Лицо Фактора стало белым, будто из бумаги вырезанным с дырками зрачков:

- Тогда лови меня лучше, - тихо ответил он, почти не шевеля губами. – Ведь нас должно быть шестеро.

Лилит молча пожала плечами и стала подниматься на двадцать второй.

На последних этажах лестницу не достроили, туда вели узкие деревянные ступени, очевидно, использовавшиеся строителями. Ветер ощутимо дул из оконных проемов, завывая порой на высоких нотах, и Фактор все больше жался к стене, опасаясь, как бы его не смело вниз неожиданным порывом. Благо Лилит лезла первой и ничего не видела. Он уже давно понял глупость своей затеи. Доспехи рыцаря плохо налезали на его широкие плечи, а крутившая перед носом офигительной попой девчонка в рыцаре не нуждалась – встреться ей на пути какой подвыпивший юнец или наркоман, и Федор ему бы не позавидовал. Верно написано на значке, прицепленном к ее куртке: «Не трогай, убьет!» Хотя... возможно, вся эта показная жесткость, даже грубость – напускное, защитная реакция, вроде как колючки у ежика.

В детстве у него был ежик, пусть и очень недолго – мама в саду нашла, а отец посадил его в коробку и принес сыну. Зверек свернулся в клубок и молоко пить не желал. Ночами он шумел и царапался в стенки коробки, мешая спать, а днем лежал колючим шариком, временами недовольно фыркая. Федя менял молоко в блюдечке, чтоб не закисло, но меньше его не становилось. На пятый день ежик сдох. Папа сказал, что он, наверное, был больной. Мама предположила, что за зверьком неправильно ухаживали. Но Федя знал, что еж был гордый и свободолюбивый. Он просто хотел на волю и скучал по своей ежихе... ну, или кто там у него остался.

Лилит тоже была гордая и, кто знает, возможно, она тоже по кому-то скучала. Ее нельзя было купить молоком. К ней требовался особый подход. Фактор лез по шаткой лесенке, любуясь ее стройными ногами в тугих джинсах, и думал, что готов потратить свое последнее время в этом мире на то, чтобы найти такой подход, посмотреть, что там, под броней иголок.

Ноги впереди внезапно пропали, ступеньки тоже. Фактор понял, что они пришли. Злой ветер налетел неожиданно, хлестнул застежкой капюшона по щеке – странно, когда только погода успела поменяться? Дуло, правда, в нужную сторону – прямо на проплешину зоны, которая теперь виднелась внизу как раскрытая, золой измазанная ладонь. Поймает ли она Лилит?

- Не опасно прыгать-то в такой ветрюган? – Поеживаясь, он подошел к девушке, уже стоявшей на краю бетонной площадки. Внезапно его охватила мелкая противная дрожь: тонкая девичья фигурка с игрушечным рюкзачком казалась такой хрупкой на краю бездны – черточка на огромном листе неба, сотрешь такую, никто и не заметит. А что, если парашют не раскроется? И есть ли там вообще парашют? Уж больно маловата сумочка.

- Наверху всегда дует, - Лилит отвела от лица летящие волосы, вытащила из кармана резинку и принялась скручивать их в хвост. – Это нормально. Ты очкуешь, что ли? Зря. У меня уже сто пятидесятый прыг будет, юбилейный.

Сто пятьдесят попыток самоубийства звучало как приличный стаж, но дрожь не унималась, и Федор сам не мог понять, был ли выброшенный в его кровь адреналин следствием страха или возбуждения.

- А... сложно управлять парашютом? – По его представлениям, скайдайверы всегда садились на гладкое травянистое поле, а тут далеко внизу была дорога, по которой все еще проезжали редкие машины, полоска голых деревьев и, уже за оградой зоны, крыши зданий – жилых и вроде какого-то магазина. Что если девчонку просто размажет по стене, вроде граффити, которые они видели внутри «Трубы»?

- А машину сложно водить? – Ответила Лилит вопросом на вопрос. Она вытащила из-за ворота куртки какую-то штуковину на шнурке, подняла ее в воздух, а потом сосредоточенно уставилась на экран с подсветкой. Фактор удержался от дальнейших вопросов – не хотел отвлекать.

- Мобильник не забыл? – Неожиданно бросила девушка через плечо.

- Нет, - она что, передумала?

- Камера в нем как, приличная?

Федор недоуменно пожал плечами:

- Ну, за такие деньги должна быть приличная, хотя я ею почти не пользовался.

- Снимешь меня? – Лилит заправила шнурок под куртку и сверкнула на него озорными глазами. – Все-таки юбилей.

Фактор нашарил телефон онемевшими на холодном ветру пальцами, переключил на режим ночной съемки.

- Готов?

Он поймал отчаянную девчонку на экран, чуть повернул мобильник, чтобы захватить пустоту у ее ног. Картинка дрожала, оранжевое небо прыгало, не находя себе места.

- Лилит, может, не надо?

Ветер унес бесполезные слова. Он остался с ним один на один. В электрической ночи вспыхнула, поймав свет, яркая точка и тут же распустилась темным полотном. В последний момент Фактор вспомнил, что обещал снимать. На светящемся экране черный купол пронесся над дорогой, деревьями, крышей двухэтажного магазина и исчез во мраке двора – уже в зоне, где давно не зажигали фонари. Он прислушался – ни криков, ни грохота столкновения, только ветер свистит в ушах. Хотя... что могло донестись на такую высоту?

Федор выключил камеру, едва попав пальцем на кнопку, выбрал в памяти недавно занесенный номер.

- Шива, - прозвучал в ухе краткий ответ.

- Все прошло по плану, - Фактор едва узнал собственный голос.

- Хорошо. Встретимся на точке.

Телефон скользнул в карман. Федор сделал несколько нерешительных шагов к лестнице, снова вытащил мобильник и активировал экран. Фонарик остался у Лилит, так что придется справляться собственными силами. Он выставил руку перед собой и ступил в размытое пятно неестественно-белого света.

«и я говорила и теперь говорю

что я от других корней и во тьме не горю и не грею

говорила так, где моё тело?»

Каждый шаг отдавался режущей болью в натертой пятке, но Динго старалась не хромать и не отставать. Взяла длинную желтую спину Края за ориентир и семенила следом. Хуже нет, чем увидеть презрение в его глазах или того страшнее – жалость. Глаза у него красивые и меняют цвет. Когда на Лилит смотрит – они лиловые, бархатные, а когда на нее – ореховые и жесткие. Только он на нее, мелкую, почти и не смотрел – так, случайно скользил взглядом. Вот стул, вот стол, вот Динго. Теперь Лилит нет. Она уже в зоне. А Динго вроде как никогда и не было.

Шива сказал, что до места прорыва диверсантке идти минут пять. Но, учитывая возню с мешком (так странно Лилит называла парашют) и темноту, черноволосая должна подойти к нужной точке минут через пятнадцать. Потом еще минут пять-десять на обрызгивание датчиков спреем, и все – можно будет резать сетку. После звонка Фактора они еще посидели в кафе минут десять, Шива расплатился, и все вышли в ночь. От холода как-то сгрудились в кучу. Динго оказалась рядом с Краем, но он смотрел себе под ноги, не обращая на нее внимания и завесившись челкой, а потом девушка отстала. Она едва замечала приметы незнакомой улицы, концентрируя усилия на каждом новом шаге. Проезжая часть, газон, проволочная ограда на той стороне, где начиналась зона, - колючка по верху. По правую руку - жилые дома, окна в них пустые, черные, будто все давно съехали из квартир с дерматиновыми дверями и облезлыми обоями, или их поглотила зона.

А может, так оно и есть? Может, зона давно уже сожрала весь город, только он был так занят собой, что ничего и не заметил? Люди спешат, как прежде, по своим делам, хотя забыли, зачем их делают, - просто по привычке. Встают, едят, куда-то бегут, механически опускают и поднимают ноги и руки, справляют нужду, сношаются, не целуя друг друга, выключают свет, ложатся спать. А вот останови такого и задай один простой вопрос: зачем? И глаза у них становятся стеклянными, они выпадают из ритма и ломаются, как заводные игрушки, или берут тебя и трясут, пока не сломаешься ты. Они – зомби. Весь этот город – зомботаун. Только Динго в нем живая. И, может быть, еще вот эти, что идут впереди, потому что остановились, спросили «зачем?» и не сломались.