– Лихо вас отделали… – покачал головой Коломенский воевода.

– Так-то войско дюже крепкое. Хан со своими да тремя беями шел. При них турецкие люди огненного боя, как ручного, так и пушкари.

– Прими Государь, – произнес Андрей, протягивая небольшую самодельную тетрадь.

– Что сие?

– Подробное описание битвы и предшествующих ей дел.

– Прими, – согласился Шереметьев, – сотник все дельно расписал. И даже нарисовал землю, где дрались. До человека перечел убитых и раненых, как своих, так и чужих.

– Ты ведаешь, что тут написано?

– Да. Он ясно все и дельно описал. С нашего совета писал и одобрения.

– Ты тоже так считаешь? – спросил Царь у Басманова.

– Да, Государь. – кивнул второй воевода, поморщившись. – Хотя про казаков зря писал.

– Каких еще казаков? – переспросил один из сотников московской службы.

– В Белеве к нам примкнули. Под началом Дмитрия Вишневецкого. Князя. – рапортовал Андрей. – Мы с ними уже разошлись. Они отправились на Днепровские пороги, где Вишневецкий по приказу Великого князя Литовского крепость малую ставил для защиты от татар…

Разошлись…

Легко сказать – разошлись. Потому что за кадром остался дележ трофеев, который едва не перерос в резню. Ситуацию спасли Ермак, с трудом утихомирив буянов.

Казаков отпустили.

Оставили им доспехи, что Андрей дал им перед атакой, два фальконета да полсотни османских пищалей. Но без денег. И это был щедрый дар, по сравнению с их очень небольшим вкладом в общее дело.

– Ой и жадны они у тебя.

– Жадны? – удивился Ермак. – Честно отслужили, за то и хотели взять. А ты словно гость торговый, за каждую полушку ругался. Прилично ли это воину?

– Честно служили? Ой ли? Я уступил им это барахло по доброте душевной. И то, больше из расположения, что с одним врагом воюем. Они и половины не заслужили. На будущее – станем иначе сговариваться. Мне эта разбойничья вольница ни к чему.

– Чем же она тебе не угодила? – едко усмехнулся Ермак. – Опасался, что кровушку прольют?

– Не знал бы тебя, подумал, что дурак. – покачал головой Андрей. – А если бы татары напали? Вот в тот момент, как мы промеж себя грыземся и напали бы. Али ты не ведал, что они за нами шли? А если бы до резни дошло? Глупая жадность твоих ребятушек едва не свела нас всех в могилу. Да и не сказать, что казачки добро бились. Зато на добычу первые пасть разевали.

– Почему же?

– Где они себя проявили?

– Ты сам их в бой не пускал, – нахмурился Ермак.

– При Любовшане татары прорвались. И стрельцы честной бой приняли. Вон их сколько побило. И голову их сгубило. А твои молодцы, что же? Просто похавались за их спины и все. Неужто как татарская сабля блыснет, так казак в штаны прыснет? Не думал я о них такого… не думал…

– Считаешь их трусами? – нахмурился Ермак.

– Я считаю их лукавыми. Смелости им не занимать, как показала ночная вылазка. Но смелости токмо к своей выгоде. А что до общего дела, за которое вроде бы вписались, так каждый сам за себя. Так что помни – в следующий раз сговариваться иначе станем. А то мы топаем, а вы лопаете. Сие не по справедливости.

– А чего не довел до резни, раз не по справедливости? – нахмурился еще сильнее Ермак. – Татары – бес с ними. Не сунулись бы. Их мало крутилось возле нас. Их десяток твоей сотни разогнал бы. Ты ведь не этого опасался.

– С одним врагом воюем, – нехотя ответил Андрей. – Вижу – вы привыкли дела делать по-своему. Посему в первый раз – простил и объяснил. На второй раз бить буду. Крепко бить. Ибо воин не тать, а тать не воин. Живут они иным. Да и совести у татя нет. С ним каши не сваришь, а потому и сговариваться не о чем. Вот пусть и определятся – кто они – тати, али рати?

Ермак кивнул и попрощавшись сухо, отъехал. На чем разговор и закончили.

Разочаровался Андрей и в Ермаке, и казаках. Слишком нестабильный и неуправляемый контингент. На что уж помещики – лихие любители вольницы. Но эти – вообще ад.

Разъехались. А он еще долго рефлексировал, не понимая, почему, улучив момент, они не попытались его похитить. Или хотя бы голову ему срубить, дабы с осман награду стребовать. Взгляды то он ловил на себе нехорошие время от времени. Но сотнику хватало ума держаться поближе к собственным помещикам, да если и отъезжать, то группой. И на ночевку становиться так, что не подобраться тишком. На виду слишком. В окружении верных людей.

Но Царю о своих тревогах Андрей не стал сказывать, ограничившись только некрасивым поведением казаков. Да тому не особо и интересно сие было. Он, поняв со слов парня общую фабулу произошедшего, пошел осматривать трофеи. И, прежде всего, направился к орудиям…

– Вот те раз… – покачал он головой. – Десяток добрых пищалей. Вот порадовали так порадовали!

– Фальконетов, – поправил Царя Андрей. – Латиняне такие пищали зовут фальконетами, то есть, соколиками по-нашему. Вон какой короткий ствол. Они специально для полевого боя пригодны. Повозки там разбить, за которыми засели люди с огненным боем али самострелами или в скопление воинов ударить. Особливо они хороши бить по гишпанским терциям да свисским баталиям.

– А по крепостям негодны? – переспросил Государь.

– Никак нет. Удар слабый. На кой бес хан тащил их с собой – не ведаю. Ими разве что ворота выбивать можно. Но пока эти малютки их расковыряют, там уже завал за ними поставят и тепло встретят гостей. Можно еще по зубцам да бойницам бить. Но толку? Без крепкой артиллерии, способной ломать стены, хан не мог добиться успеха в этом походе.

Царь напрягся.

Андрей вновь сообщал вещи, которые никто из местных не знал. И… он уже хотел было открыть рот, но вспомнил разговор с Марфой. Ему вообще хотелось задать парню массу вопросов. Но приватно. Посему он не стал развивать тему. Во всяком случае, сейчас.

Вместо этого он обратился к воинам, что пришли из похода.

Поздравил их с победой.

И предложил отдыхать. А завтра, с утра, после молебна праздничного приглашал их на крестный ход во славу славной победы…

– Ты куда сейчас? – спросил у Андрея Спиридон, родич его по Марфе.

– Да куда угодно. Просто хочу спать.

– Успеется, – произнес незнакомый голос.

Парень обернулся. Перед ним был сотник московской службы. Он его по прошлому году помнил. В лицо. По имени то, понятно, не запомнил. Не до того было.

– Почему успеется? – нахмурился Андрей.

– Государь видеть тебя желает. На закате. В палатах воеводы. Сам видишь – недолго осталось, – кивнул сотник на небо. – Так что приводи себя в порядок. Ты где остановишься?

– У меня на подворье, – произнес десятник Данила, брат отца Марфы. – Чай не чужой человек.

– Добре. Тогда к тебе за ним людей пошлю, как Государь изволит его видеть.

Андрей молча проводил сотника взглядом, ничего не ответив. Скосился на своих людей. И бросил Даниле:

– Зря ты влез.

– А что?

– Я не ведаю, почто меня Государь зовет. Не понравился мне его взгляд. Меня покарает и тебя заодно.

– Да брось, – махнул рукой Спиридон. – Ты выиграл славную битву. Разве же победителей судят?

– Бывает. Всякое бывает. – пробурчал сотник. – Распорядись-ка погреть воды. Мне нужно привести себя в порядок после похода. А то грязью уже зарос…

1555 год, 24–25 июля, Тула

Ближе к полуночи за Андреем зашли посыльные от Царя.

И если пару часов назад они были, не то хмурые, не то настороженные, то теперь смотрели на него как на что-то невероятное. Даже их командир. Видимо уже наслушались рассказов от бойцов, вернувшихся с похода.

А рассказы – они такие. Люди легко увлекаются. Тут и сонм бесчисленный татар. И один семерых одной стрелой поражающий. И молодой березкой, вырванной с корнем, супостатов под матерные прибаутки разгоняющий. И так далее. И тому подобное… Что конкретно там болтали конкретно про Андрея – не ясно. Но эти бойцы теперь смотрели на него восторженными глазами.