Грохот раздался после полуночи, когда бодрствовала только дежурная смена. Палуба и стены Компаунда задрожали. Он сдвинулся с места и медленно пополз вверх по склону, вспарывая почву на десятки метров вглубь и сминая на своем пути скалы. В переполненных жилых секциях, в коридорах, оранжереях и ангарах проснулись тысячи людей. Скользя в полной темноте по все более и более наклоняющимся поверхностям палуб, они, проклиная все на свете, пытались поудобнее устроить свои надувные матрасы и раскладушки. В вентиляционном колодце сорвался один из огромных кондиционеров и полетел вниз, давя и калеча тех, кто устроился на ночлег в прохладе воздухозаборных каналов.

Скрипя и сотрясаясь, Компаунд забирался все выше и выше по одной из пологих вершин хребта Ариадны, он держал курс параллельно условной линии, вот уже более полувека именуемой слепой глиссадой. Это был наиболее безопасный, а возможно, и единственный путь, которым космические корабли могли достичь поверхности Венеры. Входя в верхние слои атмосферы над плато Иштар, где на высочайших пиках Макферсоновых гор были установлены радиомаяки, они постепенно снижались, чтобы в случае удачи сесть в долине Эрмии, недалеко от Южного полюса. Весь этот коридор, шириной примерно в двести и длиной в четыре тысячи километров, был усеян обломками космических аппаратов, первые из которых были беспилотными зондами, а последние представляли собой огромные лайнеры.

Обломки космической техники, химически богатая атмосфера Венеры, минералы, да еще совершеннейшая регенерационная система, способная утилизировать каждый грамм отходов, служили основой существования людей, населявших Компаунд…

— Сволочи, — бубнил в темноте староста секции. — Не могли предупредить. Чтоб вас «матрасы» задавили… Хромой, — позвал он затем. — Ты же хотел на работу. Утром все бригады выйдут наружу.

— Я ни в одной не числюсь, — ответил из своего угла Хромой.

— Поговори с бригадиром четвертого моноблока. Пообещай ему что-нибудь.

— У меня ничего нет.

— Найдешь. Для этого и выходят наружу. Или ты сбежать хочешь?

— Нет, не хочу.

— Врешь — хочешь. Я за тобой давно наблюдаю… Что молчишь?

— Не люблю болтать впустую.

— Не нравится тебе тут, я вижу. Кем ты раньше был?

— Астронавтом.

— Чем же ты недоволен? У нас здесь почти как в космосе.

— Это разные вещи. Тут хуже, чем в тюрьме.

— Никто тебя силой не тащил. Оставался бы на Земле. Давно бы, наверное, и кости твои истлели.

— Сказки все это. Не верю я, что Земля погибла.

— А ты сам подумай. Раньше, что ни год, так по три, а то и по четыре корабля прилетало. А тут уже столько лет никого, как отрезало. Это точно пресвитер говорит: сгинул род человеческий. Одни только мы и спаслись. Мы, да еще те, кто сразу на Марс отправился. В райскую обитель.

— Чтобы вся планета сразу… Трудно поверить…

— Планета, может, и цела, только людишки грешные передохли… А ты чего такой? Остался там кто-нибудь у тебя?.. А мне вот никого не жалко. Сволочи все. Болтали о совести, о справедливости, а сами только хапали да жрали, жрали да хапали.

— А ты сам не хапал?

— Один раз попробовал — так на полжизни за решетку упрятали. После этого я ученый стал. Только услышал про Храм, сразу понял это по мне. А ты как сюда попал? Бессмертия захотелось?

— Нет. Консервацию мне раньше сделали. Еще перед полетом на Плутон. Если бы не нога, я бы сейчас далеко отсюда был.

— За ногу тебе, наверное, неплохо заплатили. Жил бы в свое удовольствие.

— …Одиночество, тоска. Я ведь до этого почти и не бывал на Земле. Случайно узнал про Храм. Там обещали как раз то, чего мне не хватало: любовь, дружбу, покой…

— Ну и дурак. Если бы ты хоть поваром был или там садовником — тогда другое дело. А астронавты здесь ни к чему. Здесь даже солнца не видать, не то что звезд.

В туалете Хромой нарочно замешкался, и когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор, как всегда, появился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперед, но вскоре оказался рядом с Хромым.

— Погодите, вы меня еще вспомните, — крикнул он кому-то, отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. — Может, думаете, я такой же, как вы? Да я за свою жизнь ну хоть бы настолечко нагрешил. — Доктор показал кончик указательного пальца. — Как я жил. Случай, дикий случай виноват в том, что я оказался здесь. Случай и мое доброе сердце. Но вскоре я буду в раю, на Марсе. Там, где мне предназначено было находиться с самого начала. В прошлый раз меня чуть не включили в десятку исправившихся. Недолго мне осталось глядеть на ваши богопротивные рожи.

Люди в очереди молчали, не обращая на Доктора внимания. Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом — воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство из них слышало уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, еще с одной из первых партий, и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.

Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил, наконец, свое карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:

— Мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от одной штуки, — Хромой легко похлопал себя по левому боку, где у него, как и у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка», — миниатюрный генератор радиоимпульсов. С его помощью не составляло труда отыскать и опознать на поверхности Венеры человека, или же, в крайнем случае, его останки.

— Наглец, — прошипел Доктор. — Ты посмел сказать мне такое?..

— Я слышал, как вы договорились с одним парнем из второго моноблока. Дней пять назад. В тупике под криогенной палубой.

— Ты рехнулся?

— Не бойтесь, я заплачу.

— Да что у тебя может быть, желторотый?

— Кислород, к примеру. Один большой баллон.