- Подожди, кажется, я знаю... Вот, смотрите, тут архив видеозаписей, в том числе с камер, направленных на Врата.

Все столпились за спиной компьютерного гения, даже Еретик подкатился ближе на своем стуле. Лилит дотянулась до динамика и заткнула дебильную песню ему обратно в глотку.

- Я прокрутил запись назад, - пояснил Шива. – Видите? Это прошлая пятница.

Дисплей заполнили зеленые створки Врат, показанные с трех разных ракурсов.

- Бли-ин, вот когда надо было приходить, - разочарованно протянул Еретик.

- А это позавчера, - Шива щелкнул мышкой, и кривоватая цифра «шесть» снова заалела на экране во всей красе. – И вчера.

Лилит скосила глаза на угол изображения. Все сходилось, дата была вчерашняя. Кадры съемки понеслись вперед в ускоренном темпе, цифры на электронных часах слились в неразличимое пятно. Над Вратами летели перистые облака наперегонки с солнцем, которое лихо ухнуло за ближайшую крышу и укрылось одеялом темноты. Камеры автоматически перешли в инфра-режим. Врата зафосфоресцировали, цифра на них слилась с неоновым фоном. Картинка наконец замерла. Часы в углу мигали счетчиком секунд. 02:52:03. 02:52:04. 02:52:05...

- Но это же... – первой опомнилась Динго, - это же прямо сейчас! Камера показывает Врата прямо сейчас!

Вот тогда Лилит и смоталась. Еретик с рыжей коротышкой ломанулись на улицу, Шива снова завозился с клавой – пытался, наверное, отключить защиту внутреннего периметра. По крайней мере, будь Лилит на его месте, именно это и сделала бы. А сама она помчалась вверх по лестнице, вот только бежала что-то уже долго. Вроде тут всего пять этажей.

Странные звуки, дико неуместные в покинутом доме, заставили ее замереть. Луч фонарика заметался по площадке – четыре двери, одна стальная крашеная, три обитых дерматином. На грязно-оранжевой стене пыльные снежинки, выцветшие олени и полу-отклеившийся дед Мороз, пьяно свесившийся с саней – знаки давно миновавшего праздника. Ноты пробивались из-за тонких стен, неуверенные, будто клавиш касались детские пальцы, но мелодия была узнаваема:

Ooh, ooh, and she's buying a stairway to heaven[2].

Волоски на загривке встали дыбом. Что это – неудачная шутка сбежавших охранников? Лилит повернула голову. Снизу все было тихо, ее пока еще не искали. По внезапному наитию она направила луч фонаря в черноту между пройденных лестничных пролетов. Зазолотилась паутина, поймав свет. Замельтешила потревоженная движением пыль. Ступени уходили так далеко, что дна не удавалось различить. Может, мощности фонаря не хватает? Она повела лучом вверх, но там было то же самое – бесконечная спираль, как в домике улитки. Лилит тряхнула головой, стараясь выгнать из уха навязчивую мелодию:

Ooh, itmakesmewonder. Ooh, it makes me wonder. [3]

Все, хватит! Она ткнулась в ближайшую дверь. Заперто, конечно. В следующую, под номером восемь. Створка, скрипнув, скользнула внутрь. Странно, если судить по номеру, здесь всего лишь второй этаж.

Из коридора пахнуло нежилым, звуки фортепьяно стали отчетливее. Почему именно эта песня? Любимая Игната, он играл ее на гитаре.

Фонарик вытащил на свет желтушные обои, облезающие со стен, как сожженная солнцем кожа. Лилит сама не заметила, как уже шагала по темной кишке прихожей. Коридор исчезал под ногами, пока луч фонарика не уткнулся в дверь, из-под которой просачивались свет и клавишные звуки. Девушка застыла на пороге, прислушиваясь одновременно к тому, что происходило внутри, и сзади, на лестнице. Ее все еще никто не искал, только проклятое пианино никак не затыкалось, рассказывая историю леди, купившей лестницу в небо. Охранники развлекаются при свечах, давая концерт для привидений?! На всякий случай крепко сжав слеповуху, Лилит надавила на ручку двери фонарем. Заперто? Нет, просто открывается наружу.

…Странно, ах, это странно. Солнечные лучи, падающие через колыхающийся тюль, ослепили и заставили на минуту зажмуриться. Неуверенные толчки молоточков по струнам наполнили голову музыкой, как пустой колокол. Машинально Лилит выключила фонарь и протерла глаза. Комната, оклеенная салатными обоями в розах, была пуста, за исключением рояля, белого и элегантного, казавшегося залетным гостем на вытертом паркетном полу, как звезда столичной оперы на сцене деревенского клуба. За роялем на крутящемся стульчике сидела девочка, едва доставая ногамив тапочках до медных педалей. Черные волосы острижены в короткое каре, их удерживает от падения на лоб заколка в виде бабочки. Платье с резинкой на талии коротковато, так что видны коленки в болячках и синяках. Маленькая пианистка не обращала на вошедшую никакого внимания, взгляд узких глаз скользил между нотами и матово мерцающей клавиатурой. За спиной белыми крыльями развевался тюль, обрамляя зияние балконной двери. Оттуда пахло летом.

Лилит снова зажмурилась, теперь уже не от света. «Откуда тут ребенок? Кажется мне, или я, правда, где-то видела эту девочку раньше? Как в комнатушку хрущобы могли пропихнуть рояль? И главное – почему здесь день и… тепло?!» Она отправила флэшку в карман и как следует дернула себя за ухо. Стало больно, и Лилит распахнула веки. Нет, это был не сон – рояль никуда не пропал, музыка тоже. По рабочей привычке окинула взглядом помещение: никого. Выход, он же вход, у нее за спиной, если не считать балконную дверь.

- Девочка, ты тут одна? – Она постаралась говорит мягко, чтобы не напугать ребенка.

Пианистка вскинула на нее темные глаза, руки заученно взлетели в воздух и опустились на голые коленки:

- Конечно, нет, - голос девочки, слишком серьезный и взрослый для ее возраста, тоже показался знакомым. – Ведь ты тоже здесь, так?

- Да, но я хотела сказать… - вот оладь, детская логика! – Тут есть кто-то, кроме нас с тобой?

- Ты же сама знаешь, что есть, - девочка почесала коленку и положила пальцы на клавиатуру. – Хочешь, сыграем в четыре руки?

- Я не умею, - Лилит пыталась одновременно сообразить, что имел в виду странный ребенок, и о чем его еще надо бы спросить.

- Врешь, - пианистка укоризненно покачала головой. – Маленькая ложь влечет за собой большую, и так дальше, пока ты не запутаешься в паутине лжи, и она слопает тебя, как паук высасывает муху. Хлоп – и от тебя осталась одна высохшая оболочка. А настоящей тебя уже и нет.

Пальцы с заусенцами надавили на клавиши, бабочка в волосах утвердительно качнулась.

- Я не вру, - заторопилась Лилит, будто почему-то было важно завоевать доверие ребенка. – Я играла когда-то давно, в детстве. Но теперь все забыла. Правда. Лет десять уже за инструмент не садилась.

Девочка оборвала аккорд, нахмурилась:

- Почему?

- Да так, - Лилит становилось все более неуютно в обществе этого ребенка, - руки не доходили.

Малолетняя пианистка пристально уставилась на собственные кисти, сжимая и разжимая пальцы, а потом тряхнула головой, так что волосы метнулись по щекам:

- Чтоб ты знала, руки не умеют ходить. По крайней мере, сами по себе.

Глубина этой мысли лишила Лилит слов. Девочка тем временем подняла на нее темный взгляд:

- Получается, ты кучу времени зря выбросила. Вот когда я была маленькая, то игрушки свои в окно выкидывала. Тоже глупо, да? Теперь я, конечно, так не делаю. А ты до сих пор этим занимаешься.

Лилит покосилась в сторону залитого солнцем балкона: «Интересно, если выглянуть туда, я увижу Врата?»

- Ты хочешь сказать, я все еще напрасно трачу время?

Девочка соскользнула со стульчика, одернула цветастое платье:

- Пойдем, я тебе покажу, - и вошла в развевающийся тюль.

У Лилит ноги как к полу приросли. В основание позвоночника вонзились ледяные иголки, от них холод побежал по всему хребту. А вот у маленькой пианистки хребта не было вообще. И затылка тоже. Над вырезом платья в гвоздичках паутина затянула розоватую пустоту. Лилит будто смотрела изнутри в череп разобранной куклы: двумя светлыми пятнами вырисовывались стеклянные глаза, темнели выпуклости носа и губ, торчали черными пучками прикрепленные с изнанки волосы.