Я и сам был в каком-то странном, обалделом состоянии. Как так — у нас же война, у нас же жертвы, у нас битва за правое дело и мир во всем мире, передавайте патроны и точите мечи. Но тут нам говорят — все, вы уже выиграли, победили, то есть — еще победите, конечно, но только в вашем личном будущем. Когда у вас появится желание сражаться, когда у вас будут ресурсы, состояние, способности и желание. Как вот захотите — так и пожалуйста. Но имейте в виду, что вы — уже победили. А пока можете отдохнуть. Лет пятьдесят. Акира, как человек недоверчивый потребовала доказательств и ей их дали. Здоровую такую папку, которую она до утра изучала. Вышла задумчивая. Говорит, что подвоха нет, всех спасли. На мое возражение, что все равно получается, что была временная линия, где жертв мучали — покрутила пальцем у виска. Это, сказала она, и есть официальная линия — где мы сейчас. Все шло именно так — что вся Инквизиция это лишь тень организации, во главе которой наш котенок стоит… а у него — пара клонов. Или не пара, а сотня — тут она не знает, тут как мы готовы будем, так и посмотрим. Потому что скорее всего и весь научный комплекс из таких вот состоял — клонов, которые заряжены воспоминаниями как будто они люди. В общем получается прямо-таки тотальный вин, всех победили и даже никого не убили, чертов Золотой Город, умею, падлы выкрутиться из этической головоломки. А на вопрос — а как так у нас получилось — Акира только руками развела. На эту тему в папке ничего не было, а значит — сами должны догадаться. Пока не догадаемся как столько клонов сделать и управлять всеми сразу — нечего в шестьдесят седьмой соваться. Так и порешили. Что победили — хорошо. Что жертв практически нет — тоже хорошо. Мария-сан обещала, что Кикуми на каникулах привезет в гости. Тоже хорошо в общем-то. Винцент, который являл собой временной парадокс в виде котенка — остался жить с нами.

Нанасэ, которая после откровений Марии — срочно уметелила по делам и Питера с собой взяла — сказала чтобы мы все тут не расслабляли булки а готовились к Осеннему Балу, и что хорошо, конечно, что с Золотым Городом у нас наконец не война а худой мир, который лучшей доброй ссоры, но у нее куча дел, а в конце зимы еще инаугурация запланирована и лучше бы нам всем тут на балу выглядеть прилично, потому что ей наш клан нужен в Совете Кланов. А вы тут трусами кидаетесь. Вот.

На эту вот реплику в свой адрес никто даже внимания тогда не обратил. Все были как будто слегка мешком по голове ударенные — в легком обалдении. Это как готовишься к поединку, готовишься, тренируешься, адреналином себя накачиваешь, прыгаешь в раздевалке перед боем, согреваясь, ассистенты тебе в уши «все в порядке! Ты его сделаешь! Ты — тигр!» — шепчут, вы выходите на ринг через толпу болельщиков, тренер одобряюще хлопает по спине, вам поднимают канаты, … и судья сразу же поднимает вашу руку, гремят фанфары и вот вам сразу приз. А бой? Ну… состоится когда-нибудь. Но вы уже победили. Ура?

— Ну… так мы победили получается? — протянула Майко, но как-то уж больно неуверенно. Я только плечами пожал. Никто даже напиваться в тот вечер не стал — все как-то молча рассосались по комнатам и заснули — так всех это впечатлило.

— Я так понимаю, у нас есть время — говорю я: — если уж Золотой Город готов подождать, то и нам, бешеным псам войны пять верст не крюк, а пять лет не срок.

— Это изрядно сбивает с толку — говорит Иошико: — а сама мысль о том, что я сейчас противостою не просто своей однокласснице, а Новой Надежде Человечества и Драконоубийце… или Драконотрахательнице? И я, кстати, не знаю, какая из этих кличек страшнее… видела я эту Пэну… Матерь Драконов, мать ее…

— Ты с такими кличками поосторожнее, слышал я что драконы как Сакура — слышат через измерения как их имя треплют и могут и заявится. — говорю я. Иошико смотрит на меня, выискивая сарказм в словах или взгляде. Не находит и начинает волноваться.

— Правда, что ли? Ой, надо бы Михо предупредить, а то она впечатленная ходит, думала к врачу обратиться, сперва решила, что я ее на фестивале героином обколола, раз у нее такие видения были… — говорит Иошико: — а вдруг к ней Пэна… в смысле… ээ… ну эта, которая — явится? Она если в истинном облике явится, так у всей школы героиновый приход будет потом в диагнозе…

— Обязательно — киваю я, одобряя направление мысли. Кто его знает — вдруг?

— Вот ты где! — из-за поворота на меня выскакивает Ая-чан и упирает руки в бедра при виде Иошико: — и эта с тобой! Тебя Юки-сама в Клуб зовет! Эти двое опять ее достают!

— И чего она — не может сама их в сосульки превратить? — говорю я, вставая с подоконника: — ей же на пару секунд дел…

— Юки-сама — великодушная и милосердная, а ты — воплощение коварства, вот и займись! — парирует Ая-чан: — кроме того у нас секретная встреча, на которой стратегия борьбы с этой вот будет обсуждаться!

— Пффф! — фыркает «эта вот» Иошико: — смотрите не лопните от своей секретности! И забирайте свое воплощение коварности, он мне уже не нужен!

— В такие вот моменты я и должен поворачиваться куда-то в сторону воображаемого зрителя и спрашивать — вам, наверное, интересно, как я оказался в таком положении? — говорю я. Перепалка прекращается. Иошико задумывается.

— Так тебе и надо! — пользуется паузой Ая-чан: — ну все, пошли уже!

POV POV Горо Такэда, отчаявшийся человек

Звезды в городе практически не видны. Звезды в городе — редкое явление. Иногда можно увидеть кроваво-красный из-за смога диск луны, но звезды не были видно. Неоновые огни рекламы, уличное освещение, фары автомобилей и свет с верхних этажей офисных зданий, жилых комплексов и гостиниц — не позволял увидеть звезды в небе, даже поздней ночью.

Горо прищурился, вглядываясь, увидев яркую точку в небе. Точка двигалась. Самолет. Или спутник связи. Но не звезда. Конечно, как он мог надеяться, что увидит звезды поздней ночью, лежа в канаве возле круглосуточного бара… Никаких звезд для отчаявшихся людей. Надежда — вообще самый расхожий товар в этом городе. Она словно дешевая фольга, упаковка с яркими призывами и обещаниями, словно фантик на конфете. В нее завернут и двенадцатичасовой рабочий день, когда некогда даже выйти в туалет, а обед поглощается прямо на рабочем месте и состоит из лапши быстрого приготовления. И отсутствие сил по вечерам — когда ты приходишь домой и вместо того, чтобы поговорить с близким человеком или хотя бы поспать — тупо сидишь на диване с бутылкой и смотришь в экран телевизора, не в силах даже выключить его. И это звенящее чувство одиночества, когда ты видишь, как люди на экране, или на обложках журналов — смеются и улыбаются друг другу. И чувство горечи и несправедливости — когда тебя, человека, который отдал службе десятки дет — просто выкидывают с твоего рабочего места как нашкодившего щенка. Чувство потери и раскрытой раны в душе, когда Кеко-тян внезапно вызвали в Токио, а оттуда еще ни одна девушка с амбициями (особенно — красивая и молодая девушка с амбициями) не возвращалась в провинциальный городишко, который продолжает портить воздух своим разлагающимся телом на берегу залива.

Все это — всегда заворачивается в блестящую упаковку надежды. Это она обещает карьеру и успех, заботливых и внимательных начальников, понимающих и расторопных подчиненных, горячий ужин вечером дома и теплые слова «Добро пожаловать домой, дорогой, ужин готов, а дети уже спят». В надежду упакованы и утренние пробки в общественном транспорте, когда все эти люди спешат-торопятся в погоне за своей мечтой, а надежда подгоняет их, заставляя быть не просто рабами в своих офисах, но быть эффективными рабами. Строителям пирамид такое и не снилось — добровольное, эффективное рабство. Говорят, что ежедневный рацион раба при постройке пирамид составлял буханку хлеба, головку лука и кувшин с пивом. Но забывают о самом главном — в ежедневный рацион эффективного раба всегда входит надежда. Ее хлещут стаканами, пьют с утра и до ночи, заливают себе глаза, потому что dum spíro, spéro — пока живу — надеюсь. И люди жрут ее горстями, заталкивают в ноздри, пытаясь перебить запах разложения этого города, заливают себе глаза, стараясь не видеть реальность, капают себе в уши, чтобы не слышать правды.