— Потому что твоя сила от Огня. От моего брата.

— От Радима Ефимовича? — ляпнул я.

Судорога боли на миг перекосила лицо Григория Ефимовича, но он быстро взял себя в руки и почти спокойно ответил:

— Нет. От Огня. Другого брата. Потерянного давно. Но не будем отвлекаться. Времени у нас всего до полудня.

Что ж. Не будем, так не будем. Третий брат… Ещё один вопрос в копилочку. Но не спросить, почему после обеда нельзя тренироваться, я не мог. И Григорий Ефимович ответил просто и буднично:

— После обеда солнце слабеет, и Чернобог постепенно обретает силу. Ты же не хочешь, чтобы он и этот путь нам перекрыл?

Я, конечно же не хотел. Как я тогда принесу одежду и нормальную обувь?

— Раз так, — сказал я, — тогда давайте не будем терять время.

Григорий Ефимович внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Дай мне слово, что не наделаешь глупостей!

Я фыркнул и ответил:

— Глупости в мои планы не входят.

Григорий Ефимович кивнул. Вышел на середину поляны и вдруг повернулся ко мне.

— Хорошо, что у тебя ожоги зажили…

И тут я с удивлением понял, что не так! У меня ничего не болит!

Я посмотрел на руки — краснота исчезла. Потрогал лицо, плечи — всё норм! Фигасе! Отработал зарядку и не въехал!

А ведь я хорошо помнил, как вчера страдал от каждого движения, а сегодня не было никаких неприятных ощущений. Почему так?

Хотел добавить вопрос в копилочку, но Чёрный подсказал: «Древесница излечила…»

Сама зеленоволосая босая девушка, её голос, моё спонтанное желание подарить ей Маринины лапоточки — всё пронеслось в голове за одно мгновение. Стало как-то спокойно и умиротворённо.

Я оглядел окружающие поляну деревья и мысленно сказал: «Спасибо, древесница! Надеюсь, лапотки подошли по размеру».

По кроне пробежал ветерок, и я решил, что лесная девушка услышала мою благодарность.

Я повернулся к Григорию Ефимовичу и спросил:

— С чего начнём?

— Огонь есть во всём, — говорил Григорий Ефимович, обходя поляну по кругу. — И в траве, и в камнях… Но больше всего его в людях. Если нет рядом открытого огня, но есть люди, то это всё равно, что рядом огонь. Энергия, которая тебе нужна, это не энергия дыхания. Это твоё внутреннее пламя. Энергия дыхания может либо разжечь твой внутренний огонь, либо потушить. Что произойдёт с костром, если подует ветер?

— Раздует.

— А что будет со свечой?

— Она потухнет…

— Теперь понимаешь, что произошло в торговом центре? Твои эмоции вспыхнули костром. А дыхательными упражнениями ты…

— Дыхание разнесло искры, и я загорелся…

— Да. Поэтому главное, чему тебе нужно научиться, это различать, когда внутри тебя свеча, а когда костёр. И научиться так подавать дыхание, чтобы костёр разгорался, но искры не летели.

— И как это сделать?

— Для начала научимся видеть внутренний огонь. Ложись. Да, прямо тут, на землю. Закрой глаза. Посмотри внутрь себя. На пальцы ног. Изнутри… Почувствуй тепло. Стопы… Пусть тепло распространится. Теперь щиколотки, голень, колени, бёдра, по позвоночнику вверх… Теперь подключи пальцы рук, ладони… Чувствуешь, как разливается тепло? Пусть оно поднимается по телу, наполняет тебя.

Григорий Ефимович говорил негромко. За его голосом хотелось следовать. Причём, не только мне, но и теплу — оно послушно поднималось и заполняло меня — от кончиков пальцев до самой макушки.

— А теперь, — продолжал Григорий Ефимович, — собери всё это тепло в районе солнечного сплетения. Сосредоточь его в одном месте. Что чувствуешь?

Я чувствовал жар. И что интересно, я вроде бы стянул всё тепло к солнечному сплетению, но тело разогрелось. И дыхание стало ровным — поддерживающим огонь каждым вдохом-выдохом.

— Представь тепло, как мячик и покатай его внутри своего тела. И понаблюдай за своими ощущениями…

Я представил, покатал и…

Короче, я уснул. От теплоты и расслабленности, мысленно катая тёплый мячик внутри себя, я уснул. Может, сказалось то, что я не выспался, может, упражнение так подействовало, но меня накрыло сном и я отрубился.

Я это понял, когда солнышко, которое я катал, вкатилось на небо, осветило опушку леса, и я увидел древесницу и её подруг — они пели и водили хоровод вокруг молодой берёзки с поникшей вершиной. Зеленоволосая красавица была в моих лапотках на босу ногу.

«Как же она без онучей?» — забеспокоился я.

Зеленоволосая будто услышала меня. Песня сбилась и хоровод остановился. Древесница повернулась и поманила.

Я, естественно, подошёл. А почему нет? Редко девушки зовут меня куда-то.

Подруги зеленоволосой взяли меня в круг и снова запели, закружились в хороводе. Я закружился с ними, стараясь приноровиться к их шагу, но не всегда у меня это получалось. Всякий раз, когда я сбивался, девушки хихикали, но по-доброму. Я на них не обижался. Я ощущал их как сестёр. А что на сестёр сердиться?

Когда девушки начинали хихикать, зеленоволосая древесница строго смотрела на них, и они снова принимались петь.

В какой-то момент я понял, что хоровод наш ради берёзки, вокруг которой мы ходили. Она от нашего хоровода выпрямлялась, ствол становился крепче, листва ярче…

И вдруг девушки с визгом прыснули в разные стороны, а я почувствовал, как меня взяли за плечо.

Рука, прикоснувшаяся ко мне, протянулась словно бы из другого мира.

— Влад… Ты что, уснул, — раздался голос Григория Ефимовича.

Солнышко сорвалось с неба и скатилось мне в солнечное сплетение.

— Нет, — соврал я, открывая глаза.

Но ритм хоровода был всё ещё со мной и в душе своей я всё ещё шагал с девушками вокруг берёзки…

— Пойдём. Время завтракать, — сказал Григорий Ефимович.

Я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Выпрямился, как та берёзка и от этого стало хорошо. Потянулся с удовольствием ощущая, как захрустели косточки.

Григорий Ефимович усмехнулся и прокомментировал:

— Молодость, молодость… Ладно, идём.

И мы пошли к лагерю.

Мне шагалось легко. Казалось, я одним махом могу перешагнуть любое дерево. Поваленное… Но какая разница? Солнце внутри меня светило и поднимало до неба.

К лагерю мы вышли довольно быстро, как будто через портал — раз, и на месте.

Первая партия уже заканчивала завтрак. Но… какие-то парни были все хмурые, не разговорчивые.

— Солнце притуши слегка, — шепнул мне Григорий Ефимович.

Но я не понял, как это? Как притушить солнце? Ведь без него станет темнее и мрачнее. Зачем притушивать?

В общем, подошли мы к столу. Если до этого он был сооружён наспех — кусок рекламного щита положили на чурбаки, то, пока я водил хороводы, парни вкопали четыре столбика и закрепили щит на них. Получился практически настоящий стол.

Сидели, правда, пока кто где — кто на брёвнах, кто на чурбаках, кто на земле, но стол уже был и это было круто!

— Чего довольный такой? — спросил Илья.

Мишка хмуро глянул в мою сторону, увидел, что я поймал его взгляд, и отодвинулся подальше. Артём посмотрел исподлобья и отвернулся. И только Николай не обращал на меня внимания. Он уже плёл второй лапоть.

Блин! Он плёл второй лапоть!

Солнце не то что притухло… Оно скатилось на самое дно. На душе стало мрачно и темно. В растерянности подошёл я к охранному кругу.

— Правда прикольно? — спросил у меня подошедший следом Арик.

Я с удивлением обернулся.

Арик показал на охранный круг. Я проследил за его рукой и офигел. Как я не увидел утром? Палочки, которые вчера воткнула Агафья Ефимовна, проросли! Там, где раньше крепились листья, теперь набухли и проклюнулись почки. А кое-где было видно, что это не просто листочки, а будущие ветки! Охранный круг был живым!

— Хотя бы отсюда можно не ждать гадостей, — сказал Арик и, взглянув на меня, неуверенно добавил: — Наверное.

Я смотрел на проросшие рябиновые ветки и вспоминал, как древесница гладила их.

Рефлекторно я глянул на яму для землянки. За час парни продвинулись примерно настолько же, насколько вчера за весь день! Видимо, зеленоволосая убрала корни… Другого объяснения мне в голову не пришло.