— Что? — мне сказать нечего. Если в аэропорту я знала, что поступаю правильно, то теперь я разбита полностью. Что? Что не так я сделала? В чем я провинилась и где ошиблась? Я ведь для него это сделала. Для Кира.

— Обещай, что как только он приземлится, ты ему позвонишь. — Нервно постукивая пальцами по рулю, рычит Метлицкий.

— Нет, — отворачиваюсь к окну. — И не проси.

— Он же любит тебя, дуру такую.

— Почему не скажет? Почему ты так думаешь? Это все предположения, — я тихо возражаю братцу, раздираемая сомнениями. За все время, что мы были вместе, Кирилл так ни разу и не сказал о свои чувствах.

— Хорошо. Зайдем с другого ракурса. Представь себя на его месте. У тебя Олимпиада, тебя зовет охрененный тренер в Штаты, допустим. Ты к этому шла всю жизнь. Да, у тебя завязались отношения. Где-то сглупила, тупанула и все… он ставит условия. Или я, или карьера. Ты как себя чувствовать будешь? — зло сверкает глазами Димка, поджимая губы. — Ты хочешь, чтобы он бросил все и следующим рейсом прибежал к тебе и упал на колени? Жень? У меня такое ощущение, что ты именно этого добиваешься.

— Я не… не хотела, чтобы так, Дим… — а он прав! Он ведь прав на все сто! С каким чувством я его отпустила? А точнее, дала пинка под зад.

— Женя, твою ж…

— Я же освободила его от отношений, — пытаюсь себя оправдать. Хотя чем дальше, тем больше понимаю, какую дурость сделала. Наверное, лучше было вообще не появляться, чем дать ему призрачную надежду своим появлением, а потом тут же ее растоптать.

— А ему это надо? — устало вздыхает он и заводит машину. — Ты подумай, хорошо подумай. Своим таким поведением, не желая зла, ты можешь отбить у него все желание играть в хоккей. Подумай, сестренка.

И я думала. Всю дорогу думала. И с каждой минутой, проходящей с момента нашего расставания, я все больше понимала, какая я дура. Губы до сих пор горят от поцелуя, чувствую его вкус. Ощущаю его руки, прижимающие меня к сильному телу парня, и сердце, которое бьется часто-часто рядом со мной. И как мне теперь без этого жить?

Слезы я уже не могу контролировать. Они словно живут своей жизнью. Беспрерывным потоком катятся по щекам, размывая весь мир вокруг. Мир, который без него, казалось, уже не нужен.

— Останови машину, — обращаюсь к Диме, с остервенением стирая ладонями мокрые дорожки от слез. Пальцы, еще недавно крепко цепляющиеся за шею любимого человека, как за спасительный круг, теперь трясутся от бьющей меня нервной дрожи.

— Осталось немного до арены, ты чего! — возмущается брат.

— Останови, я сказала! — рыкнула в его сторону. Мне надо выйти, подумать. Остаться один на один со своей «болью». Надо ощутить твердую почву под ногами, чтобы понять — мир не исчез. Он все еще существует, а падаю я исключительно в свой личный ад. Димка остановил машину, решив, видимо, что лучше сейчас не спорить.

Выскочила, как ошпаренная, и направилась, сама еще не понимая, куда. Просто шла. Брела вперед по припорошенным белым снегом тротуарам и прокручивала в голове счастливые картинки. Как яркие вспышки-воспоминания. Я не могла сидеть, стоять, мне нужно было что-то делать, иначе голова готова была взорваться, а темнота, поднимающаяся изнутри, накрыла бы, утягивая в себя окончательно.

Я, как идиот, стою и смотрю ей в спину, даже не могу найти в себе силы остановить ее, потому что пустота внутри и никаких мыслей в голове. Для меня существует только ее удаляющийся силуэт. Весь мир и вся жизнь сосредоточилась на этом мгновении.

Точка, значит.

А на губах еще чувствую ее вкус. Когда она сама ко мне влетела в руки, я думал, все, одумалась. Прилетит следом. Подумал, что мои надежды были не напрасны и что я чертовски фартовый. Ан нет. Не на ту напал, что называется. Как в одно мгновение она своим появлением подняла меня выше облаков от счастья, так же быстро и бросила на землю. Я сильный, хмыкаю, вспоминая ее слова. Добьюсь успехов. А кому нужны эти успехи, если и порадоваться им, кроме родителей, некому? Если единственный во всем гребаном мире человек, который был дорог, остается за тысячи километров от тебя. Здесь она радоваться будет… а может, я не хочу здесь? Я хочу ее там! Рядом. Хочу просыпаться от ее поцелуев, хочу строить планы на выходные да даже готов в час ночи ехать искать проклятую ёлку! Только бы с ней.

— Молодой человек, регистрация заканчивается. Вы последний, — возвращает меня в реальность женский голос. Оборачиваюсь, встречаясь с сочувствующим взглядом девушки-регистратора. Да уж, вот это драма. Думал, такое только в кино бывает, а нет. Как там говорят? Вся жизнь — театр, а мы — актеры.

— Да, извините, — отхожу от оцепенения и достаю свой билет и паспорт.

После, уже сидя у иллюминатора, я тупо смотрел на удаляющийся город. Город, в котором я оставил свое сердце. Сложно представить, что будет дальше. Это словно ты делаешь шаг в пустоту, лелея надежду, что не рухнешь вниз. Только в моем случае пустоту сопровождает боль потери: любви, счастья и смысла жизни, как такового. Еще вчера у тебя было все: хоккей, любимая, квартира, собака. А уже сегодня ты остался ни с чем.

Рядом сидит симпатичная девушка и пытается вывести на разговор, но у меня совершенно нет желания разговаривать. Мыслями я остался там, на земле. С Женей. Незнакомка оказывается понятливой особой и быстро теряет ко мне интерес.

Откидываю гудящую голову и прикрываю глаза, желая увидеть мою девочку. И, как по мановению волшебной палочки, вот она. Рядом. Так близко, но невероятно далеко. Зареванные серые омуты глаз. А вот смеется и пытается отбиться от меня, тыча по ребрам. А здесь бьется в экстазе, волна которого накрыла нас обоих. Ее раскрасневшиеся щеки, испарина на лбу и такие сладкие и манящие губы, что распухли от долгих поцелуев.

Она моя, я это точно знаю, и надо с этим что-то делать. От одних мыслей о ней крыша начинает ехать. Неделю без нее, и я готов умереть. Уже начинаю сомневаться, а нужно ли это все, и стоит ли оно таких жертв?

А дальше пересадка и новый рейс. Теперь уже долгий, уносящий меня через Атлантику. К моей мечте детства. Но радости от этого не испытываю. А лишь терзаю себя сомнениями. Таким куском дерьма я себя никогда не чувствовал.

Как-то тихо и незаметно все закрутилось своим чередом: дом-работа и так по кругу. И лишь только ночью наступало мое время, когда я могла позволить проливаться слезам в подушку. Первые дни самые мучительные и тяжелые. Первые ночи — почти навзрыд. Кир по нескольку десятков раз в сутки пытается дозвониться, но я молчу. Я боюсь ответить и сорваться. Боюсь, что как только он услышит мой зареванный и хриплый от слез голос, бросит все и приедет. Ему нельзя, у него контракт и новая жизнь.

Ольга Павловна меня никуда не отпускает, хотя я ей озвучила свое решение съехать от нее и снять себе квартирку. Но факт, что предъявила мне мой тренер — что я все время буду занята, а спать можно и у нее дома — оказался очень весомым. Да и, положа руку на сердце, я не хотела пока оставаться совсем одна.

Занятия с детьми меня приводят в восторг. Они такие непосредственные и искренние, что диву даешься и лишь умиляешься. Все такие разные и такие смешные. Лучики солнышка в моем хмуром «декабрьском» небе. Три группы, и я всех деток запомнила поименно. И их обращение ко мне «Евгения Аесеевна» каждый раз заставляет улыбаться.

Димка старается меня вытаскивать прогуляться. Приходит один, хотя прошу его познакомить со своей девушкой. Уж очень интересно знать, кто на него так повлиял, что парень стал невообразимо серьезным. Раньше смотрела на него — пацан пацаном. А сейчас повзрослел и изменился. Как-то раз, когда мы сидели в кафе, Димка обмолвился, мол, предложение думает сделать свой девушке. Романтично, под бой курантов. Ну, судьба у меня, наверное, такая — чужому счастью радоваться за отсутствием своего.