— Как манипулировал? — удивился я. — Причём тут Ритка? Ведь это же на меня Марина накинула поводок. Ритка тут вообще побоку!

— Да?.. — Агафья Ефимовна с такой жалостью посмотрела на меня, что я почувствовал себя убогим.

— А разве нет? — осторожно спросил я.

— Рита тоже была на поводке. С самого первого курса, с их первой встречи. И как я не увидела?

Агафья Ефимовна с новой силой начала мешать варево.

Я огляделся. Ритку, конечно, было жалко, но я хотел поговорить с Мариной.

— Где все? — спросил я у Агафьи Ефимовны.

Она пожала плечами.

Я не разобрал: она знала и не хотела помочь мне или действительно не знала, куда делись девчонки. Разбираться с этим у меня не было ни времени, ни желания. Я должен был найти Марину.

Может, Чёрный помог, а может, леший или древесница, не знаю. Но внезапно я увидел лес… прозрачным. И сразу понял, куда нужно идти: я увидел внутри себя, как Марина бежала в слезах, пока у неё не закончились силы. И сейчас она сидит под сосной и плачет. Я точно знал, под какой. А потому развернулся и пошагал прямиком туда.

Чутьё меня не подвело, я вышел прямо к Марине. И остановился рядом, не зная, что делать.

— Чё пришёл⁈ — Марина всхлипнула. — Тебя тут только не хватало!

Она была такая маленькая, такая беззащитная и… босая.

— А где?..

Я хотел спросить, где лапти, но Марина грубо оборвала меня:

— Убирайся!

Потухшая, одинокая и такая несчастная.

Ну и что, что поводок? Девушка не должна быть несчастной и одинокой.

Я сел рядом.

Просто молча сел и всё. Потому что не для того я искал Марину, чтобы уйти.

И тут она разрыдалась с новой силой. Уткнулась мне в плечо и разрыдалась.

Я обнял её. Аккуратно, бережно… Обнял и прижал к себе. Оно само так получилось.

— Разве я виновата, что у меня такой дар? — сквозь слёзы проговорила Марина. — Это же просто защитная реакция. С раннего детства… Когда отец раздражался, я… И тогда он становился добрым и не кричал на нас с мамой. И не дрался… Рита, защищаясь, подавляет, а я…

Я потихоньку погладил Марину по плечу.

— Мы ещё только поступали в Академию. Я когда экзамен сдавать пришла, Рита от волнения всех в депрессию загнала. Атмосферка — хоть вешайся! Она и сама мучилась, и других… Ну и как в такой атмосфере экзамены сдавать? Я и влюбила её. Ей тогда сразу полегчало. Так мы и познакомились. Подружками стали не разлей вода. Рита рядом со мной со своей магией справляется, а мне, если что, защита есть, — рассказывала Марина.

Я не перебивал её, слушал внимательно. Да, девушке нужна защита. И когда рядом с ней нет того, кто может её защитить, то она вынуждена сама.

— Мы всегда были вместе. А теперь…

Слёзы снова полились из её глаз.

Я просто был рядом. Держал её в своих руках. И ничто не имело значения: ни лес, ни клонящееся к закату солнце, ни пропущенный обед, ни Чёрный, ни даже Дёма. Я не знал, что нужно делать в таких случаях, поэтому просто обнимал Марину и гладил её.

— Прости меня, Влад, — сказала, наконец, Марина. — Я не должна была надевать на тебя поводок.

— Ты можешь не бояться, — ответил я ей. — Я не брошу тебя. Никогда.

Марина прерывисто вздохнула и села. Мне было жаль отпускать её, но я отпустил. Я не хотел, чтобы она защищалась от меня. Я хотел, чтобы она мне доверяла.

— Ты хороший, — сказала Марина. — Ты очень хороший и добрый мальчик.

Слово «мальчик» резануло меня, и Марина это почувствовала.

— Извини, я хотела сказать…

— Ничего, — перебил её я. — Я всё понимаю.

Да, я всё понимал. Я для Марины мальчик. И с этим ничего не поделаешь. Разницу в возрасте никуда не денешь.

Помолчав немного, я всё же спросил:

— А где лапти-то? Николай же сплёл. А ты босая…

— Там где-то, — призналась Марина. — Я не смогла их надеть.

— Почему? — удивился я. — Их же для тебя сделали.

— Мне было стыдно, — чуть слышно прошептала Марина.

И тогда я снова обнял её и прижал к себе. А потом поцеловал. Так ласково, как только смог. Сначала один заплаканный глаз, потом другой, потом шмыгающий носик, а потом… И Марина не отстранилась.

Какое это было счастье, целовать Марину! Как давно я мечтал об этом!

У меня кружилась голова. Я то ли в небо взлетал, то ли в бездну падал… Парил в невесомости. Я не видел ничего вокруг, кроме Марины.

Время остановилось. Мир остановился. Жизнь остановилась. Остались только её глаза, нос, губы, волосы — такие тонкие, мягкие… И разводы от слёз на щеках… И глаза… фиалковые глаза.

И тут прискакал Дёма.

Следом шла древесница. Босиком. А лапоточки несла в руках.

Остановилась перед нами и протянула лапти мне.

— А как же ты? — спросил я у лесной девушки, продолжая обнимать Марину.

— Я? — Древесница засмеялась. И снова ветерок пронёсся по кронам. — Я так…

Она опустила взгляд, и я вслед за ней глянул на её ноги. Мягкая зелёная травка окружила ступни древесницы, и я понял, что лесной девушке лапти, действительно, ни к чему.

— А ей надо, — Древесница кивнула на Марину и снова протянула мне лапти.

Я взял берестянки, над которыми трудился весь вчерашний вечер.

Древесница посмотрела на Марину, на меня, погладила Дёму и ушла.

— Кто это? — спросила Марина.

Она тоже увидела лесную девушку.

— Древесница, — автоматически ответил я и, сообразив, что я забыл поблагодарить древесницу, крикнул ей вслед: — Спасибо.

В ответ по веткам пробежал лёгкий ветерок.

Возвращались с Мариной мы уже потемну. Шли — не спешили. Марина полностью доверилась мне. А я видел лес, как днём, и потому выбирал дорогу — обходил буреломы и выступающие скалы, смотрел, чтобы не было крутых спусков или густых колючих кустарников.

Не знаю, почему я хорошо всё видел. Может, Чёрный помогал, может, леший или древесница. Но проблем с ориентацией не возникло. Я точно знал, где наш лагерь. И поэтому шёл спокойно, уверенно.

От доверия Марины мне было тепло. Я был счастлив. И чувствовал себя не просто большим, а сильным и могучим.

Могучий… Тот, кто может…

Рядом с Мариной я чувствовал, что могу всё! Что непосильных задач нет. И мне это чувство нравилось!

Но любая дорога рано или поздно заканчивается. И мы вышли к лагерю.

Народ уже поужинал и теперь все сидели вокруг костра, разговаривали. На нас особого внимания не обратили — пришли и пришли. Только Агафья Ефимовна сказала в своей обычной манере:

— Там вам еду оставили, идите, поешьте.

Мы с Мариной подошли к столу. Посредине стояло три тарелки, аккуратно накрытые сверху.

Три!

Кто-то ещё остался без ужина?

Но я не хотел думать об этом. Я пододвинул одну тарелку Марине, другую — себе.

Взял две ложки — для неё и для себя. Улыбнулся — хлебушка бы! Дома не ел, а тут захотелось — что значит на свежем воздухе… И зачерпнул едево — что-то среднее между грибным супом и кашей.

Мы с Мариной пропустили обед и ужин. А она, скорее всего, и завтракала плохо. Однако, ела Марина без особого аппетита и всё поглядывала на третью чашку. Время от времени пробегала взглядом по тем, кто у костра, а потом снова смотрела на третью порцию.

Глядя на Марину, я тоже сбавил темп. Ну как сбавил? Еда закончилась быстро, но остатки я уже выгребал не спеша.

Не доев свою порцию, Марина вздохнула и отложила ложку.

— Не могу я так… — прошептала она негромко. Так, что только я и услышал. Да ещё Агафья Ефимовна…

— Спит она, — сказала наша кухарка и строго посмотрела на Марину. — Легла пораньше… А ты ешь, давай!

Марина немного приободрилась и снова взяла ложку. Без особого аппетита, но всё же.

А я понял, что третья чашка — для Ритки. Получается, она тоже не ужинала. А может и не обедала.

Когда Марина доела, я взял обе тарелки — свою и её — и сказал:

— Ты садись к костру, а я пойду помою.

Марина кивнула, и я отправился к ручью.