Не дрогнув, первый маршал, летящий на шкуре помощника, закричал, усиливая голос до модульных вибраций, от которых небольшой шипастый спрут, пытавшийся поймать дракона, взвизгнул и опал, сражённый огнём помощника маршала.

Кончилось мгновение — драконы и люди с колдунами вернулись к бою, огнём, магией и сталью разя морских гадов. Только нет-нет, да и обращались к воде, пытаясь углядеть своего предводителя. Им было страшно — дракол, нырнувший следом, мог вернуться и тогда им всем придёт конец.

Так и произошло — спустя считанные минуты море вспучило голубыми волнами и на поверхности показался светящийся монстр, выдавший в небо очередную струю синего пламени. Тварь попыталась взвиться вверх, но что-то удержало её над водой, а потом целиком захватило, будто по воде пролили чернила, стирающие монстра в чёрную пену. Дракол жалобно выл, извиваясь всем телом и молотя по воде всеми десятью лапами и извилистым хвостом, но тьма медленно захватывала каждую его часть, пока не поглотила целиком.

И сдавила до чёрных пузырей, взлетевших и разом лопнувших в небе.

Оглушительная тишина, опустившаяся на морское сражение, обернулась неожиданными воплями иных морских тварей, по которым будто волна прошла, от которой они растерялись, как неразумные звери, в миг потерявших разум и цель.

Нападая на драконов, они утратили и тактику, и стратегию, и изворотливость морского разума, действуя как дикие звери, атакующие под гнётом страха. Многие бросились обратно в океан, скрываясь в чёрных глубинах, другие пали от перегруппировавшихся драконов, не успев никому более навредить.

Бойня окончилась. Но как бы солдаты и их командиры не вглядывались в пышные буруны над водой, нигде не было видно короля. Сразив морского дракола, он испарился. И никому не было ведомо, что же с ним произошло.

* * *

Тело горело изнутри и Никлос не мог остановить вопль, летящий из его пасти. Чтобы не было слышно звериных криков, он набрал в рот крупной гальки — единственное, что не стиралось в труху драконьими зубами. Казалось, будто вместо тела — лава с лопающимися пузырями, в которые без конца бьются ледяные молнии, прорываясь как паутина сквозь чешую.

После подводного сражения, освещённого исключительно голубым сиянием туши дракола, поглощённого потоком нориуса, Никлос утратил связность разума — горячка боя спала и воспалилась бесконечная, всепоглощающая боль, от которой ныли клетки и связки, и сухожилия, рвались мысли, взрывались агонией чувства, и наверх прорывалось одно желание — холод.

Выбравшись из воды на каменистый берег где-то вдалеке от столицы и дворца, король ползком добрался до подножия заснеженных сосен и уже человеческим лицом окунулся в снег, зарываясь в него с головой. Раздалось противное шипение и вместо снега образовалась лужа, быстро смерзающаяся в едва-тёплые комки с бурыми разводами.

Пытка не заканчивалась, и он полз дальше, пока не лишился сил и не погрузился в долгий, тягучий как патока сон.

Он вновь держал её в руках. Сразу после залихватской победы над драколом под ярким голубым небом, окружённый верными товарищами и преданными подданными. Отовсюду рукоплескали восторженные горожане: девицы бросали цветы и платки, мужчины аплодировали, а она смотрела с таким искрящимся счастьем в глазах, что внутри тепло превращалось в огненный вихрь. И Никлос, под довольный хохот Селесты, берёт её на руки и уносит вверх, сквозь солнечный свет прямо в их опочивальню, где раскладывает девушку на шелковистой перине, пока она заговорщически прикусывает нижнюю губу, выставляя к мужской груди голые пальцы ног, удерживая его на расстоянии.

Ник не может устоять и облизывает каждый пальчик, наслаждаясь её смехом. А когда он стаскивает последний ажурный бастион с женских коленок и спускается вниз, в полной гармонии слыша её прерывистое дыхание, чувствуя, как сильно впились дамские пальчики в его волосы, король не сдерживается и разом входит в неё, наполняя до предела.

— Моя, наконец-то моя! — почти кричит Никлос, когда Селеста в забытье наслаждения шепчет его имя.

В момент пика сердце пропускает удар и вместо стонов удовольствия, он слышит вопль, видит ужас в глазах любимой, а после оборачивается и глядит в обезображенное отражение. Его лицо — изуродовано огнём дракола. На теле сияют голубые следы от когтей. Левая рука едва двигается — сквозь рваные края укусов проступают кости и сухожилия.

Он стал монстром, и девушка под ним в отчаянии пытается вырваться, а когда Ник отпускает её, сам в ужасе раздирая своё лицо, комната начинает дрожать и плыть, как при землетрясении. Селеста продолжает кричать, она бросается к выходу, но каменная кладка разваливается под её ногами, и она падает в пропасть в последний момент ухваченная его рукой. Но девушка отвергает помощь короля и пропадает в черноте разлома.

— Селеста! — с криком просыпается Ник.

Подскочив, он видит вокруг сосны, слышит, как волны бьются о берег и замечает вдалеке над морем тусклую полосу — светает. Он потерял целую ночь. Встревоженный жутким сновидением, король ощупывает кожу и понимает ужасающую правду — сон отразил реальность. Дракол действительно его искалечил.

В морской воде не видно очертаний лица, а подушечки пальцев на руках слишком обожжены — прикосновения вызывают шипение сквозь зубы, и он едва сдерживается от стонов, когда пытается ощупать нос и лоб. Унявшийся жар сменился отвратительным холодом с мелкой дрожью — после превращения на Нике остались лишь рваные некогда белые брюки.

Не зная, чего ожидать, король направился босиком по берегу в сторону скал. Когда местность стала узнаваемой, он, при изрядной слепящей боли, использовал нориус и перенёсся в один из скрытых проходов дворца, откуда добрался до потайных комнат.

Когда-то в одной из них Ник прятался с Артаном и Селестой, не подозревая об истинных масштабах заговора. Теперь его мысли упростились до примитивных страхов — зная, в каком огне пришлось побывать, король понимал, что обезображен. Никто не пожелает видеть таким каргатского короля. Он станет призраком.

Стянув с одного из зеркал пыльное полотно, мужчина зажмурился, страшась собственного лика, а когда приоткрыл глаза, зажмурился вновь, пытаясь изгнать из памяти страшное изображение. Не выходило. Чудовище до неузнаваемости искалечило его.

Вместо черноволосого красавца был демон с остатками человеческого облика. Ему срочно требовалось лечение — нориус мог подлатать самые опасные следы клыков, когтей и огня, но он не обладал волшебной силой ариуса, и из немного затянувшихся ран всё ещё сочилась кровь вместе с чем-то жёлтым и белым.

Волосы почти полностью спеклись, исказились черты лица, глаза, хоть и не утратили зоркости, приобрели могильную белизну, и он смотрел как сквозь мелкую серую пудру, которую никак не получалось смыть с белков глаз. Губы сгорели, отчего ему постоянно хотелось пить. Нос провалился вовнутрь, став уродливой картошкой, исчезли брови и появились бугры на щеках и лбу.

Тело меньше пострадало — отсутствовали те жуткие следы, что он видел во сне, не было и голубого свечения сквозь кожу от следов когтей. Огонь затронул плечи и грудь, прошёлся вниз до живота, частично задев спину, но всё это были поверхностные раны, доставлявшие неприятную стягивающую боль. И как во сне, сильнее всего задело его левую руку, хоть рана и не дошла до кости, однако сжимать её в локте было невыносимо.

В бессилии опустившись на грязный пол, король дотронулся до пыльного отражения и усмехнулся.

«Дурак. Ещё недавно ты с каким-то безразличием сочувствовал трагедии Акроша, утратившего зрение и получившего огненные шрамы на некогда красивом лице, и теперь как в насмешку получил ещё бо́льшее уродство, сравнимое с тем, как был искалечен Деян. Ты так часто видел раны и травмы других, но никогда и в мыслях не держал, что сам можешь оказаться на их месте…»

Никлос знал только одного человека, способного ему помочь. Помня, чтоименно происходит сегодня, он не стал задерживаться или разыскивать доктора, предпочтя наскоро ополоснуться в душе и быстро переодеться в чистые вещи, ворча и воя от прикосновения прохладной воды и тканей одежды.