И вышел. Следом вышел и капитан Ерохин всё с тем же каменным лицом.

А мне вдруг стало тревожно. Я понял, что отвлёкся и Сан Саныч воспользовался этим — «уронил своё тело», убрал опоры и перехватил контроль. Так тонко и быстро, что я даже не успел почувствовать. И это было не демонстративно, как делал Боря, а по-настоящему, как в бою.

Я сунул руку в карман и сжал свой недоделанный амулет. Сжал так, что пальцам стало больно. Сжал, потому что мне хотелось орать. Я понимал, что будет обратка. И Сан Саныч не заставит долго ждать.

— Я вас подвёл? — спросил я Григория Ефимовича.

— События текут, как им должно, — ответил он. — Вот только я тебя защитить не смогу. Но могу ответить на вопросы.

Как давно я мечтал, чтобы кто-то ответил на мои вопросы, их у меня была тьма! И первым выскочил:

— Как Чёрный… То есть Велес попал в подвал? Зачем он был там?

Чёрный тут же встрепенулся, и я почувствовал его живой интерес.

Григорий Ефимович не удивился вопросу. Было такое ощущение, что он ждал его. Удивился только имени… слегка.

— Ты назвал его Чёрным? Что ж, наверное, в тот момент это так и было. Прости, Велес, мне нужен был не ты, а твоя мать Морана. Я надеялся, что она придёт за тобой, но она тебя бросила.

Чёрному не понравились слова Григория Ефимовича, и он угрожающе зарычал.

— Прости за всё, что тебе пришлось вытерпеть. Я хотел, чтобы она услышала твои страдания и пришла. Но она не стала слушать.

Рычание Чёрного стало страшнее, мне теперь было трудно его сдерживать, но я вцепился в амулет что есть силы, чтобы боль отрезвляла и не позволяла Чёрному завладеть мной.

— Ты бьёшься за животных, а я бьюсь за людей, — закончил Григорий Ефимович.

Чёрный заворчал, и я понял: когда я нечаянно выпустил Чёрного, тот был слишком слаб, и только поэтому Григорий Ефимович остался жив.

Но почему тогда сидевший во мне бог помогал мне в исцелении Григория Ефимовича?

Ответ пришёл с небольшим запозданием, словно Чёрный колебался сказать или нет, но потом решил признаться: «Чтобы ты быстрее обрёл силу. Мне нужен сильный слуга. Грядёт большая…»

— Я тебе не слуга! — закричал я. — Я. Просто. Тебя. Кормлю. Потому что это неправильно — морить голодом. Хоть животных, хоть людей, хоть богов! Но я тебе не слуга!

И Чёрный притих. Я почувствовал его вздох. Он встряхнулся, как большущий бурый медведь, и лёг, положив огромную голову на мощные лапы.

Он уже не выглядел изморённым. Его шерсть лоснилась. И она больше не была чёрной, она стала бурой, как у медведя. Да, у Чёрного теперь была шерсть! Все клочки тени, что вошли в меня в подвале, объединились в один образ — огромного медведя! Причём, медведь внутри меня был гораздо больше, чем я. Как такое могло получиться, я не понимал. Но так было. И мне приходилось с этим считаться.

— Вы сразу поняли, что я выпустил Чёрного? — спросил я у Григория Ефимовича.

Он покачал головой.

— Я надеялся, что нет. Я надеялся, что успел захлопнуть дверь.

Чёрный снова угрожающе заворчал.

— Ты же не в подвале сейчас, чего ворчишь? — успокоил я Чёрного, и продолжил расспрашивать Григория Ефимовича: — А когда вы догадались? Или вам Боря сказал?

— Я догадался. Потому что перестал слышать его… — Григорий Ефимович замолчал.

И тут я вспомнил, что парни больше не шарахаются от подвала. Не то, чтобы совсем перестали, но теперь сторонятся как-то по привычке. А вот почувствовали ли они Чёрного во мне, изменилось ли отношение ко мне, я не знал — мне в последнее время было не до того.

Григорий Ефимович пошевелился, укладываясь поудобнее, потом посмотрел на меня и неожиданно продолжил:

— Когда Борис сказал, про Велеса, я не знал, верить или нет. Но когда увидел тебя сегодня, все сомнения прошли.

— Это так заметно? — Я испугался, что если видно, то Сан Саныч мог догадаться.

Я не знал почему, но именно от Сан Саныча мне хотелось утаить Чёрного. Не знаю, может, беседа с ним в допросной комнате с цепочкой автоматной очереди так повлияла.

Я усмехнулся: если он и хотел меня там устрашить, то достиг не того эффекта. Да, я осознал его силу, но вместо того, чтобы сломаться, я стал осторожнее.

И всё же мне очень не хотелось, чтобы Сан Саныч про Чёрного знал.

Григорий Ефимович успокоил меня:

— Заметно только тем, кто понимает. Я, Гафа… Агафья Ефимовна… — Я кивнул. — Борис знает, Игорь тоже знает — Борис ему сказал. — Я снова кивнул.

Да, они одна команда. И такую важную информацию скрывать друг от друга не будут.

И я понял, почему Игорь Петрович ничего не сказал, когда я вместе с другими парнями не сдал оберег, теперь это стало очевидно.

Ещё один вопрос волновал меня. И я уже открыл было рот спросить, что же в подвале делали с парнями, но в комнату вошёл Игорь Петрович.

Увидев меня, он не удивился.

— Влад, хорошо, что ты тут, — сказал он. — Сейчас придёт Борис, и ты нам всё расскажешь и про теракт, и про флешмоб, что там за идея посетила нашего драгоценного куратора в такой день…

— Гафу тоже позови, — попросил Григорий Ефимович.

Игорь Петрович кивнул и вышел.

— Да, не в лучшей я сейчас форме, — усмехнулся Григорий Ефимович.

В его голосе прозвучало сожаление и тревога. Мне захотелось что-то сделать для него, но я не знал что. И тут Чёрный подсказал: «Отдай ему свой оберег».

Если честно, я засомневался — оберег только что помог мне сдержать Чёрного. А теперь он советует отдать и остаться без защиты…

И тут я увидел, как огромный бурый медведь демонстративно вздыхает и закатывает глаза, мол, какую чушь я думаю про него! А чего не думать-то, если я несколько минут назад ощущал, как он рвался наружу. Но и смотреть на Григория Ефимовича я не мог.

Короче, я решил снова довериться Чёрному. Достал оберег и протянул его Григорию Ефимовичу.

«Не к этой руке, — проворчал Чёрный. — К больной…»

Я протянул оберег к больной руке и от неожиданности замер — керамической варежки больше не было.

С другой стороны, а почему бы и нет? Агафья Ефимовна знает, когда нужно соорудить керамическую варежку, а когда её следует убрать. И раз убрала, значит, Григорию Ефимовичу действительно лучше.

Эта маленькая деталь обрадовала меня, и я решительно вложил оберег в больную ладонь.

Григорий Ефимович удивлённо глянул на меня, но тут же сжал амулет.

Движение получилось слабое, но пальцы обняли трилистник, заключённый в круг.

Григорий Ефимович глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Я с тревогой вглядывался в директора школы, боясь побеспокоить его и в то же время надеясь, что от амулета ему станет полегче. И действительно, лицо Григория Ефимовича разгладилось и напряжение в руке несколько уменьшилось.

Обрадованный переменами, я собрался всё-таки расспросить про парней и подвал, но раздались шаги и в комнату вернулся Игорь Петрович, а следом зашла Агафья Ефимовна.

Она кивнула мне, прошла и села на кровать к брату, а Игорь Петрович сказал:

— Пойдём-ка, Влад, стулья принесём. Разговор, похоже, будет долгим.

Когда мы шли за стульями, Чёрный как бы между прочим сообщил: «По поводу разговора… там в комнате теперь стоит такая штука, через которую тот всё слышит».

— Что⁈ — Я запнулся и остановился.

Игорь Петрович удивлённо обернулся ко мне.

— В комнате Григория Ефимовича есть подслушивающее устройство… — прошептал я, понимая, что теперь Сан Саныч знает про Чёрного всё.

«Не всё!» — самодовольно промурчал Чёрный.

— Что именно он знает? — потребовал я ответа.

Но Чёрный проигнорировал вопрос, он зевнул и улёгся спать.

Игорь Петрович внимательно посмотрел на меня и сказал негромко:

— В комнате про подслушивающее устройство вслух не говори. Я всем дам понять, что оно есть, и мы устроим для Сан Саныча спектакль. А потом уже обсудим ситуацию. Не надо, чтобы он знал, что мы знаем…

Я кивнул. Спектакль, так спектакль. Меня больше волновало, чем нам грозит знание Сам Саныча о Чёрном.