— Доброе тебе, Икари!

Синдзи вяло поднял руку в приветственном жесте, призывая помолчать, и похлопал по койке рядом с собой: мол, устраивайся. Шикарнейшая импровизация достигла пика, сладострастно содрогаясь под пальцами пианиста, и тихо скончалась с эдаким саксофонным вывертом, будто бы прося помнить о ней. Икари тяжело вздохнул, когда дурман музыки был мгновенно развеян бодрым голосом диктора.

— Эй, Икари! — обиженно сказал Айда, и Синдзи вздрогнул, вспомнив, что впустил этого болтуна.

— Чего тебе? — неприязненно осведомился он.

— Скучно… — с надеждой сказал Кенске, заискивающе улыбнувшись.

— Да я, как видишь, тоже не веселюсь.

— Вижу. Так, может, в сеги?

Синдзи ухмыльнулся:

— Когда ж ты свою самурайщину забросишь?

Кенске воинственно поправил очки и недобро взглянул на него, на что Икари ответил самой безмятежной улыбкой: дразнить любителя рыцарских традиций было так забавно. К сожалению, гость решил не нарываться:

— Как хочешь. Может, тогда сходим на верхнюю палубу?

— Вот скажи мне, Кенске, — разочаровано протянул Икари, не теряя надежды на хорошую перепалку, — неужели тебе нечем заняться на таком огромном корабле?

Айда беспечно пожал плечами, то ли и впрямь не замечая подколки, то ли делая вид:

— Нет, нечем. На «Токио-3» я войду в команду майора Кацураги, а здесь всюду вежливо предлагают наслаждаться плаваньем.

— Кацураги? О, брат, да тебе не повезло, — сказал Синдзи, вставая и критически осматривая состояние своей форменной куртки.

— А кто это? Ты его знаешь? — заинтересовался Кенске. — Говорят, настоящий тактический гений!

Икари сделал сочувственное лицо:

— Знаю немного. Старый пень, страшный, как Гитлер перед смертью. Обожает измываться над подчиненными и все такое.

С трудом подавив ухмылку при виде расстроенной физиономии Кенске, Синдзи направился к двери:

— Так ты идешь или нет? Я есть хочу.

— Да-да! Конечно, иду. Слушай, Икари…

Синдзи лязгнул дверью, осмотрелся, припоминая, куда двигаться.

— Чего тебе?

— Ну… Это, все спросить хочу. Ты с Ибуки тогда, на балконе…

«Ах, ты ж, гадство. Я все думал, когда оно всплывет».

— Айда, — проникновенно сказал Синдзи. — Девушка напилась, размякла.

Кенске оживился и, семеня рядом с ним, одобрительно скалился. Икари тоскливо вздохнул: «В другой раз объясню. Черт, как же в животе бурчит-то».

Набег на офицерский камбуз закончился волевой победой удостоверения «пилота Микадо» над дисциплиной коков и графиком приема пищи. Синдзи вяло ковырял рагу, а уплетающий за обе щеки Кенске ухитрялся в процессе еще и трепаться, перескакивая с темы на тему:

— … А я вот читал, что Сталин вроде как не сам умер, и даже кто-то из подозреваемых в Райх, кажется, сбежал, но историю замяли. Еще бы, союзники теперь…

Синдзи слушал глупые байки и думал о том, что в положении подопытной крысы есть свои преимущества: по крайней мере, интерес к дохлым политическим фигурам минимален — так, знать для общей эрудиции. «Вот от тех же Геббельса или Маленкова, по крайней мере, зависит, как меня использует Хирохито: как каток для мутантов или как просто очень большой танк в Сибири или в Европе. А остальное — суета».

Он поднялся, вспомнил вечно забывавшую о завтраках Рей и, конфисковав немного снеди, побрел прочь, сопровождаемый неунывающим Кенске:

— А это для Аянами, да? Слушай, а ты…

— Э, Айда.

— Что?

— Двигай на нос, мы скоро придем.

Айда понимающе кивнул и тут же отстал. Синдзи даже слегка пожалел о тоне своего разговора с ним: «Пожалуй, единственный из всей лейтенантской компании, кто не хихикает, когда я упоминаю Аянами. Неужели понимает что-то?» Ныряя сквозь очередную переборку, он увидел, как из дверей каюты Рей выходит доктор Канаме, и напрягся. Завидев его, доктор, милый толстячок, напоминающий Синдзи китайского хотея, приветливо махнул рукой и покатился навстречу:

— Здравствуй, Икари. Сигаретка будет?

— Легкие берегу, доктор.

— Лучше бы печень берег, — погрозил пальцем Канаме. — Вот допросишься, подниму на медкомиссии вопрос о запрете выпивки, вспомнишь меня, Икари!

Синдзи ухмыльнулся: эта игра с самым симпатичным из наблюдающих за пилотами медиков никогда ему не надоедала.

— Доктор, не беритесь за невозможное. Мне нельзя менять среду. А вдруг моя «А-10» загнется без регулярных крошечных вливаний? Пока изучите вопрос, пока истыкаете меня иголками…

— Ну, тебя, Икари, — засмеялся доктор и показал большим пальцем себе за спину. — К ней?

— Да, — сделался серьезным Синдзи. — Как она?

— Все в норме. Ткани заживают, как надо, завтра-послезавтра снимем уже бинты.

Синдзи кивнул. Канаме хлопнул его по плечу, улыбнулся и укатился по коридору.

— Икари?

Девушка сидела на койке с пакетиком таблеток в руках и повернула лицо к двери, услышав шаги. Синдзи подошел и опустился рядом с ней:

— Как себя чувствуешь?

— Нормально.

Икари отобрал у нее лекарства, достал завернутые в бумагу подсушенные хлебцы и баночку джема. Рей едва заметно принюхалась, и Синдзи ухмыльнулся:

— Ага. Именно. Почему есть не пошла?

— Я не знаю куда.

Синдзи с мрачным удовольствием представил, как отвешивает сам себе по морде. «И еще раз. И еще. И по уху, по уху, меломан херов…» Рей попала на корабль вчера. Рей никогда никого не спросит, кроме него. Никто не догадается заговорить с Рей о завтраке. Даже врачи.

— Это, Аянами…

— Не страшно.

«Ага. Сам бы, небось, орал, как недокормленный младенец…» Синдзи передал ей приготовленный бутерброд и принялся за следующий. Судя по тому, как оперативно Рей сжевала поданное, она действительно проголодалась («Урод безголовый…»). Когда с питанием было покончено, Синдзи облегченно вздохнул, видя умиротворенное лицо девушки, и временно прекратил самоуничижение:

— Аянами. Пойдем дышать воздухом, — твердо сказал он. — Две минуты на сборы.

Рей кивнула, и Икари вышел, прикрыв за собой дверь. Подпирая стенку в коридоре, он прикидывал, как из офицерских кают быстрее выбраться на основную палубу. От раздумий отвлекли двое капитан-лейтенантов, которые, завидев его, перешли едва ли не на строевой шаг и по-европейски приложили руки к козырькам. Синдзи поприветствовал их в ответ и изумленно проводил взглядом: «Хм… Меня начинают узнавать?»

Лязгнула дверь.

— Икари?

— Здесь я. Пойдем?

И они пошли.

Океан, самонадеянно попираемый жалкими скорлупками флота, был великолепен. Солнце щедро одаривало каждую волну чарующими вспышками, воды со спокойной уверенностью принимали этот дар. Океан не блестел, не играл, не восхищал, не поражал — он был.

— Аянами, Икари!

Кенске обнаружился на самом носу в компании двоих смутно знакомых мичманов. Синдзи вздохнул и направился к троице, придерживая локоть Рей. Мичманы с благоговением уставились на них, и Икари попытался вообразить, что им тут Айда нарассказывал. «Будут сейчас о великой чести петь — начну хамить», — угрюмо пообещал он себе. Впрочем, обмен приветствиями прошел на удивление спокойно, младшие офицеры представились, выразили почтение, сделали этикетные комплименты Аянами и с вежливыми поклонами испарились.

— Представляете, что творится? Всего через пять дней на месте будем, и это с двумя супер-транспортами в конвое! — сообщил потрясенный Кенске. — Вот это скорость!

— Да уж, удивительно, — сказал Икари с иронией. — А я думал, что реакторы и турбины на «Мисиму» и «Вацушиту» ставили просто для красоты… Так сказать, для освоения бюджета.

Айда заржал:

— Да оно-то понятно, но я не представляю, как может вообще двигаться корабль, в который можно загрузить столько танков, артиллерии и припасов. А потом еще сверху привалить все это вашими ЕВАми.

— Ну так оглянись, — флегматично предложил Синдзи.

Прямо за флагманом в составе конвоя шли две упомянутые горы металла. Дедвейт каждой — что-то около ста пятидесяти тысяч тонн, краны для автономной загрузки и разгрузки и атомный реактор на борту… «Вторая, кстати, попытка установки такой силовой части, — вспомнил Синдзи, — после райховской „Фрейи“». Кенске еще что-то бубнил о возможностях транспортов, но ему уже было все равно. Взгляд привычно вцепился в небо.