Сильвестр вышел из покоев Иоанна Васильевича до крайности озадаченный. Подошел к писцу. Взял у того бумагу, перо и чернила. И стал записывать все поручения, дабы не забыть. Отогнав, впрочем, писца в сторону перед этим, чтобы не подглядывал.

Написал. Перечитал.

Добавил несколько вещей, которые упустил.

Еще раз перечитал.

Присыпал лист мелом. Стряхнул. Скрутил. И отправился к себе с самым озадаченным видом. Обычно Государь ему таких поручений не давал. А тут открытым текстом дал понять, что знает о его связях с латинянами и купцами. Это пугало… в какой-то степени. Хотя, с другой стороны радовало, ведь ему эти связи понадобились. И от того, как точно и ладно он выполнил порученное дело, зависит многое.

Уже на пороге он замер.

Вспомнил о том, как Андрей общался с франками. Он, как и многие, уже в какой-то мере привыкли, что этот молодой мужчина знает то, чего знать не должен. Но только сейчас, добрую четверть часа спустя после сказанных слов, Сильвестр осознал – Марфа – это и есть Аделаида – аристократка из франков. Через нее Андрей, вероятно, и знал этот язык.

«Но как Царь это узнал?» – пронеслось у него в голове.

Однако, после пятиминутного раздумья, он махнул рукой и отправился заниматься делами. Их теперь на его голову подвалило немало. И потребуется очень многие связи поднимать с неопределенными перспективами. И если дела родословные в этом плане выглядели хоть и муторными, но вполне реальными, то вот кони… Протащить их через Ливонию выглядело весьма и весьма нетривиальной задачей. И они имели все шансы стать золотыми…

А вечером Иоанн Васильевич устроил пир. На которой оказался вынужден прийти и Андрей.

Ему ОЧЕНЬ не хотелось.

Причина – местничество. Ибо, несмотря на то, что мероприятие такого рода носило характер увеселительный, однако, процедура рассадки бояр да князей была тем еще цирком. И ему пришлось бы в ней участвовать. А он понятия не имел, как это делать. Ну, так, чтобы не пойти в рукопашную и не опозориться, усевшись где-то самым нелепым образом.

Ситуацию спас Государь.

Он пригласил сидеть его подле. Понятно, что не за одним столом. Персональным. А за соседним. Столы были не очень большие, посему даже разместившись с дальнего его конца, ты находился близко к Царю. Прекрасно его слышал. И мог, не повышая голоса, общаться.

Кого пришлось ради этого подвинуть – вопрос. Но Андрей почувствовал, что сегодня нажил себе среди бояр да князей как минимум одного недоброжелателя. А то и врага. Ибо местничества на таких «симпозиумах» высшая аристократия Руси держалась очень крепко. Вплоть до рукоприкладства.

Пир для новоиспеченного воеводы был адом. Большие блюда с самой разной едой. И все хапали ее голыми руками. Иногда помогали ножами. Посему очень скоро оказывались в жиру, напоминая пьяных свиней. Ибо параллельно пили. И пили много.

Сам же Андрей не налегал на алкоголь, потягивая хорошее вино. Без всяких оговорок хорошее. Ел он тоже без жадности. Осторожно, стараясь не изгваздаться, отрезал себе небольшие кусочки. Со стороны казалось, что парень сыт и вкушает лишь из вежливости. Однако Царь знал – он с утра ничего не ел.

При этом воевода не пропускал здравниц и сам охотно их высказывал. То велеречиво, то необычно. Например, он позволил себе даже какой-то элемент хамства, когда встал и громогласно произнес:

– Ну! За Царя!

К тому времени большая часть участников пира была уже изрядно пьяна. Посему столь короткий тост получил у них чрезвычайно позитивный отклик. Ибо слушать долгую муть никто не хотел. Пьяный мозг просто отказывался адекватно воспринимать такие речи.

Ближе к утру, когда пир вплотную приблизился к финалу и Государь удалился, к нему подошел Сигизмунд.

– Вы славный воин, – начал он с лести. – Я уже успел наслушаться об успехе вашего похода. Удивительная победа!

– Вы еще сравните меня с Леонидом, – улыбнувшись краем губ, заметил Андрей.

– С кем?

– Вы разве не слышали о подвиге Царя Лакадемона Леонида в Фермопилах?

– А… – вроде как с узнаванием произнес Сигизмунд, но по глазам было ясно, он понятия не имеет, о чем речь. Но оно и не удивительно – в XVI веке моды на греческую Античность еще не имелось. И если об Александре Македонском знали практически все, то такие личности как Леонид находились еще в тени.

– Друг мой, – чуть наклонившись, тихо заметил Андрей, – лесть – не то, чем можно меня расположить к себе. Я человек дела, а не грез.

– Это отрадно слышать, – благодушно ответил Сигизмунд, хотя по глазам было видно – обескуражен и даже напрягся как-то. – Пользуясь случаем я хотел сообщить вам, что мой Государь охотно принял бы вас при своем дворе.

– Вы подбиваете меня к измене моей присяге?

– Упаси Господь! – замахал он руками. – Но в жизни всякое бывает.

– Вы никогда не слышали историю о том, как Карл VII войну выиграл?

– Де Валуа?

– Он самый. Вот уж удивительный человек. Он нашел сельскую дурочку. Возвысил ее. Сделал из нее духовный символ укрепления своей власти. А потом скормил эту дурочку англичанам. Ведь святой он живым не нужен. Таков закон этого мрачного жанра. Он намного больше пользы приносит мертвым.

Сигизмунд изобразил на лице немалое удивление, услышанными словами. Андрей же добавил:

– Не играйте с огнем.

– Я вас не понимаю, – с сильным акцентом, выдающим его нервное напряжение, произнес он.

– Я не знаю, какую игру затеял ваш сюзерен. Но я – не Жанна и покорно на заклание не пойду.

– О! Спешу вас заверить – ничего подобного мой Государь и имел в виду, награждая вас титулом.

– Знаете, почему ваши крестоносцы раз за разом терпят неудачи?

– Почему?

– Потому что, когда они идут на войну, то не видят наилучший для себя вариант – умереть с оружием в руках, постаравшись убить как можно больше врагов. И пасть, не выпуская оружия из рук. Драться до последнего вздоха. До последней капли крови. А ваши адмиралы полны нерешительности. И ваши войска бегут с поля боя. Они ведь идут туда, как ремесленник в мастерскую. Для них смерть в бою не единственные ворота рая…

Сигизмунд промолчал.

– Поинтересуйтесь о том, какие люди пошли с Сигурдом Крестоносцем. Про тех, кто завоевал Иерусалим много сказок написано. Но узнав о Сигурде, вы узнаете и про них.

– Я слышал о Сигурде. Говорят он был двоеверцем.

– Он верил в Христа. Но его выковывали совсем из другого железа, иными молотами. Оттого вера эта была… хм… несколько специфичной. Не находите?

Андрей выдержал небольшую паузу.

Улыбнулся.

Сделал шаг вперед.

Наклонился вперед.

И очень тихо, прямо на ухо Сигизмунду прошептал:

– Ломалась сталь и лилась кровь, в который уже раз, но священная звезда вела к Валхалле нас[65]. К христианской Валхалле прошу заметить…

Он вернулся в нормальное положение. Отступил на шаг. Пристально глядя в глаза послу. И максимально дружелюбно произнес:

– Не играйте с огнем. Доброй вами ночи.

Кивнул.

И удалился. Оставив Сигизмунда в ОЧЕНЬ загруженном состоянии…

1555 год, 15 сентября, Вена

– Ваше Величество, – торжественно и пышно поклонился Сигизмунд, войдя в помещение, где отдыхал Карл V.

Это был неофициальный прием. Поэтому Император мог себе позволить находится в относительно камерной обстановке, окруженный не слишком большой толпой людей. Только самые преданные и доверенные. Включая брата и наследника на престоле Священной Римской Империи Фердинанда.

– Судя по твоему сияющему лицу, ты справился с порученным делом, – доброжелательно произнес монарх.

– Да, Ваше Величество. Мне удалось убедить Иоанна Московского не вставать на путь реформации. А местный церковный собор завершился достаточно мягко. Они не стали упразднять монастыри. Ограничились ужесточением уставов. По принципу – кесарю кесарево, Богу божье. Теперь монахи могут владеть только той землей, которую способны своими силами обрабатывать. Из-за чего большинство монастырских земель отошло короне. Ведь монастыри практиковали труд зависимых мирских людей. Монахи же все теперь сведены в три крупных монастыря. Теперь они не в праве заниматься ремеслом для торга, давать деньги в долг под проценты или как-то иначе, принимать завещанные земли, и так далее. Масса ограничений. Послушание стало строгим. Но мне удалось добиться того, чтобы монастыри остались, как и удержать Иоанна от прекращения почитаний икон, святых и реликвий…