Когда до автовокзала оставалось метров двести, у него вдруг стали подкашиваться ноги. Ослабли колени, каждый шаг давался с трудом. Он словно по болоту брел, проваливаясь до пояса.

Ким прислонился к серому некрашеному забору, мимо которого проходил, переждал несколько минут. Стало легче, болото обмелело. Вновь зашагал вперед, и опять черные вязкие воды подступили к нему. Он все же продолжал двигаться, то и дело цепляясь за спасительный забор.

Следующий этап начался после того, как, купив билет и убедившись, что до автобуса еще минут двадцать, Ким присел на скамейку под тополем у входа в автовокзал. Потянуло в сон, да так сильно, что голова сама откидывалась назад, глаза закрывались против его воли, тело огрузло, стало вялым.

Он затряс головой. Площадь, солнечная и мусорная, полна была фырчащих и воняющих автобусов. Люди спешили мимо, уезжали и приезжали. А перед Кимом стоял рыжий мальчик лет десяти и, облизывая мороженое, внимательно разглядывал сидящего. Потом он оторвался от своего приятного занятия и вежливо поинтересовался:

— Дядя, вам плохо?

Ким качнулся, ища равновесия, слабо улыбнулся:

— Все нормально, парень. Мне хорошо.

Мальчик глубокомысленно кивнул и, вновь принявшись за мороженое, отправился по своим делам. А Ким почувствовал боль, опустил глаза и увидел свои непроизвольно сжатые кулаки и ногти, впившиеся в ладони.

С этой минуты он уже сознательно боролся со сном. Еще покачивало, когда он входил в автобус. Пробрался на свое место в конце, сел у окна. Минут через пять, перед самым отходом, женщина с грудным ребенком попросила его поменяться местами. Он едва ее понял — настолько был погружен в себя — молча кивнул и пересел.

Автобус, стрельнув черным дизельным дымом, вырулил на площадь и пошел узкими улочками к окраинам. Маршрут вообще-то проходил через центр, но с недавних пор, после письма в газету местных пенсионеров о том, что-де выхлопными газами «Икарусов» загрязняется чистый воздух города, водителей обязали центр объезжать, и они, экономя время и горючее, предпочитали лавировать переулками, чем выбираться на дальнее окружное шоссе.

Все было как обычно, как множество раз, когда Ким ездил повидаться с матерью, но сейчас он был весь в напряжении, словно солдат перед боем. Внешне это никак не отражалось: сидит человек, поглядывает скучающе по сторонам. Все привычно, видано и перевидано, кажется, что вот сейчас зевнет пару раз, и, прикрыв глаза, задремлет. А внутри него разве что не звенело, так туго все было сжато. Какое-то время Ким гадал: что может еще случиться, но потом бросил это занятие. Какой смысл? Произойти могло все.

И произошло. Автобус к тому времени выбрался из старых кривых улочек города и, прибавив скорости, бежал по шоссе, ведущему сначала через небольшие поселки среди невысоких гор, а затем впадавшему в широкую трассу.

Заболело сердце. Боль в левой стороне груди, поначалу тупая, несильная, стала острой и росла, росла. Потемнело в глазах, перехватило дыхание. Горло словно набили ватой. Он, уже не соображая ничего, замычал, пытаясь встать, и рванул ворот рубашки…

Очнулся Ким на обочине, в траве. Вокруг него хлопотали женщины, подкладывая под голову сумку и подсовывая под нос ампулу нашатырного спирта с отломанным носиком. «Икарус» стоял неподалеку, и остальные пассажиры прогуливались около него, ожидая, когда можно будет ехать дальше. Ким поймал на себе несколько брезгливо-заинтересованных взглядов, какими смотрят на эпилептиков.

Кто-то из нетерпеливых пассажиров спросил достаточно громко для того, чтобы Ким мог услышать: «Ну что, поехали? И так сколько времени потеряли».

Ким отвел от лица руку с нашатырем, спросил у одной из женщин:

— Долго я был в обмороке?

— Минут пять, — ответила та.

— Ну ладно, повалялись и будет, — и несмотря на то, что его пытались удержать, поднялся на ноги, отряхнул джинсы, с сожалением осмотрел рубашку — две пуговицы у воротника «с мясом» вырваны — подхватил сумку, подошел к шоферу автобуса, курившему в стороне.

— Езжайте!

Тот встрепенулся, отбросил сигарету. — А ты?

— Я — все! Отъездился, — и поспешил добавить в ответ на непонимающий взгляд: — На сегодня. Меня до города милиция подбросит. Подвезете, товарищ сержант?

Желто-синий милицейский «Урал» только что затормозил рядом, и водитель автобуса уже успел объяснить сержанту в белой каске причину остановки.

Милиционер, услышав вопрос, глянул недоверчиво — только что человек без сознания валялся — потом качнул шлемом:

— Садись!

Ким обернулся к женщинам, приводившим его в чувство, — одна еще не поднялась с колен, — сказал:

— Спасибо! Извините за беспокойство, — и полез на заднее сидение «Урала» за спину милиционера.

Мотоцикл затарахтел, дернулся и выскочил на шоссе, оставив позади автобус с потянувшимися к нему пассажирами. А вместе с ними остались позади и надежды Кима вырваться из омута, безнадежно глубокого в своей безысходности…

Но уехал Ким недалеко. Неудачу с побегом он еще не успел прочувствовать как следует, только начиная понимать, что теперь рухнуло все и выхода не остается никакого. Сознание еще искало, за что бы уцепиться, как выкарабкаться.

И, Даже не поняв сначала сам, почему, Ким похлопал по плечу милиционера:

— Остановите!

Тот резко — с пассажиром опять что-то — затормозил, свернул к обочине. Ким соскочил с мотоцикла. Милиционер обернулся к нему сердито:

— Ты что?

Ким улыбнулся, успокоил:

— Да нет, сержант, все в порядке. Просто передумал. Пешком пройдусь, мне полезно. Спасибо, что подвезли.

Милиционер какое-то время смотрел внимательно, соображая, потом протянул, сделав вид, что понял:

— А-а… Ну, давай! — и уехал.

Ким несколько минут смотрел ему вслед, затем, поудобнее устроив ремень сумки на плече, зашагал назад, к повороту, который они только что проехали. Там от асфальтовой реки в лес уходило неширокое ответвление и стояла стрела указателя: «Обсерватория — 7 км». Последнее место, где ему могли помочь или хотя бы посоветовать что-то. Слабая надежда, да на что еще теперь надеяться оставалось?

Вот какая мысль пришла ему в голову. И при тщательном рассмотрений не такой уж глупой была эта мысль. Во всем, что с ним происходило, чувствовалась какая-то связь, безумный, но все-таки смысл. Обморок, сны, затем появление суперспособностей и вот теперь — сопротивление его бегству. Кому-то не хотелось отпускать его, кому-то он был очень нужен. И этот кто-то свободно обращался с его сознанием, копался в нем, как в ящике комода, разыскивая сокровенное, скрытое. Нашел ли, нет — трудно сказать. Но, может быть, взамен того, что искал, а, может быть, и плюс к этому, вручил ему возможности, которыми не обладал ни один человек на Земле.

Вот оно — на Земле. Вот, что не давало ему покоя. Не было у людей таких способностей. Насколько ему было известно. Да нет, ерунда, таких возможностей у человечества просто не могло быть. А значит… Что значит? Что с ним в контакт Вступил неземной разум? Ну-у, ребята, так далеко можно зайти. Настолько далеко, что никакая психушка не остановит. Тоже еще, объект контакта. Достойный объект, нечего сказать! Что же это получается? Мечтали-мечтали, сочиняли-сочиняли и на тебе, получили контакт. Никаких «тарелок», никаких жукоглазых, никакого тебе братства и единства цивилизаций. Мечется шиз полоумный, творит пакости людям и по скудоумию своему выдумывает фантастические бредни, пытаясь оправдать душевное заболевание. Не фантазировать надо, а лечиться!

Хотя, что особенно фантастического в предположении о контакте? Уж не более, чем в его новых способностях. А в том, что они — реальность, у него уже был случай убедиться. Такой случай, что не приведи господь на ночь вспомнить! Ужас.

И ведь не зря он слез с милицейского мотоцикла и идет сейчас к обсерватории. Ох, не зря! Никто, конечно, мысли этой, о контакте, ему не внушал, сам допер, подсознание сработало. Оно же и выход нашло, куда обратиться. До Академии наук далеко. И станут ли еще там его выслушивать? А обсерватория под боком, люди, работающие в ней, ближе всех к звездам расположены, не считая, естественно, космонавтов. Может быть, найдется там человек, выслушает его. На худой конец можно будет продемонстрировать свои возможности. Хотя очень не хочется этого делать. Шагая вверх по узкой асфальтовой дорожке, Ким невесело усмехнулся. Вот ведь какое настырное существо человек. Страшно, страшно так, что впору забиться куда-нибудь в темный уголок и сидеть там, выжидая и тихонечко повизгивая. И, несмотря на этот страх, он все же идет куда-то, желая разобраться досконально во всем, до самого последнего пунктика.