Кстати, вчера я переговорил и с другим участником «постановки» от противоположной стороны. Он поломался немного для приличия, но в конечном итоге дал добро. Сегодя утром я провел его гипно-обработку. Хотя парень и выступает в пассивной роли, но все-таки…

Так что спектакль уже начался. Теперь остается только не торопить события, а терпеливо дожидаться финала. Самое главное, мы ничем не рискуем… или почти ничем…

— К чему же тогда ты заставляешь меня заниматься дублированием материалов по «Псифу»? — вскинулся Деннис. — Или хочешь сказать, что я не найду чем заняться, пока ты прокручиваешь свою очередную аферу?

— Береженого бог бережет, — ухмыльнулся Вирд, — как говорила одна старая дева…

Лер Корнуэлл возвращался домой из шахматного клуба. Давно в этом старинном фешенебельном особняке, построенном под мавританский замок, не наблюдалось такого оживления, даже в те несколько дней, когда легендарный Бобби Фишер давал здесь сеанс одновременной игры. К оживлению примешивалась изрядная доля нервозности — еще бы, один за другим на протяжении двух недель трагически погибло уже четыре шахматиста, причем все они были из ведущих мастеров и участвовали в первенстве штата, которое проводилось раз в два года не один десяток лет.

Лер — молодой человек, двадцати девяти лет отроду, начал заниматься шахматами только в пятнадцать лет, довольно поздно для того, чтобы достичь олимпийских высот в этой хитроумной древней игре. Небольшого роста, худощавый, с белесыми волосами и ресницами, — при взгляде на него невольно складывалось впечатление, будто этого человека только-только продезинфицировали в стольких щелочах и растворах, что и пылинки на нем не найдешь. Этому впечатлению способствовали и всегда тщательно ухоженный серый костюм без единой морщинки, начищенные ботинки. Его бесцветной внешности вполне соответствовали однообразный, замкнутый уклад жизни, расписанный по минутам. В свои без малого тридцать лет Лер был закоренелым холостяком (здесь надо, правда, отметить, что представительницы прекрасного пола довольно редко обращали свое благосклонное внимание на молодого человека, а если такое и случалось, Леру чудилась в этом изрядная доля меркантилизма, и он был недалек от истины), который привык заботиться о себе без посторонней помощи и считал разговоры о женитьбе пустой болтовней. Свою квартиру он содержал в идеальном порядке — жил на полуфабрикатах и мусор собирал в пластиковые мешки.

О таких, как Лер, люди обычно говорят: он спокойно может садиться у раскрытого окна, не орел — не вылетит. Благодаря небольшому капиталу, который достался Леру от отца, он имел возможность заниматься только своими любимыми гамбитами, эндшпилями, миттельшпилями и дебютами.

Два года назад Лер выполнил норму мастера. Но только в этом году ему удалось наконец пробиться в турнир на первенство штата, который, по сути дела, стал для него первым серьезным испытанием на тернистом шахматном пути.

Выступал он не очень ровно, начав с двух побед, он затем проиграл две партии, потом свел две вничью и вновь — два поражения. Но самое загадочное и неприятное для него заключалось в том, что все четыре поражения Лер потерпел от Селтона, Хугера, Долла и Роно, которые погибли, и чья смерть взбудоражила не только замкнутый шахматный мирок, но и весь город. Со страниц газет не исчезали их имена. Именно с этими людьми Лер провел последние в их жизни партии.

«Удивительное дело, — размышлял Лер, медленно шагая по запущенному скверу с чахлыми деревцами, уже сбросившими свой убогий наряд. — Для случайности, пожалуй, не остается места. Хорошо, газетчики пока еще не пронюхали, однако в любой момент эта каша может завариться. Как же все-таки получилось? Неужели я действительно обладаю какими-то из ряда вон выходящими способностями и стал вольно или невольно причиной гибели этих четверых бедолаг? Но почему, в таком случае, эти способности «прорезались» не раньше и не позже, а именно сейчас, хотя и до этого приходилось играть не в одном турнире, пусть и не столь высокого ранга?

Придя домой, Лер по привычке принялся за ежедневную уборку квартиры, затем поставил разогреваться кастрюльку с мясными фрикадельками, а мысли по-прежнему крутились вокруг происходящего: «Так, невольно начнешь верить во всякую чертовщину про экстрасенсов, специалистов по перемещению предметов в пространстве, испепеляющих взглядом суперменов и прочую чепуху, дающую неиссякаемую пищу газетчикам и обывателям. Полиция наверняка уже начала расследование. Глядишь, скоро доберутся и до моей скромной персоны, а потом, чего доброго, не найдя другого «грешника», свалят все на мою голову».

Лер сидел за сверкающим стерильной белизной кухонным столом, механически поглощал еду и чувствовал, как постепенно появляется странное ощущение уверенности, будто он знает если и не саму разгадку, то, по крайней мере, ключ к пониманию происходящего. Этот внезапный эмоциональный наплыв невольно выбивал из колеи, усиливал и без того высокое внутреннее напряжение. Лучи флюоресцентного света от фонаря за окном казались ему щупальцами отвратительного паука. Впервые за многие годы Лер в этот вечер не стал наводить лоска на кухне, а, приняв несколько успокоительных таблеток, отправился спать, даже не просмотрев по телевизору традиционной сводки новостей.

Однако тщетно он пытался заснуть, буквально физически ощущая мертвую тишину, которая вползла в комнату, окутав липкой паутиной полки с книгами, незавершенный пасьянс на столе и его продрогшее одиночество. Фрагменты шахматных партий, обрывки разговоров с коллегами по клубу, лица погибших заставляли снова и снова искать во всем этом какую-то логическую связь. И все время, пока он ворочался в широкой постели, где-то глубоко в подсознании пульсировала странная красная точка, как бы настойчиво напоминая: «Ты знаешь, знаешь, знаешь…». Только под утро Лер забылся в коротком сне…

Он пробивался вверх, по отвесной стене, выбираясь из серых туч. Он рвался к чистому небу, воздуху, свету. Но сгустившиеся тучи обратились в снег. И снег душил его, и он утонул в нем. Черная птица с красными бусинками глаз взмыла со снега ввысь, а в этой птице был он. И летел куда-то долго-долго…

Будильник поднял его истошным трезвоном. Голова раскалывалась на части, тело ломала противная, похожая на зубную, боль. «Такое ощущение, будто целую ночь занимался перетаскиванием кирпичей, или же по мне проехался паровой каток», — раздраженно подумал Лер, залезая под холодный душ. Наскоро вылив две чашки кофе, он помчался в клуб. Чтобы не опоздать к началу партии, ему пришлось ехать на такси (разогревать свой «драндулет» пришлось бы не менее получаса), это тоже отнюдь не повысило его настроения, ибо Лер был довольно бережлив, если не сказать больше. Сегодня он встречался с Дивом Сеймуром, с которым начал заниматься шахматами почти в одно и то же время.

«Боже, ну и голова! — подумал с тоскою Лер, злобно глядя в могучую, обтянутую кожаной курткой, спину таксиста, бубнившего себе под нос разные банальности о паршивой погоде и недоносках, путающихся под колесами. — Сегодня-то я проиграю наверняка, это точно — ничего не соображаю…»

В этот ненастный день в зале находилось лишь несколько десятков зрителей. А вот места прессы были забиты под завязку, в основном фотокорреспондентами. Это наблюдение также не улучшило настроения Лера. «Собрались, как стервятники, почуявшие падаль», — тоскливо подумал он. Див, уже сидевший за столиком на сцене, выглядел этаким розовощеким бодрячком из дешевой опереттки. Лер с удивлением почувствовал, что он ощущает почти ненависть к своему сопернику. «Доигрался! Если так пойдет и дальше, надо будет показаться психоаналитику», — решил он, усаживаясь на свое место.

Они разыграли испанскую партию. Это был один из любимых дебютов Лера, однако уже в самом начале он умудрился допустить грубейшую ошибку, непростительную даже для зеленого перворазрядника. Поэтому на двадцать седьмом ходу Лер остановил часы и пожал руку соперника.