорого возвращения Джона и столь же скорого примирения.

Джон, однако, не спешил возвращаться. Он не только сумел все случившееся обратить в шутку, но даже постарался оправдать свою «маленькую женушку» и так хорошо разыграл роль хозяина, что его друг, получив удовольствие от импровизированного застолья, пообещал приходить почаще. Но все-таки Джон был рассержен, хотя и не показывал виду. Мег поступила дурно, она бросила его в трудную минуту. Это просто некрасиво! Говорить мужу, что он в любое время может привести друзей, а когда эти друзья наконец приходят, идти на попятный и ставить его в дурацкое положение! Так поступать не годится, и она должна это понять.

Во время ужина он весь кипел от досады, но, когда вышел из дому проводить Скотта, неожиданно смягчился: «Бедная девочка! Она ведь старалась ради меня, и если у нее ничего не вышло, то только потому, что нет опыта. Мне надо быть терпеливее и во всем ей помогать».

Он очень надеялся, что она не ушла к матери. Не хватало еще вмешательств и пересудов! Его снова охватил гнев. Но потом он подумал, что Мег, может быть, нездоровится. Он убыстрил шаг, решив явить себя «спокойным, терпеливым, но в то же время твердым». Надо объяснить ей, в чем она погрешила против обязанностей супруги.

Мег, со своей стороны, тоже решила быть «спокойной и кроткой, но тем не менее твердой», и объяснить ему, в чем состоят обязанности мужа. Ей чрезвычайно хотелось выбежать ему навстречу и попросить прощения, чтобы он расцеловал ее и успокоил. Но, конечно, она этого не сделала и осталась сидеть в кресле.

Джон был слегка разочарован тем, что Мег не выходит из роли горестной Ниобы[15]. В какой-то момент он подумал, что надо бы проявить мужское достоинство и первому извиниться. Но он лишь проговорил, усаживаясь на диван: