Тварь задёргалась, сотрясаясь всем телом, Халлек, увидев, что может располосовать её, подался вперёд, ещё сильнее выворачивая крылья и продираясь когтями через тугую плоть. Теперь уже собственный вес не давал червю быстро отступить, а звероящер напирал. В тоннеле волнами катился рёв и гул от ударов хвоста по стенам. Через бесконечно долгие мгновения когти высвободились, распахав поперёк морды червя тёмную щель почти в три шага длиной. Теряя кровь-жижу, он дёргался всё сильнее, но Халлек знал, как живучи всякие твари, мозговые сгустки которых раскиданы по всем телу. Хоть напополам рассеки. Отступив на несколько шагов и прикинув, он подумал, а почему бы и не рассечь. Упругая шкура червя вполне поддавалась его когтям. Оставалось только протиснуться между стеной тоннеля и беспорядочно трясущейся тушей. Выдержат ли его собственные рёбра, можно было только надеяться.

Рёбра выдержали, хотя червяк несколько раз чувствительно приложил его об камни, но то уже были судороги. Когти исправно вспарывали шкуру, иногда срываясь и выбивая тусклые искорки. С каждым новым порезом червь дёргался всё слабее. В какой-то миг, возле середины этой толстенной кишки, Халлек ощутил как коготь провалился вглубь вместе с запястным суставом крыла и уже там, потеряв усилие, за что-то зацепился. Кое-как продвинув чешуйчатое тело поудобнее, он вторым крылом и передней лапой начал расширять порез, отхватывая клоки плоти и отбрасывая их. Зубами делать этого не хотелось — очень уж гадостно червь вонял. Особенно изнутри.

Вдалеке послышалось лязгание и голоса, среди которых он узнал Бивёра. Гном привёл подмогу. Десяток гномов слез с вагонеток, оснащённых скамеечками.

— Ушшшшшее ффссссё, — протянул Халлек, плюясь. Кровь твари всё равно попадала в приоткрытую пасть и щипала язык. — Кааатооссссссть ффаш шшшерррфяк.

Наконец он выудил из растерзанного брюха то, за что зацепился коготь. Это оказался большой сундук. Цвет и отделку разобрать было невозможно из-за буро-чёрно слизистой дряни, его облеплявшей. Оттащив находку к кучковавшимся гномам, Халлек вернулся в человеческий облик и ощутил страшную усталость.

— Есть хоть тряпка какая-нибудь, обтереться?

Бивёр залез на тягач, поднял сидушку и извлёк "тряпку" — четыре локтя вытертой чистой холстины. Очистившись, насколько получилось, от крови червяка, он оделся и показал на сундук.

— Я уверен, что его везли на предыдущем составе. Ну или на том, который увёз всё из пещеры моего замка.

От десятка отделился один гном, подошёл, отодвинул Бивёра в сторонку, задумчиво посмотрел на червяка, потом на Халлека. Оглядел забрызганный тоннель и поколотые светильники.

— Ндааааа… А нам завтра должно было прийти подтверждение, что груз прибыл. Вот он куда прибыл, значица…

Схватка в подземелье отняла у Халлек все силы. Он уселся прямо на порожек вагонетки, развязал мешок, извлёк пирог Мариты и подаренный ею металлический кувшин с крышкой, сохраняющий тепло напитка. Гномы с восхищением проводили его взглядами. Тот, что говорил с Халлеком, что-то сказал вполголоса, и отряд дисциплинированно принялся разделывать тушу. Секиры с трудом брали эту необычную шкуру, а глядя на гномов, Халлек подумал, что при встрече с червём от них остались бы только мятые оплавленные кучки.

— Бивёр говорил, что ни разу не видел такой твари, но опознал её до появления, — сказал он Храфну — так назвался десятник.

— Ничего удивительного. Горные черви большая редкость, к счастью. Возможно, наткнулся на наш тоннель и воспринял его как ход соперника. Хотя кто знает о чём они думают, если вообще есть чем. Может, принял наш состав за этого самого соперника, да сожрал что смог.

— Он что, и металл может съесть?

— Говорят, может. Никто точно не знает, чем он питается. Я видел старый ход, проточенный подобным червём. Там гладкие остеклованные стены и непонятно, куда делась порода.

Халлек нарезал на полоски вяленое мясо, предложил Храфну вместе с полной кружкой горячего травяного отвара. Причмокнув от удовольствия, гном принялся вдумчиво жевать оленину.

— Очевидно, что червь перехватил состав, отправленный в Кабаз-Мол, где-то в трёх днях пути отсюда. Если я прав, то завтра придёт известие, что груз не дошёл. Задержка это нехорошо… но такая причина, — гном кивнул на уменьшающуюся тушу — весьма уважительна.

Разделочная бригада разразилась удивлёнными криками и бормотанием. Храфн допил отвар и пошёл посмотреть, что же вызвало такое оживление, и помахал Халлеку, мол, давай сюда. Рядом с лохмотьями и пластами рядком выстроились полдюжины объёмистых сундуков, три ящика и штук пятнадцать разнообразных ларцов, все изгвазданные и воняющие нутром червя.

— Ага, это и есть груз. Весь, считая тот сундук. Ладно, — вздохнул Храфн. — Грузим всё и поехали к нам на участок. Тебе явно не мешает вымыться, там и груз посмотришь. Я как полномочный представитель Горного Рынка своей властью возвращаю тебе всё это добро, а в Кабаз-Мол отправим списки твоих бумаг.

Халлек потёр подбородок.

— Посмотреть надо всё, пересчитать.

— Ну так это само собой, — кивнул гном. В его представлении принять товар или груз без счёта было немыслимо.

Выпотрошенное добро было погружено, гномы уселись кто где, и состав, ставший похожим на виноградную гроздь, с натужным низким жужжанием пополз обратно. Проходческий участок Халлек мельком видел, несколько часов назад, но не подозревал размаха. Это был целый передвижной посёлок под горами. Рядом с основным тоннелем шли штреки поменьше, жилые и складские, всё было обустроено без излишеств, но добротно. Работа не прекращалась ни на миг, четыре смены трудились по очереди, прогрызая скальный массив с помощью огромного механизма.

Храфн кликнул двух подмастерий, выдал им какие-то указания — разговор вёлся на непонятном Халлеку собственном наречии гномов — и отвёл его в гостевую пещерку. Здесь можно было вымыться и привести в порядок одежду, оружие и вообще отдохнуть, насколько это возможно при непрекращающемся рокоте. На следующее "утро", то есть с началом второй смены, старшина заявился для пересчёта и сверки описи, не растворилось ли чего в чреве подгорной твари. Очищенные и вымытые сундуки, ларцы и ящики были вскрыты, содержимое поочерёдно вываливалось на застеленную покрывалом кровать и сравнивалось с кипой густо исписанных листов пергамента, бумагу гномы категорически не признавали. Когда был вытряхнут четвёртый по счёту сундук, Халлек привычным движением разровнял по широкой кровати драгоценности: кубки и братины разных размеров, какие-то женские побрякушки старинного вида, и взгляд его зацепился за странную поделку. Она была похожа на шкатулочку для притираний в виде раскрывающейся раковины, он видел такую у Сахили, только серебряную. А эта сияла волнистой золотой створкой, усеянной искусно закреплёнными жемчужинами и отделанной растительными завитками из золота других оттенков.

— Шкатулка для притираний золотая, одна, украшена жемчугом и золотым оттеночным орнаментом, — поднял от пергамента глаза Храфн.

Халлек держал её на ладони, задумчиво рассматривая. Какой-то толчок изнутри заставил его поискать защёлку, но внешне штуковина была совершенно цельной, только волосяная ниточка на месте стыка говорила о том, что как-то открыть всё-таки можно.

— Мы пробовали, — гном пожал плечами. — Не открывается, как ни старались. Может, в Кабаз-Моле найдутся мастера. Ломать неохота, сразу видно, с душой сделано, старинная работа. Что там дальше?

Нордхеймец ещё раз посмотрел на шкатулочку и подумал, что же с ней не так. Мысль цеплялась за нечто, связанное с жемчугом и одновременно с Сейдой. О чём-то эльфиня ему говорила… она до встречи с ним нередко промышляла обносом богатых горожан, на заказ и для души, и в драгоценностях разбиралась. Вспомнил! "Не люблю камни, даже хорошо обработанные. Они всё равно какие-то мёртвые. Если бы я выбирала себе украшение, то из жемчуга и опалов. Вот те живые, без человека не могут. Даже самый лучший жемчуг без соприкосновения с человеком проживёт лет сто двадцать — сто пятьдесят, а потом рассыпается в песок".