Слэйн отходит от меня и запускает ладонь в свои волосы.

— Я не знаю! — кричит он с таким отчаянием. — Не знаю!

Он поворачивается ко мне и сжимает своё горло.

— Они играют мной. Они играют… они все знают. Они поняли. Лиам понял, и он придёт за тобой. Он заберёт тебя. Понимаешь? Он ждал этой минуты, чтобы отомстить мне за многое. За унижение, избиение, травлю и лишения. Они возлагают на него надежды, но убить меня нельзя. Тебя можно. — Слэйн одним шагом подходит ко мне и сжимает мои волосы. Он притягивает меня к своей груди, и мне страшно видеть его таким. Он словно безумный.

— Я убью их. Каждого. Я всё потеряю, но убью их. Я…

— Нет, — шепчу, прикладывая силы и поднимая голову. — Нет. Послушай. Нет, не убивай никого. Они не стоят этого греха…

— Ты стоишь. Ты стоишь сотен моих грехов. Ты мой главный грех, Энрика. Они придут за тобой. Они придут, и я должен быть готов.

— Слэйн. — Обхватываю его лицо ладонями, заставляя посмотреть мне в глаза. Господи, он, действительно, боится за меня. Он боится. Я никогда не видела, чтобы Слэйн чего-то боялся, но это так.

— Мы справимся. Ты и я. Мы справимся. Пусть делают что угодно, мы будем жить без них. Они нам не нужны, чтобы быть счастливыми. Никто не причинит нам вреда. Никто. Я обещаю тебе. Всё будет хорошо, — ласково шепчу я.

— Хорошо? А что такое хорошо, Энрика? То, что я делаю с тобой, это хорошо? — с горечью в голосе спрашивает он.

— То, что ты защищаешь меня, конечно, это хорошо. Страх — это тоже хорошо. Если ты чего-то боишься, то ты живёшь. Страх не всегда плохое чувство. Он даёт понимание того, что мы боимся потерять. И я боюсь потерять тебя. Только тебя. Больше в этом мире у меня нет никого ближе, чем ты, Слэйн. Поэтому я брошу все силы, чтобы защищать тебя, а ты меня. Так и живут люди. Так они должны оберегать друг друга. И ты всё делаешь правильно. Ты поступаешь, как мужчина, как человек.

Слэйн шумно вздыхает и отпускает меня.

— Я хочу отдохнуть. Хочу домой. Садись в машину, — безэмоционально произносит он. Мне больно слышать его голос. Больно видеть его таким. Меня злит то, что они делают со Слэйном. Я готова рвать и метать.

Мы едем молча. Слэйн больше не гонит. Он держит нормальную скорость, а в моей голове снова всё мешается. Слишком много эмоций для одного вечера. Слишком много. Словно я ещё одну жизнь прожила.

— Они в курсе того, что Моцарт провоцирует в тебе злодея, да? — тихо спрашиваю.

— Да, они знают. И раньше они боялись этой музыки. Они всегда обговаривали репертуар с оркестром. Сегодня её заказал Лиам. В отместку мне. Чтобы напугать тебя и других. Чтобы показать, какой я на самом деле. Ты спасла меня. Ты спасла ещё и людей, которых я мог без зазрения совести сделать жертвами своего злодея, — мрачно отвечает Слэйн.

— Откуда они это знают? — удивляюсь я.

— Помнишь фотографии в комнате?

— Да.

— Он приучил меня снимать своих жертв.

— Ангус показывал фотографии. Тристан так поступал со всеми, — шепчу я. От одного имени его отца меня скучивает от тошноты.

— Он как раз предпочитал имя Тристан. Он называл себя одиноким и сильным освободителем. Наслаждался снимками своих жертв, когда начинал новую охоту. Помимо этого, он всё снимал на видеокамеру. Он показывал мне то, что делал со мной. И там играла эта музыка. Она играла постоянно, пока я становился злодеем. Он постоянно включал её для меня и заставлял слушать, когда я писал для него идеи, как добраться до жертвы и уничтожить её. Это были мои домашние задания каждую неделю. Он следил за тем, чтобы я работал злодеем только под эту композицию.

— И у тебя выработался рефлекс, — заканчиваю я за Слэйна.

— Да. Когда отец добился своего, то показал всем, на что я способен. Он показал им, как я разорвал его людей, чтобы защитить Кавана. Он гордился этим. И с этого момента все начали бояться меня, ненавидеть ещё сильнее и ждать, когда я сдохну. Они знают и использовали это против меня. Они будут пытаться и дальше.

— Какой же ублюдок твой отец. Ему доставляло удовольствие смотреть на насилие и жестокость, — кривлюсь я.

— Да, мне тоже это нравится. Смотреть, как меняется жертва. Агония страха и паники. Попытки сбежать, драться и разрушать себя.

— Тебе это до сих пор нравится? — грустно спрашиваю его.

— Не знаю. Жертв после тебя у меня не было, Энрика. Я не проверял. Но порой я вхожу в ту комнату и смотрю старые видеозаписи. О том, как я убил его, у меня тоже есть запись. Я смотрю и смотрю, но не вижу ничего особенного. Для меня это обычный фильм. У меня не возникает никаких эмоций. Раньше я смотрел их для того, чтобы изучить разные варианты преследования и травли. Потом я стал лучше в этом и добрался до него. Он знал, что я приду за ним, и пытался остановить меня, как-то защититься от меня, но я добрался до него. Это было моей победой. Победой, которая до сих пор вызывает внутри меня удовольствие.

Мне становится паршиво и гадко от его признания. Но Слэйн честен. Я должна бы это оценить, хотя сложно.

— Подожди, то есть эти записи ещё целы? Они сейчас тоже где-то хранятся? — Меня озаряет идеей. На самом деле самой жуткой идеей в моей жизни.

— Да, они хранятся в поместье. Там целый склад.

— Я хочу увидеть их. Одну из тех записей, где он снимал тебя и что делал с тобой, — прошу я.

— Нет. Никогда, — рычит Слэйн.

— Если ты хочешь, чтобы мы справились с этим адом, то тебе придётся впустить меня в своё прошлое, Слэйн. Я хочу узнать о нём всё. Я хочу тоже стать частью твоего мира. Дай мне шанс изучить материалы и понять, как с этим работать дальше.

— Энрика, это безумие для тебя. Ты не выдержишь. Нет, — отрезает он.

— Хорошо, но ты подумай. Если ты, правда, хочешь, чтобы у нас было будущее, то ты покажешь мне своё прошлое. Ты разрешишь мне увидеть тебя таким, каким был и что делал. Я хочу всё знать про тебя, Слэйн. Меня это пугает, признаюсь, но я люблю тебя. И не перестану любить, потому что эти записи твоё прошлое, и оно не даёт тебе жить. А я хочу, чтобы ты жил и чувствовал. Я не настаиваю, но других вариантов, как решить сложившиеся между нами проблемы не вижу.

— Нет, — рявкает он.

Срывать пластыри бывает очень страшно и лучше срывать сначала мелкие, а потом уже покрупнее, потому что не сразу можно привыкнуть к чему-то или быстро прийти в себя. На самом деле кажется, что лучше узнать всё сразу. Но что будет с психикой? Это сильнейший удар по ней, и не каждый человек выдержит. Помимо этого, каждый пластырь скрывает под собой рану, которую нужно излечить. А на это необходимо время и иногда довольно много. Но я свой выбор сделала. Я решила пойти дальше, потому что приняла всё прошлое, которое касалось меня и Слэйна, и теперь пришло время узнать, какие раны нас ждут, и сколько усилий потребуется, чтобы выдержать каждый вой и каждое рычание при отрывании пластыря.

— Нет, Энрика, — не глядя на меня, отрезает Слэйн.

Тяжело вздыхаю и бросаю в рот кусочек банана. Я снова принимаюсь пристально смотреть на него и делаю это последние тридцать минут за нашим первым за долгое время совместным завтраком. Так же я делала это в душе, пока чистила зубы, и вчера, когда мы вернулись в поместье. Но Слэйн не сдаётся. Он не впускает меня в своё прошлое, боясь, что я хрупкая и слабая. Может быть, я и выгляжу такой, но я сильная. Я прошла много сложностей, и меня, конечно, пугает предстоящее, но больше пугает то, что я не буду знать, что предпринять, если Слэйна обидят.

— Энрика! — возмущённо обращается он ко мне, отшвыривая от себя газету на пол.

— Что? — удивлённо приподнимаю брови. — Я ничего даже не говорила.

— Ты орёшь так громко в своей голове, что я даже статью не могу прочесть. Прекрати. Нет. Я сказал тебе нет. — Он сверлит меня тяжёлым взглядом.

— Тогда мы в тупике. Как я смогу помочь тебе и быть рядом с тобой, если меня на каждом повороте будут поджидать мешки с дерьмом, и в один из них я упаду? — спокойно спрашиваю его.