— Всё! — взорвался я. — Слушать тебя невозможно! Иду есть!

Чёрный завозился в предвкушении еды, а Арик вытаращил на меня глаза.

— Да я… — начал он, но я перебил друга:

— Это я не тебе, извини.

Поднялся и решительно зашагал к столу. Потому что слушать бухтение Чёрного было действительно невыносимо.

Я протянул чашку всклокоченной с разводами грязи на лице Ритке, получил свою порцию каши. Тут же зачерпнул полную ложку и сказал:

— Посвящаю эту кашу тебе, Чёрный! — и отправил ложку в рот.

«Пригорела…» — проворчал Чёрный, тем не менее с удовольствием урча.

— Пригорела, — подтвердил я. — Но будешь жрать что дают!

И пошёл за стол.

Все уставились на меня.

— Что⁈ — спросил я, зачерпывая вторую ложку.

Парни и девчонки отвернулись, Агафья Ефимовна покачала головой, но мне было пофиг. Мне на всех было пофиг! Потому что Марина надела на меня поводок.

Да, но лапти для неё плетёт Николай…

От этой мысли глаза зажгло.

Я подхватил полупустую чашку и, засовывая на ходу в рот ещё ложку каши, рванул к ручью.

— Дежурные помоют посуду, — крикнул мне вдогонку Илья, но я не хотел дежурных.

Я никого не хотел. Я никого не хотел видеть.

Пока я дошёл до ручья, тарелка опустела. Каша была не вкусной. Но я съел её всю. Сожрал. Посвятил Чёрному. Ибо.

Чёрный был доволен. «Наконец-то правильное слово! — добродушно проворчал он. — Да, ты мне жрёшь!»

Каша была съедена, чашка вымыта, но я остался сидеть у ручья. Я смотрел на бегущую воду и не знал, что делать. Как теперь быть? Как вести себя с Мариной, с Риткой? Да и с парнями. Они ведь все знают, что Марина надела на меня поводок. Теперь об этом знают все…

В ручье плавала рыбина — серебристая, вытянутая с мелкой чешуёй и острым гребнем. Наверное, хищная — вон зубы какие! Великовата для этого ручья. И как сюда заплыла?

На том берегу краснела шляпками целая поляна боровичков. С утра ещё не было, а тут выросли. Рядом красовался кустик черники, усыпанный ягодой. Тоже с утра не видели… Наверное, боровой расстарался. Порадовать хотел.

Я смотрел на эту идиллию, а самому хотелось выть.

— Ты не забыл, что у нас тренировка? — раздалось позади.

Я повернулся.

Григорий Ефимович стоял — взрослый, сильный, уверенный в себе. На такого поводок не накинут… И даже покрывало не портит его авторитет, смотрится как древний воинский плащ!

— Чего сидишь? — спросил он. — Отнеси чашку и пошли. У нас времени только до обеда, забыл, что ли?

— Не пойду, — ответил я и отвернулся.

— Чего это? — удивился Григорий Ефимович.

— Настроения нет…

— Ну, дорогой! — Григорий Ефимович обидно засмеялся. — Если ты думаешь, что враг будет ждать, пока у тебя появится настроение…

— Мне пофиг! — прервал я Григория Ефимовича.

Григорий Ефимович подошёл, сел рядом со мной. И вдруг опустил руку в ручей и погладил рыбину — почесал за жабрами, как котёнка за ушами, а потом пошлёпал по спине, мол, плыви отсюда, пока в уху не отправили.

Он сделал это так обыденно, что я поневоле выпал в осадок — чё⁈

А Григорий Ефимович как ни в чём не бывало, вытирая ладони о край покрывала, продолжил:

— Знаешь, как ходить по болоту? Нужно постоянно двигаться. Стоит только остановиться, и трясина начнёт тебя засасывать. И по жизни так же. Пока движешься, живёшь. Стоит остановиться, и тебя сразу же засосёт рутина. Труднее всего двигаться, когда нет цели. Если закончились физические силы, то всё равно можно найти резерв. Можно на силе воли выползти. А вот если нет цели, то и жить ни к чему. Считай, труп.

— А у вас есть цель? — спросил я, наблюдая, как рыбина преодолевает завал из упавших брёвен и веток — у неё-то цель была…

Зачем вообще сюда приплывала эта рыбина? Спешила в верховья икру метать? Так впереди скала — родник бьёт из скалы. Приходила поздороваться и теперь обратно в низы торопится? Водяной пригнал? Боровой же показал грибы и ягоды… Но то, как рыбина раз за разом преодолевает образовавшиеся из-за веток теснины, не оставляло сомнений в её целеустремлённости.

— Цель… — Григорий Ефимович на минуту задумался. — Скажем так: сейчас я хочу найти брата. Братьев. Обоих. Когда-то мы были вместе, были опорой друг другу и отцу нашему с матушкой. А потом судьба раскидала нас. И если про Радима я хоть что-то знаю, то Огонь… — Григорий Ефимович глянул на меня. — О нём давно не было вестей. Судя по тому, что костёр горит, он жив. Но давно перестал отзываться на мой зов.

Григорий Ефимович посмотрел на меня так, словно от меня зависело, найдёт он братьев или нет. Очень неприятное ощущение. Как будто в душу заглянул и увидел там то, чего я про себя даже не знаю.

— Найдёте вы братьев, и что дальше? — спросил я, чтобы он уже перестал пялиться.

Григорий Ефимович пожал плечами и отвернулся.

— Посидим, поговорим. Мне есть что сказать моим братьям.

— А если они не захотят слушать? — меня понесло.

Я разозлился на Григория Ефимовича. Сам не знаю почему.

— Куда они денутся⁈

Он сказал это с такой уверенностью, что я заржал. Самым бессовестным образом заржал.

Григорий Ефимович смотрел на меня недоумённо, а я не мог остановиться.

Наконец, он нахмурился и встал.

Я тоже поднялся, вытер выступившие слёзы и сказал:

— Извините… Я вспомнил, как вы добивались, чтобы Морана услышала вас…

«Ни фига не смешно!» — обиделся Чёрный.

— Ну да, не смешно, — согласился я с ним и сказал, обращаясь уже к Григорию Ефимовичу: — Так вы не заставите братьев услышать вас. Если будете действовать теми же методами, как с Мораной.

— Я вижу, ты уже пришёл в себя? — перебил меня Григорий Ефимович. — Отнеси чашку и пошли тренироваться! Теряем время! Его и так мало осталось.

Я думал, что снова буду гонять огненный шарик внутри тела, но Григорий Ефимович заставил работать с движением. Моя задача была делать упражнения и отслеживать движение внутри себя, смотреть, чтобы оно не прерывалось.

Получалось плохо.

Мне было хреново. Я никак не мог сосредоточиться. Поток был… как бы это сказать… тонким, в смысле, призрачным, а моё внимание, как грубые лапищи… Я никак не мог удержать его, движение постоянно рвалось и ускользало.

Я начинал снова и снова, и всякий раз тут же останавливался.

Теряя поток в очередной раз, я понял, что с Мариной нужно поговорить.

Эта мысль росла, пока не стала доминирующей.

В какой-то момент я просто развернулся и ушёл с поляны.

Ну, как ушёл? Григорий Ефимович сказал, что на сегодня хватит. Мол, всё равно толку нет.

У огня стояла Агафья Ефимовна. И так-то хмурая, в этот раз она превзошла себя. Казалось, сейчас посыплются громы и молнии. Но она просто стояла и мешала варево в котле. Ни Марины, ни Ритки рядом не было. Да и парни помощники по кухне куда-то испарились. И Николая на моём чурбаке не было…

Я оглянулся, и увидел Николая с лопатой на строительстве землянки. Маринины туфли блестели под столом. Значит, лапти он уже сплёл…

Я подошёл к огню и протянул руки. Не то, чтобы я замёрз, но огонь влёк меня. Около огня я чувствовал себя увереннее.

— Ты чего так рано? — спросила Агафья Ефимовна.

Я пожал плечами. Не говорить же ей, что я хочу прояснить всё между мной и Мариной.

Агафья Ефимовна качнула головой, словно услышала мой ответ и приняла его. Помешала ещё немного, а потом сказала негромко:

— Рите ещё хуже, чем тебе.

— Почему это? — возмутился я.

Да разве можно сравнить мои страдания и её⁈

— Ты Марину едва знал, а она потеряла близкую подругу.

Слова Агафьи Ефимовны обожгли.

— Что с Мариной? — Я аж подскочил, а воображение нарисовало самые страшные картины.

Я в один миг представил, что Марины больше нет, что она умерла… Убита, пока я там пытался поймать движение, и никто не заступился за неё…

Я готов был бежать к ней и…

— С ней-то всё в порядке, — грустно усмехнулась Агафья Ефимовна. И добавила: — А вот с Ритой… Когда узнаёшь, что человек, которому ты всецело доверял, с мнением которого всегда считался, для которого всегда был открыт… И тут узнаёшь, что на самом деле он манипулировал тобой.