— Я тебе, конечно, рада, но не на столько, — заявила она.

— И я тебя рад видеть.

Выглядела рыжая вовсе не плохо, но за ее улыбкой пряталась тоска — чтобы понять это, вовсе не нужно было прилагать усилий.

«— Она проиграла, потеряла все — машину, возможность что-то доказывать себе и остальным, проиграла на глазах у всех…

— Она жива, — отозвался второй голос.

— Она…

— Она жива. Точка».

Синдзи, погрузившись в спор с самим собой, смотрел в голубые глаза Аски и в который раз за это слишком раннее утро потерял нить разговора.

— И чего молчишь?

— Я думаю, Аска…

— А по тебе и не скажешь.

— … О тебе.

Сорью неожиданно смутилась и порозовела.

— Приятно, черт возьми. И что думаешь?

Синдзи пожал плечами: он не видел ничего приятного в своих размышлениях о ней.

— Да так. Думаю о том, что ты выжила вопреки всему, пережила свою машину, могла умереть десяток раз за этот бой…

— На комплименты нарываешься? — поинтересовалась она, все еще улыбаясь.

— Нет. Скажи, каково это — проигрывать?

Аска смотрела на него, ее улыбка погасла, и он видел, как плывет, стремительно меняясь, выражение ее лица. Наконец, она отвела глаза и тихо сказала:

— Знаешь, такого мудака, как ты, даже благодарить не хочется.

— Я и не прошу. Хочу знать просто — каково это?

Сорью откинулась на подушку и закрыла глаза. «Давай, Сорью, скажи что-нибудь… Бой не мог не изменить тебя. Ты не нужна мне. Ты не должна быть нужна мне».

— Я не люблю сказок, Синдзи. Мне всегда представлялось жизнь тупой девки, после того, как ее спас прекрасный принц. Как ей придется с обожанием смотреть каждый день на самодовольное чмо — своего спасителя. Думала, если меня когда-нибудь спасут — удавлюсь.

— Ты выросла, Аска.

— Да, выросла, но ничего не изменилось. До этого тупого, мерзкого, сильного Ангела.

Она вздрогнула и одним рывком вновь села, глядя перед собой, подтянула ноги к груди, словно пытаясь согреться. Синдзи чувствовал ее упрямство, ее обиду, но чего не было и в помине — так это отчаяния или разочарования.

— Я поняла, что на самом деле хочу жить — и плевала я на принципы. Победа, «лучшая из лучших из лучших» — лишь средства достижения простой цели. Жить. Я считала, что просто жить — мало, надо чем-то это подтверждать, каждую секунду, каждый день…

Девушка помолчала, задумчиво глядя на Синдзи, заправила выбившуюся из хвоста прядь за ухо и сказала:

— Знаешь, чертова вечность в искореженной и раскаленной кабине очень качественно проясняет приоритеты. Когда меня вытащили, и я краем глаза увидела твой оплавленный, но целый «Тип» — думала, разрыдаюсь от счастья. Ты жив, я жива — что уж лучше?

Она подняла на него глаза, и Синдзи вздрогнул: в глазах криво улыбающейся Аски стояли слезы. Радости или горя — не понять.

— Пока я живу и остаюсь человеком — я… Я… Я есть, словом. Остальное — добуду.

Синдзи встал.

«Так не получится. Придется мне самому ее оставить… Кто же ты для меня?»

— Скажи, Аска… Если бы я мог дать тебе все, о чем ты попросишь… Что бы ты хотела?

Девушка подняла на него взгляд, пристроив подбородок на коленки:

— Издеваешься?

— Нет. Просто хочу знать.

Она прикрыла глаза:

— Любопытный… Тебя этот бой тоже изменил, Синдзи. Знать бы, в какую сторону. Ты словно… Уходишь куда-то…

— Аска, — он прервал ее немного резче, чем хотел: Сорью била точно в цель, в нежную розовую кожицу на заживающей тяжелой ране. — Ответь, пожалуйста.

Она улыбнулась.

— Ночи секса после того, как с меня снимут бинты, будет достаточно.

— Аска, я серьезно.

— А я тоже. Теперь пошел в жопу отсюда и закрой за собой дверь.

Синдзи покинул палату и уперся лбом в холодную стену коридора. Мысли размеренно текли в голове и с холодной уверенностью констатировали, что он провалился.

А еще почему-то очень хотелось улыбнуться.

Спасть весь день хотелось немилосердно.

Его разбудили на процедуры, вернули в палату, потом — почти вечером — пришел Кагитару с вопросами о курсе конвоя, заскочил, кажется Судзухара… И лишь весть о смерти Мисато-сан все не приходила. В его разуме шел непрерывный диалог едва различимых голосов, которые перебирали его жизнь, его мир, секундные ощущения. Словно прилежные клерки, голоса обращали внимание на любые мелочи, устраивали обсуждения — стоит брать в расчет или нет, что означает эта эмоция, в чем он запутался… Синдзи выпил снотворное еще раз, но во сне вновь было облако алых точек, вновь был чужой разум, которому он одним касанием приказал умереть, как приказывал своей машине — жить.

Он проснулся одновременно со звуком открывающейся в кромешной тьме двери. На фоне слабо освещенного коридора мелькнул стройный силуэт.

— Рей?

Под грубое больничное одеяло скользнуло теплое тело и прижалось к нему. Синдзи обнял девушку и почувствовал, как болезненно напряжены ее мышцы после дня, проведенного на рычагах ЕВЫ. Замерзший нос уткнулся ему в ухо, и там защекотало дыхание.

— Рей…

«Еще один протез… Я не могу отбросить ее сейчас — придется сделать это у самой цели. Не могу. Или не хочу?..»

Голоса в голове послушно замолкли.

— Икари… Ты изменился.

Синдзи не был удивлен этими словами, скорее, смущало то, что она так нескоро сказала их.

— Да? И каким я стал?

— Я… Не знаю. Я почти не чувствую тебя. А еще… Я слышу еще один голос, который становится сильнее, когда я в ЕВЕ…

Он молчал, обдумывая короткую сбивчивую исповедь, и понимал, что к описанию его состояния нечего добавить. «Какая-то часть меня — именно часть — отделилась для превращения в машину, эта часть несет отпечаток моего превращения… А еще я оставил что-то в „Типе“. Это как… Как разъемы. И теперь мне будет проще вновь дать жизнь тому существу…

— Проще? Или сложнее?

— Проще.

— Неужели? Ты начал сомневаться, что Аска — лишь костыль.

— Да.

— Не страшно? На отказе от помощи зиждется приказ отца…

— Не страшно. Слово Нагисы против слова Кацураги.

— Она слишком мало знает и может ошибаться…

— Может. Заткнись.

— Она…

— Заткнись».

— Икари… Пожалуйста, вернись…

Он прислушался: девушка вздрагивала, едва не плакала, и даже ее шепчущий голос дрожал.

— Рей? Что с тобой?

— Ты… Ты… Будто ушел куда-то. Мне стало страшно, потому что когда ты уходишь, исчезаешь, я прекращаю…

Она замолчала и теснее прижалась к нему. Синдзи мысленно закончил ее фразу, и предположение ему совсем не понравилось, хотя что-то такое он и подозревал, узнав от Нагисы подробности ее сущности.

— Рей. Договори, пожалуйста. «Я прекращаю…» — что?

— Я прекращаю существовать, Икари, — прошептала девушка.

«Она — часть меня. Ее даже нельзя убить, пока я жив, но становясь „Типом-01“, создавая зародыша бога, я исчезаю, а значит…»

— Аянами…

Она вздрогнула.

— Пожалуйста, Икари… Называй меня «Рей».

— Почему?

— Потому что… «Аянами» ты называл ее. Ты ведь сам решил, что я — не она?

Синдзи повернул голову и смотрел в темноту, лишь угадывая, где ее глаза.

Протез протеза все же стал человеком. «И даже больше», — услужливо подсказал немного удивленный голос и одним рывком развернул чужую память. Перед его разумом проносились ночные бдения у его беспамятного тела — она склоняется над ним, ловя каждый выдох. Летели обрывки образов девушки, закусившей от боли губу, — она ворочает рычагами, наслаждаясь прикосновением к той мощи, которую двигал он. Но она боится «Типа-01», ей страшно думать о машине. Она боится Аску и боится… Похожую на нее саму девушку из прошлого Синдзи. Боится? Может, правильнее сказать — ревнует?

«— О нет… Нет, нет… Так нельзя!

— Странно, что тебя так удивляет?

— Она ведь лишь должна быть со мной, быть Аянами!

— Ты сам признал ее другим человеком, который заботится о тебе. Так почему ей самой не влюбиться в тебя?