В обращении говорилось, что «комитет ставит задачу свергнуть советское правительство и создать новое русское правительство, уничтожить большевиков и заключить мир с Германией».

В обращении также сообщалось, что в союзе с Германией действует «Русская освободительная армия» (РОА), и содержался призыв к бойцам и командирам Красной армии переходить на сторону РОА, которая имеет своих командиров и свою национальную форму одежды. По информации офицеров контрразведки, работающих в смоленских лагерях, это обращение вызвало среди военнопленных оживление и определенный интерес. То же самое я стал наблюдать при вербовочных беседах. Пленные стали охотнее идти на вербовку, и «Буссард» значительно увеличил количество забрасываемой агентуры в тылы перешедших в наступление Калининского и Западного фронтов русских в районе Белого — Ржева — Вязьмы.

Видимо, штаб Красной армии сумел вскрыть подготовку группы армий «Центр» к наступлению на Москву и решил встречным ударом упредить вермахт. Русские, прорвав оборону немецкой армии, двинулись на Сычевку — Смоленск, чтобы окружить германские войска в районе Ржева. Но командующий группы армий «Центр» фельдмаршал Клюге перебросил к месту прорыва три танковые йодну моторизованную дивизию, которые в упорных боях отразили наступление русских и восстановили положение. Однако попытка Клюге помочь окруженному гарнизону немецких войск в Великих Луках не удалась. Несколько дивизий, переброшенных им на выручку, были разгромлены, а город взят Красной Армией.

Операции Красной армии под Ржевом и Великими Луками сковали значительные силы вермахта и тем самым не позволили немецкому верховному командованию перебросить их на помощь окруженной армии Паулюса в Сталинграде.

После поражения под Москвой германская военная разведка Абвер стремилась в 1942 г. укрепить свои прежние фронтовые команды и группы, которые были обескровлены в боях 1941 г., и создать новые. Так, наиболее крупная фронтовая абверкоманда-203 (полевая почта 09358с, расположенная в Смоленске по улице Западная кольцевая в домах 20, 22, 24, 26; начальник подполковник Готцель Вильгельм) начала активно действовать против нашего фронта на московском направлении.

Кроме пяти входящих в ее структуру абвергрупп, в Берлине была дополнительно сформирована 209-я абвергруппа (полевая почта 34500) — «Секретный отряд особого назначения» (позывные «Буссард»), которая в 1942 г. развернула широкую диверсионную деятельность на тыловых коммуникациях Калининского и Западного фронтов.

За истекший год количество заброшенных и обезвреженных агентов-диверсантов возросло по сравнению с 1941 г. в два раза. Только на железнодорожном транспорте было задержано 256 агентов и ликвидировано 268 разведывательно-диверсионных резидентур. Зо короткий период времени с 1 октября по 22 ноября было выловлено более двухсот агентов-диверсантов «Буссарда».

Диверсантам ставились задачи: сорвать переброску наших войск в районы сосредоточения, разведать их численность, состав и предполагаемый характер действий. Активные действия диверсантов несколько затруднили своевременное сосредоточение сил и средств Красной армии, предназначавшихся для наступления на Ржев.

Однако в целом настойчивая попытка Абвера организовать и провести массовые диверсионные акты своевременно пресекались. Агентура задерживалась органами государственной безопасности совместно с войсками НКВД по охране тыла, заградительными отрядами, милицией при неоценимой помощи воинов Красной армии и местного населения, возросшая бдительность которых способствовала выявлению и разоблачению агентов.

Объекты диверсии были надежно защищены, чекисты умело перекрывали каналы проникновения на них, разгадывая ухищрения вражеских агентов. Настойчивая попытка Абвера организовать массовые диверсии на основных железнодорожных магистралях с целью подрыва воинских эшелонов успеха не имела.

Его руководители просчитались и в ставке, которую они делали на советских военнопленных. Не помогли ни тяжелый режим, ни голод и угрозы, ни персональная обработка в антисоветском духе — ничем не удалось гитлеровцам обратить в свою веру советских людей. Конкретно это проявлялось в том, что примерно половина агентов, завербованных из военнопленных, после переброски за линию фронта добровольно являлись с повинной и с большим желанием вступали в ряды сражающейся Красной армии.

Некоторые агенты, решив для себя не выполнять задания немецкой разведки, но боясь ответственности перед судом военного трибунала на родине (немцы усиленно вдалбливали им эту мысль), проникали в запасные полки и маршевые роты, шли на фронт и честно сражались за Родину.

Из собственноручных показаний Ростова-Беломорина:

В теплый весенний день на Пасху я отправился в церковь, чтобы поставить поминальные свечи за упокой усопших отца и матушки. Этот праздник был особенно почитаем в нашей семье и всегда воскрешал в памяти мое детство, когда под торжественно-набатный, призывный звон колоколов матушка водила меня в церковь. Сейчас привычного великолепия не было, а вместо великолепия Божьего храма меня встречала сиротливая полуразвалившаяся церк-вушка с пустой звонницей, снятыми и увезенными в Германию колоколами.

Подав милостыню страждущим, я вошел в церковь; внутри горела лампада, свечи и ощущался аромат благовонного курения трав. Я купил две самодельные непасхально-серые свечи, подошел к подсвечнице, поставил их в гнезда и зажег от зажигалки.

В церкви было мало прихожан, в основном пожилые женщины. И только сбоку от меня стояла молодая, лет тридцати, стройная женщина в темно-синем жакете. Сквозь сетку ее черной вуали с затылка на спину свисала длинная коса каштанового цвета. Женщина смиренно склонила голову и смотрела на три горящие перед ней свечи. Я видел ее правильный точеный профиль, персиковую кожу лица с прямым носиком и припухлой складкой губ.

В церкви было прохладно, сквозь щели кирпичной кладки иногда задувал ветер, отчего свечи периодически гасли. Я вынужден был зажигать и свои свечи и свечи соседки, за что она царственным кивком головы всякий раз благодарила меня.

После богослужения мы вышли из церкви вместе. И тут, всмотревшись в ее лицо, я был поражен мягким солнечнощедрым свечением ее нежного облика. Она была так прекрасна, что мне сразу вспомнились слова Пушкина: «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…».

Видимо, заметив мое очарование ею, она смутилась. Небрежно откинув за спину косу и смущенно глядя мне в глаза, сказала по-немецки: «Благодарю вас за услугу, господин обер-лейтенант!»

Я учтиво ответил по-русски: «Не стоит благодарности, сударыня. Я сделал то, что сделал бы любой русский офицер. Всегда рад услужить!»

Вскинув вверх соболиные брови, она вопросительно посмотрела на меня своими лучисто-голубыми глазами.

«Значит, вы русский, хоть и в форме немецкого офицера», — проговорила она.

«Да, к сожалению, судьба так сложилась. Разрешите представиться: Юрий Васильевич Ростов-Беломорин».

«А я Мезенцева Наталья Васильевна, одинакова с вами по батюшке. И кого же вы помянули?» — спросила она после неловкой паузы.

«Я помянул отца и матушку, похороненных в двадцатом году в Эстонии», — ответил я.

«Я тоже помянула родителей и своего жениха-летчика, погибшего в начале войны. Мама умерла до войны в ссылке. Она была репрессирована как лицо немецкой национальности. А папа, военный хирург в смоленском госпитале, погиб во время бомбежки при операции тяжело раненного красноармейца. Я работала у него медсестрой, осталась жива, отлежалась после контузии, уже при немцах. Сейчас служу у них в сельской комендатуре переводчицей. А вы служите в немецкой армии?» — спросила Наталья Васильевна.

«Да, служу, но не воюю», — ответил я. — Вы ведь тоже служите у немцев?»