- На твоем месте я не стал бы слишком на это рассчитывать, - бурые пятна на морщинистой коже съехались к вискам, рот запал беззубой ухмылкой. – Твои приятели сейчас слишком заняты.

- Ты что-то знаешь? – Стряхнув сороконожку страха, Край поднялся с пола. – Где они?

- Ну... Я бы сформулировал вопрос иначе: когда они?

- Издеваешься?! – Край схватил спинку кресла и дернул изо всех сил, грозя перевернуть. – Где они? Говори!

Тараканьи лапки вцепились в подлокотники, бугристый череп замотался на синей цыплячьей шее:

- Хватит! Хватит... Они еще здесь!

- Где? – Край еще раз тряхнул старика для острастки. – Говори, или я... такого пенделя тебе отвешу, что окажешься там, - он крутанул каталку, чуть не вывалив содержимое на подоконник, - скоростной бандеролью.

- Река, - простонал калека, хватаясь за грудь: в ней снова клокотало, будто там закипала картошка, и его узловатая рука все пыталась приподнять крышку, чтобы выпустить пар. – Рыжая девушка и ее преступление плывут по великой реке. А в ванной не завернут кран... Нет, не завернут, и вода вот-вот перельет через край.

- Да хоть тут все затопит, и тебя заодно! – Край потянул шпингалет окна, но тот и не думал поддаваться, намертво впаянный в раму старой краской и временем. – Где Фактор? Где Лилит?

Старик хрипел что-то нечленораздельно, на серых губах пузырилась вонючая слюна. Осмотревшись, Край сорвал со стены фотографию в большой металлической раме и с размаху засветил ею в стекло. Осколки разлетелись беззвучно, серебристым сверкающим дождем посыпались вниз, кометным хвостом за лицом кудрявой улыбающейся девушки. Свет, ворвавшийся внутрь, обжег роговицу, горячей кистью мазнул по открытой коже.

- Бесконечность, - голос старика шипел, испаряясь. – Под ее знаком.

Похолодало. Край открыл глаза. В тишине мигали зеленым экраны, как фасеточные глаза никогда не спящего чудовища. Где-то далеко, метры бетонных перекрытий спустя, хлопнула, закрываясь, как крышка колодца, дверь.

[1] Парашютная система

[2] Мониторинг социальных и интернет сетей

[3] Управление по борьбе с экстремистскими группами

[4] Умрет (сленг врачей)

[5] Шмели. Тень сердца.

[6] Ты становишься выше Эмпайр Стейт Билдинг, беби. В английском сленге фраза имеет еще одно значение: как тебя прет, беби. Фраза из песни Janelle Monáe "We Are Young".

«хочешь, мальчик, я и тебя зарежу,

хочешь, мальчик, мы будем вместе,

во сне и в смерти?»

Лодка была та самая. Или по крайней мере точно такая же – новенькая, серая, с голубыми полосами по бортам и синими пластиковыми сиденьями. Проведешь пальцем по резине – скрипит. В тот раз Динго сидела в середине. Теперь – скрючилась на корме, обхватив корзинку. Пристроила ноги между сапожищами Еретика, который взялся за весла. Он уселся лицом к Динго, и теперь она сжимала коленки изо всех сил, стараясь не дотронуться до чужого тела. Это было нелегко – Еретик разворачивал лодку, и ее покачивало. Зато занятие отвлекало от мыслей – и от воды. Там, где ее касался луч фонаря, черная субстанция густела, не пропуская свет. Туман ходил над нею, как пар, будто глубины кипели под мертвенно-спокойной поверхностью. К счастью, был он таким плотным и так тесно подступал к бортам лодки, что скрывал почти все. Казалось, они не плывут, а парят в ночных облаках, которые весла Еретика взбивают в сливочные завитки.

«Удивительно, как мы могли тогда набиться в эту скорлупку впятером? - Проскользнула сквозь заслон Динго непрошенная мысль. – Мы ведь тут вдвоем едва помещаемся. Как же я с тех пор выросла! Будто Алиса, отпившая не из того пузырька».

- Чо-то я не пойму, - Еретик отложил весла, развернулся всем корпусом и посветил фонариком в туман. – Вроде нам уже давно пора быть на другом берегу. То ли мы по кругу катаемся, то ли канава эта какая-то безразмерная.

- Это не канава, - Динго покрепче обняла корзинку, чувствуя сонное тепло Фродо внутри. – Это река.

Еретик фыркнул и положил фонарик на дно:

- Ага, река. Стикс, что ли? Так даже у того был берег!

Динго съежилась и отвернулась.

Весла снова мерно зашлепали, иногда обдавая ледяными брызгами. Еретик то ворчал что-то себе под нос насчет летучих голландцев и бермудских треугольников, то разворачивал лодку, пытаясь найти верное направление. Динго терпела молча, стараясь глубоко дышать и не смотреть на воду. Туман постепенно светлел, так украдкой, что она заметила это, только когда луч фонаря расплылся и побледнел, а раскачивающаяся фигура гребца засерела, приобретя контрастные грани. Его лицо в мягком утреннем свете казалось выписанным мазками импрессиониста из голубоватых теней и почти красивым. Еретик наконец тоже обратил внимание на перемену:

- Какого...? – Он выключил ненужный фонарь. – Для рассвета вроде еще рано.

Глянул на часы, ругнулся, постучал по циферблату, потряс запястьем. Динго вяло следила за его манипуляциями.

- Дерьмо китайское!

Черный ремешок, вращаясь, прорвал туманное облако. Где-то в его недрах раздалось утробное «бульк!» Динго вздрогнула, чуть не выронив корзинку.

- Да успокойся ты, - голос Еретика звучал виновато. – Выплывем, куда мы денемся.

Он выудил из кармана телефон, потыкал разочарованно пальцем.

- И этот сдох, чтоб его батарею...

Снова зашлепали весла, но теперь все внимание Динго занимали два боровшихся в ней желания. С визгом вскочить и немедленно броситься в воду, чтобы все это кончилось, сразу и навсегда. Или остаться сидеть, немея каждой до каменности напряженной мышцей, и ждать того, что она заслужила. Жалко только Еретика – он ведь тут совсем не причем. И Фродо, который из-за нее оказался в этой лодке.

Светлело между тем все больше. Туман еще держался, но уже редел, отступал клочьями. Откуда-то сверху через него прорвались солнечные блики, зайчиками стрелявшие по воде, принимавшей теплый бурый оттенок. Еретик повеселел и загреб энергичнее, направляя лодку в золотистые протоки, открывшиеся между дымными парусами. Из-за них доносились нежный шелест деревьев и детские голоса, звонким эхом отражавшиеся от зеркала реки.

- Эй, ты чего? Белая совсем... – голос Еретика заставил Динго осознать, как болело все ее тело, скрюченное страхом. Она тихо выпустила воздух сквозь сжатые зубы, попыталась заставить губы двигаться:

- Все нормально.

Сзади заплескала вода. Не так, как под веслами. Так, будто плыл кто-то размашистыми саженками. Детские голоса взметнулись выше, подбадривая. Плеск стремительно приближался. Пловец вот-вот настигнет лодку. Вот-вот...

Еретик смотрел только на нее. Глаза у него были очень серые, расширенные страхом и потому тревожно знакомые:

- Эй, ты случайно не...

Динго выпустила из рук корзинку и, не оборачиваясь, перевалилась через борт.

Край поднялся на нетвердых ногах. Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Цепляясь за стены, проковылял в коридор, ощупью нашел сортир. Успел. Зев унитаза принял весь его ужас, все отвращение и ненависть к себе самому, пока желудок, содрогаясь, не наполнил рот горькой вонючей желчью. В ванной долго пил из-под крана, потом плескал в лицо водой, такой холодной, что потеряли чувствительность щеки. Мутное зеркало в шкафчике отразило обтянутый кожей череп с прилипшими ко лбу черными прядями.

«Нет, это не мог быть я. До старости мне не дожить, даже с пересаженной почкой. Но кто сказал, что этот хрыч был стар? Может, его тело изгрызла хворь, как сейчас грызет мое, только процесс зашел гораздо дальше? И потом – стихи! Они ведь мои! Некоторые старые, другие новые, только что написанные, вроде того, про колодец. И даже незнакомые тексты, на которые я в панике едва бросил взгляд, - несомненно, мои. Ну кто еще мог сказать так:

прощальная наша лодка

и наши неподъемные руки и веки

прозрачные наши глаза

ах спутались наши голоса