Ну как не интересовал? У меня язык уже был похож на кактус, который полгода не поливали, а вода в роднике чистая и прозрачная, но, как и со Змеевной, всё внутри меня протестовало против этой воды. Во всяком случае, пока я в здравом рассудке, я эту воду пить не стал бы.

Мост был пуст. Ни с этой стороны, ни около избушки никого не наблюдалось. Казалось, иди себе и иди, но я чувствовал, что так просто нельзя даже приблизиться к мосту. И Ефимычи тоже поглядывали в ту сторону, но не трогались с места.

Река не просто воняла, она смердела. Источала сладковатый запах мертвечины. Как будто весной на помойке сто тысяч дохлых кошек оттаяли! От этого хотелось даже не блевать, а гораздо хуже — накатывало чувство безысходности, приходилось задавливать его усилием воли.

К Григорию Ефимовичу подошёл Боря и спросил:

— Что будем делать?

— Ждать, — коротко ответил Григорий Ефимович.

— Ждать так ждать, — согласился Боря и скомандовал парням: — Привал! Идите все сюда, не разбредайтесь. Садитесь отдыхайте, но будьте готовы в любой момент действовать.

Парни и девчонки расселись вокруг Бори и Игоря Петровича, буквально попадали от усталости. Умывание в ручье травмы-то исцелило, но сил не добавило. Мы по-прежнему были вымотанные и уставшие.

На Игоря Петровича вообще было жалко смотреть. Я никогда не задумывался о его возрасте, но тут стало понятно, что лет ему много. Не мог же он так быстро постареть? Хотя кто знает, какие испытания проходил он? Григорий Ефимович говорил ведь, что для всех они индивидуальные.

Я сидеть не мог. В слова Чёрного о жертве верить не хотелось, но я понимал, что так оно и будет.

А что, если привратник заставит выбрать кого-то из нас?

Я посмотрел на товарищей. Кого? Марину? Арика? Глеба? Мишку?.. Или Дёму?

Я крепче прижал к себе котёнка. Я ни с кем не готов был вот так расстаться. Лучше уж я сам, хотя мне ещё родителей с Сонькой из лап Сан Саныча освобождать…

Скорее бы всё закончилось!

Не в силах больше бездействовать, я направился к Григорию Ефимовичу.

— Чего мы ждём? — спросил я, вставая рядом.

Григорий Ефимович, не отрывая взгляда от моста, ответил:

— Не чего, а кого.

— Кого мы ждём? — поправил я вопрос.

— Привратника с этой стороны.

— И кто это?

Григорий Ефимович удивлённо посмотрел на меня, потом тяжело вздохнул.

— Ну как можно настолько не знать свою историю, свои истоки? — ответил он вопросом на вопрос и задумался.

А я разозлился. Ну да, не знаю! И в этом не только моя вина! Нам в школе не рассказывали!

Хотя, я ведь мог и сам заинтересоваться?..

Теперь-то уж точно заинтересовался.

Я усмехнулся своим мыслям и спросил у Григория Ефимовича:

— Так всё же, кто привратник? И если есть привратник с этой стороны, то есть и с той?

— Есть, — подтвердил Григорий Ефимович. — Что тебе напоминает избушка на том берегу?

Оценивающе оглядев строение, я ответил:

— Избушку на курьих ножках из сказки.

Григорий Ефимович кивнул.

— Там живёт привратница с той стороны. А с этой… С кем Иван… будь то царевич или дурак, да хоть и коровий сын…

Я тут же задумался: а я-то кто? Явно не царевич, и уж точно не коровий сын, мама никак не корова! Получается, дурак?

А Григорий Ефимович не спеша закончил фразу:

— … Всегда сражается на мосту?

— Со змеем, — холодея ответил я.

Григорий Ефимович снова кивнул.

— Мы что будем биться со змеем? — с ужасом спросил я, вспоминая Змеевну, как она сжимала меня своими кольцами и как надо мной нависала её разверстая пасть.

— Нет, мы ж не сюда идём, а отсюда. Со змеем мы будем договариваться, — успокоил меня Григорий Ефимович.

Но не очень-то успокоил, потому что было в его интонации что-то такое, отчего мне стало крепко не по себе. Договариваться… Ага! О жертве! Знаю я, какую жертву потребует змей! Понятно теперь, почему Змеевна нас так легко отпустила, знала гадина, что никуда мы не денемся!

Чтобы как-то справиться с нахлынувшим страхом, я спросил:

— И где змей?

— Вот и я думаю, где змей? — ответил задумчиво Григорий Ефимович.

— Так может тогда просто пойдёмте? Охранника нет, так что… — начал я, но Григорий Ефимович кивнул на Дёму.

— Если бы можно было идти, он уже пошёл бы. А раз Дёма не спешит покидать твои руки, значит, граница на замке.

— И что теперь делать? — растерялся я.

— Вот я и думаю, — разглядывая берег, протянул Григорий Ефимович. — Вот и думаю…

К нам подошла Марина, встала с другой стороны от Григория Ефимовича.

— А может всё-таки рискнуть? — спросила она, тоже рассматривая мост и реку.

Григорий Ефимович глянул на неё и вдруг спросил:

— Носовой платочек есть?

Марина растеряно похлопала по карманам спортивных штанов.

— У кого есть носовой платок? — спросил Григорий Ефимович у парней. — Или кусок ткани…

— А зачем? — спросил кто-то.

— Проверим границу…

— А Риткин лифчик подойдёт? — спросил Сергей и парни заржали.

— Перетопчетесь, — бросила Ритка. — Второй раз полюбоваться не обломится!

— Даже ради спасения наших жизней? — жалобно продолжил Сергей.

— Притухни! — пригрозил Сергею Артём.

— Эх, попкорна бы!.. — усмехнулся Николай.

Положение спас Эдуард — клавишник «Лучезарной дельты». Он протянул Григорию Ефимовичу замызганный носовой платок.

— Такой подойдёт?

Григорий Ефимович согласно кивнул.

Ритка с благодарностью глянула на Эдуарда, а Сергей делано вздохнул.

«Лучезарная дельта»… Как давно это было? Как будто в другой жизни. Жизнь в лесу и пребывание в Исподнем мире потрепали концертный наряд — от стразов остались только клеевые пятна, узкие штаны порвались. Про то, что всё замызганное, вообще молчу. Собственно, и платок по чистоте соответствовал рубахе со штанами. Но он был! И Эдуард оказался единственным, у кого нашёлся платок.

— Он немножко того, — со смущением произнёс Эдуард.

— Это не важно, — ответил Григорий Ефимович, оглядываясь.

Подобрал с земли камень и положил его в платок, завязал углы, взвесил на ладони и, размахнувшись, бросил на мост.

Едва платок коснулся брёвен, как тут же вспыхнул синим пламенем. И я понял, откуда взялось выражение «гореть синим пламенем». Вот отсюда! Из этого огня. Огня, который отбирает надежду.

Сгорел платок в единый миг, а камень остался лежать, как будто родной. И на брёвнах ни подпалины!

И тут я увидел, что все наши стоят рядом и смотрят на мост. Когда подошли? Я даже не заметил.

— Камень из Исподнего мира, — ответил на незаданный вопрос Григорий Ефимович. — А платок из мира живых.

Всё стало ясно. На мост без привратника соваться нельзя.

— И что теперь делать? — спросила Светлана.

Чувствовалось, что и так уставший народ вообще пал духом. Заряд от Риткиного стриптиза, подогретый разговорами о лифчике, точно так же исчез, как и вода в этом мире.

И тут Боря говорит:

— А давайте-ка подвигаемся? Кровь разгоним. А то что-то закисли все. Скоро от мертвецов отличаться перестанете… Плюс выделится метаболическая вода и жажда немного отступит.

Боре, конечно, никто не поверил. И так сил нет, а тут ещё двигаться. Глупость какая! Хочется лечь и… и умереть.

Это слово выскочило само. Едва я его осознал, как в душе поднялся протест — умирать я точно пока не готов. Но и начинать сейчас тренировку… Мало того, что все без сил, так ещё и не до тренировки так-то. Задача сейчас стоит поважнее!

Парни, похоже, чувствовали то же самое. Они раздражённо посматривали на Борю, мол, нашёл время и место… Но он, не обращая внимания на косые взгляды, продолжал:

— Давайте-ка, разбились на тройки и делаем упражнения на смоление. Помните? Впускаем человека и прилипаем к нему. Давайте, ну!

Двигаться, если честно, совсем не хотелось, но инициативу Бори подхватил Григорий Ефимович, и у нас не осталось шансов.

Он первый зацепил Борю со словами: