Есть еще, конечно, мама. Она живее всех. Дочь по сравнению с ней – неудачная копия, сделанная ксероксом с полу-засохшим картриджем. Волосы у матери густые, длинные, с естественной волной и медным отливом. Кожа персикового цвета и на солнце никогда не обгорает, а сразу бронзовеет, и веснушки на ней не выскакивают. Хоть она тоже миниатюрная, но зато фигура – как у немецкой фарфоровой статуэтки в бабушкином серванте. А у Динго что? Доска и четыре палки, две снизу, две сверху. Кожа зимой бледная до синевы, летом – красная и шелушащаяся.

За мамой со школы мальчишки бегали табунами. Замуж она вышла рано, но поклонники так и роились вокруг, а мама была неприступная, как королева. С годами красота, конечно, стала увядать, да и поклонники поразлетелись, кто куда. Но когда мама шла куда-нибудь вместе с дочерью, ее по-прежнему принимали за старшую сестру, и все глаза были на ней. Динго не замечали - кто же заметит моль рядом с бабочкой?

Она в тайне надеялась, что все не так, что она просто куколка, и скоро, уже вот-вот, придет время и ей распахнуть разноцветные крылья. Но годы шли, и только веснушек на носу становилось все больше, а мама умела очень доходчиво объяснять, что превращения не произойдет. И каждый раз после таких объяснений что-то в Динго умирало не без борьбы, выло, скреблось, истекало кровью и блекло, выцветало насовсем. А у мамы становился круче развившийся завиток, вспыхивал на щеках угасший румянец, выпрямлялась поникшая спина и слетал лишний килограмм. И отправлялась она порхать над Зомботауном, глядя с высоты, как дочь копошится среди тел-манекенов, становясь шестеренкой в огромном механизме города.

А теперь мама, наверное, искала Динго. Шарила по дворам, звала, звонила знакомым. Может, даже в полицию бегала. Некого ей будет теперь кусать – ведь у зомби кровь мертвая, черная. Так что Динго надо дойти, обязательно дойти. Уже ведь немного осталось.

Погруженная в размышления, девушка не заметила, как дома справа кончились, начались пустырь и стройка. И вот оттуда-то, из темного неуютного пространства, и метнулось на нее что-то большое, человекообразное.

- Мама! – Пискнула она задушено, опровергая все свои умопостроения, и поджала мысленно лапки. «Не побегу! Просто не смогу убежать», - думала она обреченно, уже видя, как сбывается ее собственное пророчество: весь тщательно продуманный план Шивы идет прахом по ее вине. Но незнакомцем оказался не бандит и не полицейский, а всего лишь Фактор.

Ребята обступили его, забрасывая вопросами. Динго перевела дух, исподлобья уставилась на вновь прибывшего. Что-то в нем изменилось. И дело было не в плотно набитом туристическом рюкзаке за плечами, как выяснилось, прихваченном из машины. Динго больше занимало то, что в человеке, а не то, что на нем. У Фактора внутри зияла дырка. Сосущая пустота. Этим он походил на зомби. Она это сразу поняла, и потому все время за столом прятала глаза – чтобы не засосало. А теперь эта пустота вроде как начала заполняться – будто слив в ванне заткнули пробкой. Вода текла тонкой струйкой, но больше не исчезала в черной дыре, а скапливалась на донышке. И ходил он уже осторожнее, чтобы не расплескать новое свое содержание, только никто этого не замечал, а вот Динго заметила. Что же с ним случилось там, в «Трубе»?

- Везет тебе, ты видел, как она прыгнула, - донеслись до нее слова Края. - Я так хотел посмотреть. Но из кафе ничего было не разглядеть, а на улицу Шива посоветовал не выходить, чтобы не привлекать внимания. А то прикинь, стоит такая толпа перцев и пялится в небо, как на флэш-мобовской акции.

- Да смотри сколько хочешь. Я все заснял, - Фактор сунул парню под нос свой телефон. Файл начал гулять по мобильникам, сопровождаясь возгласами вроде: «Жесть!», «Круто!» и «Фигасе!».

Динго за широкими спинами ничего не было видно, да и смотреть особо не хотелось. По крайней мере, ей удалось себя в этом убедить. Она осторожно перенесла вес тела на здоровую ногу и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Поежившись, она завертела головой, но вокруг чернели только слепые стекла, такие же непроницаемые, как в очках Шивы. Лидер группы был единственным, кто не стоял сейчас к Динго спиной. Тени от ветвей деревьев располосовали его лицо глубокими шрамами, и странная улыбка ползала между ними, как муха между трещинами на зеркале.

- Нам пора, - заблудившиеся губы шевельнулись еще раз. – Потом наиграетесь.

Прозвучало это так, что все мобильники тут же исчезли в карманах, а их владельцы строем потопали за парнем в темных очках. Нет, конечно, о времени забывать было нельзя. Но все-таки, скажи Динго то же самое, и кто обратил бы на ее слова внимание? Кто вообще их услышал бы? Вот в чем вся фишка. Девушка вздохнула и похромала в кильватере, чувствуя, как непрошенные слезы щекочут где-то в носоглотке, рождая горящее тяжелое ощущение в области миндалин.

- А у тебя какой номер?

- А? – Сначала Динго не поверила, что Еретик обращается к ней. Но судя по тому, что он отстал от остальных, и его грубые сапоги шагают рядом с ее кроссовками, давно потерявшими утренний белый цвет, парень действительно интересовался номером ее телефона. – Те... тебе зачем?

- Видео тебе солью. Это жесть просто, надо видеть. Хочешь?

Динго покачала головой. Он был такой огромный, просто нависал над нею, когда говорил. Хотелось одновременно спрятаться от него и облокотиться.

- Ты что, устала?

Она сперва мотнула головой, потом кивнула. Еретик озадаченно помолчал.

- Может, корзинка тяжелая? Помочь тебе?

- Спасибо, не надо, - Динго быстро переложила ношу в другую руку, подальше от страшноватого помощника. Фродо испуганно гукнул от резкого движения.

Еретик насторожился:

- Ты слышала? – Глаза под низко надвинутой шапочкой обежали очерченную фонарями черноту зоны по ту сторону дороги. – Вроде там... звуки какие-то?

- Неа, - Динго хлюпнула носом, подавляя нервный смешок, и надбавила шагу, как могла. Впереди что-то происходило. Край, Фактор и Шива остановились и тихо переговаривались.

- Чо тут такое? – Почти облегченно вклинился в беседу Еретик.

- Лилит еще не звонила, - объяснил Край. – Должна была дать сигнал, как все сделает, и вот – пока ничего. А по времени вроде того...

- Мы уже почти пришли, - в очках Шивы цепочка фонарей уходила в бесконечность или выходила из бесконечности, это как посмотреть. – Лучше на месте не светиться заранее, подождем здесь. Вон, - он мотнул головой куда-то во дворы, - площадка детская. Можно посидеть.

- А там остановка, - указал на пластиковую, голую без реклам будку Фактор. – Тоже лавочка есть.

- Ага, - легко согласился Шива. – Только вот автобусы здесь не ходят с тех пор, как закрыли зону. Маршрут перенесли.

Суть дискуссии ускользала от Динго. Какая в конце концов разница, им же не надо на автобус? Лишь бы присесть наконец где-нибудь. Но она ничего не сказала, боясь показаться круглой дурой, и молча поплелась за всеми во двор.

...сородичи брат это город а мы заболели

из тысячи тысяч выходит окно на кустарник качелей

скамеек песочниц оград я всё видел там двое сидели

и пили вино а потом целовались а после взлетели

я видел асфальт и в нём отражались трамваи как будто хотели

как будто бы сами хотели и вот доигрались и остолбенели

так свет удлиняется в нише и оптике дали предельной

а мы лишь бездельники брат наблюдатели тени

нам каждая плоскость становится схожей с постелью

лежишь или дышишь летишь или дышишь летишь или тлеешь[1]

Край сунул карандаш между зубами и прикусил дерево, едва отмечая его шершавость. Оттолкнулся пятками. Огонек сигареты Еретика качнулся и зашелся в свинге с грибком песочницы, черными очками Шивы и силуэтом Фактора, монументальным, как гранитный обелиск. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

- Чо, детство в жопе заиграло? – Донеслось до Края вместе с табачным дымом. Там засмеялись, но беззлобно. Губы резанула незнакомая боль – он так отвык улыбаться всем ртом, что, казалось, лицо разошлось, как гнойная трещина. Мир покачнулся, и желтый свет фонарей вытек из него, воняя разложением и кошками. Ботинок зарылся во влажный песок, лоб уткнулся в штангу качелей. Ее металлический холод горел на коже клеймом, ее твердость давала точку опоры, чтобы собрать расползающуюся, непослушную плоть. Собственное судорожное дыхание гремело в ушах, но никто не слышал насосную станцию в его груди. Это хорошо. Теперь главное – не упасть. Найти в себе тяжесть, и держаться ее, и держать ее, не давая стремиться к земле...