– Глупой?

– Ну а что это как не глупость? На штаны что-то нашивать. На плечи что-то накидывать, чтобы отличать где кто. И так справимся. Разве у нас иных дел нет.

– Я согласен, – поддержал Данилу Спиридон.

– И Я.

– Видишь, общество просит.

– А справится ли Илья? – попытался соскочить с неприятной темы Андрей. – У него много дел по броням и шлемам. Особенно теперь, когда с личинами придется возиться.

– Так наджак – штука нехитрая. С ним и подмастерья его совладают. А польза с него великая. Коли рубка предстоит с ханской армией – панцири им бить – одна радость. Не то, что саблей.

– Тогда надо не наджак делать, а кончар, – возразил Андрей. – Или что-то похожее.

– Так ты шути, да знай меру, – расплылся в улыбке Спиридон. – Кончар – стоит сколько? Это дорогое оружие. Неужто подмастерья справятся? Ну, может и справятся. Да только сколько до весны они их сделают? А наджак проще топора.

– Так уж и проще? – скептически переспросил молодой сотник. – Но твоя правда. Кончар дело доброе, но быстро их не сделать. Клинок ковать не топор. Тут навык нужен.

– Сойдемся в сговоре стало быть?

– Сойдемся, – нехотя согласился Андрей.

Его совершенно не радовала необходимость вооружать войско клевцами. Да, определенный резон в словах десятников был. Но он видел будущее сотни совсем иначе. Не говоря уже о том, что это лишний килограмм веса. А ведь кони у него под сотней все еще были легких пород, перегружать которых он не хотел…

К слову о лошадях.

Опыт кампании 1554 года утвердил Андрея в том мнении, что кони далеко не везде могут форсировать реки. Даже мелкие. И пройти они могут не всюду. И, в принципе, легкие повозки вполне проходимы там же. То есть, обоз строить на вьючных конях не самый рациональный вариант. Да, для походов где-то в горах это выглядело бы разумно. Но не в степи.

Почему его заинтересовали повозки? Потому на вьюках лошадь в состоянии тащить по относительно пересеченной местности около пятой части своего веса. Шагом. А в повозке – может тянуть полный вес[26]. Поэтому кроме серьезных работ по оснащению отряда доспехами, Андрей занимался изготовлением обозного хозяйства для сотни.

За основу походной повозки он взял бухарскую или туркестанскую арбу. То есть, двухколесную, довольно узкую повозку с колесами большого диаметра, которые требовались для комфортного преодоления канав, ручьев и бродов. Конструкция ее проста. Скорее даже примитивна. К центральной деревянной балке крепились оглобли. К ней же, с торцов, полуоси для колес, в роли которых могла даже выступать сама балка, обточенная в тех местах до нужного диаметра. А сверху ставился кузов нужного типа. Лошадь же впрягали в эту повозку обычным образом, используя дугу, хомут и прочее.

Полуоси в текущем исполнении были короткими, но металлическими и кованными. В балку они вставлялись по просверленном отверстию, а потом фиксировались обручами.

Колеса тоже немало отличались от обычных в те годы. Они хоть и были два аршина в диаметре, но обод имели двухчастный, то есть, состоящий из двух распаренных и согнутых деревяшек. В те годы так не поступали, набирая обод из большого количество мелких, массивных сегментов. А тут всегда два сегмента, но куда более легких и изящных, да еще охваченных тонкой полосой железа.

Ступица каждого колеса имела четыре обода снаружи и два внутри. Что позволяло, смазав ее дегтем и надев на кованую полуось, получить трение металл по металлу. Отчего повозка катилась не в пример легче, чем если бы шло трение дерево по дереву или металл по дереву. Возни, конечно, много, но польза великая, заметно поднимающая и проходимость, и грузоподъемность.

На базе этой повозки Андрей начал разворачивать обозный парк самых обычных грузовых повозок, для перевозки запаса копий, стрел, щитов, фуража и продовольствия. Каждая из которых заменяла пять-шесть вьючных лошадей.

Очень хотелось построить и походную кухню, и бочку для воды со стационарным фильтром. Но увы, рабочих рук и времени на этой не оставалось. Ибо доспехи, стрелы, копья и щиты выглядели куда более приоритетной задачей. Да и бытовухи хватало. Все было настолько плохо, что молодой сотник не был уверен в том, что к весне сумеет полностью укомплектовать сотню даже обычными повозками, не то, что специальными.

А фоном шла борьба Андрея со своими помещиками. Они попросту не привыкли к тому, чтобы их запасы везли не на их собственных заводных али вьючных конях. И это было одной из причин, по которой Андрей старался не мытьем, так каканьем внедрить единый, общий обоз сотни. Чтобы со службы не уходили до срока, как это было принято у помещиков повсеместно. Поиздержались? Пора и честь знать. А тут – нет. Вместе вышли – вместе ушли.

Понятное дело, что, если человек захочет – удерет. Однако молодой сотник прикладывал все усилия, чтобы сколотить из сотни настоящую боевую часть. Притом налегая больше не на боевую подготовку, а на организационную. Чтобы каждое отделение притерлось и сработалось. Чтобы каждый в десятке отчетливо себя осознавал его частью не формально и на словах, а на деле. Про сотню и речи не шло.

Получалось вяло.

Приходилось преодолевать массу стереотипов и дурных привычек.

Ведь поместные дворяне – суть мелкие собственники, которым служба не шибко-то и нужна. Им бы с поместьем своим разобраться. Людишками его заселить. Зерном засеять. Ну и так далее. А служба? Она выступала по сути этаким необходимым злом.

Посему Андрей ни раз и ни два возносил благодарственные молитвы Всевышнему за то, что его забросило сюда – в бедный край, да еще после разорения. Так как окажись он на Московской службе, так бы легко дела не пошли. Там у людей имелись обжитые поместья. А здесь основная масса выступала голью перекатной. И была готова идти на уступки. Большие уступки.

Впрочем, сильно молодой сотник не раскатывал губу. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что, как только эти помещики обрету финансовое благополучие, так сразу бросятся наводить порядок в свои поместья. И, разумеется, забьют на службу в той степени, в которой это возможно. Поэтому он ловил момент, пока он был…

1555 год, 3 марта, Константинополь

Волнения в Москве не остались без внимания Константинополя. Причем, не только со стороны непосредственного руководства в лице Патриарха, но и султана. Ведь Патриарх в Османской Империи являлся чиновником султана, как, впрочем, и в Византийской Империи. И вот эти руководители серьезно обеспокоились происходящими на Руси проблемами. Но каждый – со своей стороны.

Если Патриарх немало был раздосадован явным успехом партии Сильвестра, то султан пришел в ярость от новостей, будто бы Андрей – посланник Всевышнего для защиты людей от ислама.

О! Сулеймана I Великолепного это задело до глубины души. И не столько из-за слов про защиту от ислама. Нет. Мало ли что кафиры там болтают. Причина такой болезненной реакции упиралась в рассказы, пришедшие из Крыма о зверствах сахира и кубулгана[27].

Сначала его ушей достигли новости о кубулгане, что ночью обращался в огромного белого волка и резал правоверных воинов, словно беззащитных овец. Потом, на следующий год, Сулейман узнал историю битвы у курганов. Само собой, приукрашенную. И там тот же самый кубулган выступил еще и сахиром, который поднял мертвых из могил, бросив их в атаку. А потом устроил жуткую языческую гекатомбу, принеся в жертву пленных и раненых, не пощадив никого.

Но на этом мерзкий сахир не остановился.

Он несколько седмиц водил за нос крупный отряд правоверных, старавшийся его изловить и справедливо покарать. Причем водил за нос, применяя свою мерзкую магию. То духов призовет. То волков. То проведет своих людей невидимыми. И так далее. Ужасы ужасные о нем болтали. Тем более, что в конце этой прогулки он под удар всего тульского полка подвел преследователей. И там в том бою творилось что-то невероятное. Туляки бросились в бой с волчьим воем, одержимые волей сахира. Он же сам, проявив свою проявил свою природу, дрался, и ни сабля его не могла взять, ни копье, а глаза его пылали огнем Преисподней, словно не с человеком правоверные дрались, а с шайтаном.